Войцех Жукровский - Похищение в Тютюрлистане
Вся прислуга, обступив пирующих, следила за ними восхищённым и удивлённым взором.
Неожиданно за окнами послышался стук колёс и цоканье копыт. Дверь с треском распахнулась. Какой-то рыцарь, бросив шляпу с пером на оленьи рога, висевшие над камином, крикнул:
— Эй, хозяин, вина! Да покрепче… — Он вытер пот со лба и, вздохнув, опрокинул в рот огромный кубок.
Одна из служанок, подбежав к хозяину, шепнула ему что-то на ухо. Навострив уши, Мышибрат расслышал: «Из Блаблации. Королевна..»
Завтрак, потирая пухлые ладони, подошёл к гостю.
— Доблестный рыцарь, — начал он, — тебе уже не нужно ходить по дорогам в поисках королевны. — Рыцарь с удивлением поднял брови. — Потому что мы имеем честь принимать у себя! — Прежде чем гость успел вытереть усы после вина, хозяин подскочил и услужливо подсунул ему второй кубок. — Я позволю себе представить счётец за завтрак. Доблестный рыцарь, вероятно, заплатит за королевну и друзей. Это, конечно, пустяки, для этого еще есть время, но я только так, для порядка.
— Что? что? что? — поперхнулся гонец.
— Слушай, — крикнула Виолинка, — заплати этому скупердяю и дай по золотой монете этим зверюшкам, — она с презрением указала на друзей.
Рыцарь широко открыл рот, его живот заколыхался, в горле заскрипело, губы вытянулись, и он разразился громким смехом.
— Эта «красавица» — Виолинка! — раскатывался, отражаясь от потолка, его издевательский хохот. — Это страшилище! — рыцарь веселился от души и гудел так, будто кто-то ворочал бочку с пивом.
Капрал побагровел.
— Что это, нас обвиняют во лжи? — Он протянул крыло за графином, чтобы стукнуть придворного по лбу.
— Это настоящая королевна! — воскликнула Хитраска.
— Перестаньте, или я лопну, — давился от смеха рыцарь, — сжальтесь!
— Замолчи, ты, дурак! — топнула ногой королевна.
Не переставая смеяться, рыцарь снял со стены засиженное мухами зеркало, согласно придворному обычаю преклонил колено и подставил зеркало Виолинке.
— Ой! — крикнула она, заслонив лицо руками. Это потемневшее веснущатое лицо, распухший, словно тыква, нос, порванное платьице и рыжие, торчащие во все стороны волосы, — это она, прекрасная королевна!
Неправда, это злой сон. Она зажмурилась и вновь открыла глаза, но видение не пропадало; королевна уже начала узнавать в изуродованной и искажённой гневом физиономии своё собственное лицо.
— Гадкое стекло! — закричала королевна и швырнула зеркало на пол, да так, что оно с треском разбилось, но каждый осколок издевался над ней и говорил, как она некрасива. — Подожди ты, ты… — грозила она гонцу, — я пожалуюсь папе!
— Кто оплатит этот счёт? — размахивал листком бумаги Завтрак. — Платите за зеркало, — платите, или я прикажу вас избить!
— Ты позволил обобрать себя банде дармоедов. Обманули тебя, опустошили кастрюли, вылизали тарелки, — насмехался рыцарь. — А где, прекрасная королевна, твоё белое личико, золотые волосы и голубое платьице?
— Я королевна, настоящая королевна, — рыдала Виолинка.
Вдруг девчонка подскочила к гонцу и укусила его в бессильной злобе за палец.
— Ты, сморчок, — крикнул рыцарь, — получай за своё враньё! — И, прежде чем подбежали на помощь друзья, он влепил Виолинке несколько затрещин.
— Там внизу находятся двадцать семь найденных королевен! Вы слышите этот визг?
Выбежавшие из трактира гости увидели дилижанс; он весь трещал, и колыхался. Ломая с треском веера, швыряя туфельки направо и налево, вырывая друг у друга пряди волос из искусно сделанных причёсок, дрались двадцать семь королевен-самозванок.
— Эй, успокойтесь, сто рольмопсов! — крикнул рыцарь. — На старости лет сделали меня нянькой. — Он разогнал девчонок ударами шляпы.
Поправляя помятые банты, они чинно расселись на обитых бархатом креслицах и завистливо смотрели друг на друга; прежде чем дилижанс двинулся в путь, каждая успела показать разрыдавшейся Виолинке большой красный язык.
— Денег! Я выжму из вас последний грош, — грозил трактирщик, вцепившись изо всех сил в петушиный хвост.
* * *В это время цыган доехал до поворота. Здесь он остановил лошадей и начал читать по складам объявление о похищении королевны.
— У нас в руках было сокровище, — вздохнула Друмля, — девчонка не врала.
На деревянной руке указателя дорог сидела с корзиной под крылом ворона и, наклонив голову, внимательно смотрела на проезжающих.
— Эй, тётка, — крикнул Нагнёток, — ты не видала петуха, кота и лисицу?
— Их только что обыскивала прислуга в трактире «Под копчёной селёдкой». Отобрали у них всё, дали по шее и прогнали прочь, — закаркала старая сплетница. — Они, верно, тащатся по этой дороге!
— Спасибо, тётка, — засмеялся цыган, — теперь они у нас в руках!
Свистнул бич, и клячи кряхтя потащили фургон вверх и крутому склону.
— Мы их поймаем, свяжем и выдадим королю, — это они будут похитителями детей! Понимаешь, они пойдут на виселицу, а я получу награду!
Цыган сунул в рукав нож и тряхнул ветхими вожжами.
— Но, вио! хэтта! мои рысачки!
Друмля серебристо рассмеялась, услышав этот коварный план. «Я горжусь тобой, папа», — шепнула она. Цыганка схватила гитару и, ударив по струнам, запела:
«Принесли мне вести этиПтицы самых разных стран:Нет разбойника на светеЗлей, чем папа мой — цыган!»
— Только в Тютюрлистане! Только в Тютюрлистане! — закричали какие-то птицы, скрытые от глаз в ветвях придорожного кустарника.
Родословная Мышибрата
— Теперь нам уже никто не поверит, — вздохнула Хитраска.
— Раз мне не поверили, так уж не поверят, — сетовал Мышибрат.
— Друзья! Есть один выход: нужно отвести Виолинку к самому королю, — любящее сердце отца наверняка узнает.
— А я не пойду, — крикнула королевна, — я никому не покажусь в таком виде! Вы — самая подходящая для меня компания! — Она с отчаянием подумала о злорадных перешёптываниях и слезливых поцелуях придворных дам, которые расчувствуются над ней и тут же, прикрыв лицо веером, многозначительно посмотрят друг на друга и ехидно улыбнутся.
Нет! Нет, она была слишком горда, чтобы возвращаться обезображенной чарами. Девочка не понимала, что красота тела преходяща, что она исчезает со временем, а вечными и несокрушимыми являются ясность души и доброта сердца, которые даже позднюю старость делают прекрасной.
День был напоён светом; с каждой минутой усиливалась жара. На полинялом, ушедшем ввысь небе кружил чёрной точкой ястреб-разведчик. Неподвижные деревья стонали от зноя, песок обжигал ноги.
До Тулебы оставалось целых два дня пути, а у друзей не было никаких запасов; жадный Завтрак отобрал у петуха последние три дуката, отложенные на чёрный день. Их обобрали до нитки, перерыли все вещи, а у Хитраски сорвали даже бант с хвоста.
Путников ожидала тяжёлая дорога, потому что они должны были выпрашивать пищу и ночлег, но не все двери открыты, не везде выносят кусок хлеба. Часто у них перед носом хозяйка захлопывала калитку и со злостью говорила: «У меня для вас ничего нет, бродяги… — а потом лицемерно добавляла: — Идите дальше, идите, пусть вам поможет бог!»
Друзьям приходилось туго, но они были мужественны. Хотя мальчишки свистели им вдогонку, кривлялись, передразнивали воинственный шаг петуха, кидали в путников комья земли, хотя собаки рвались с цепей и рычали: «Бррродяги, бррродяги! — или оскорбительно лаяли: — Хам! хам! хам!»
Наши знакомые медленно шли по деревне в полосатой тени плетней, брели вдоль запылённых садов, засаженных мальвой и ноготками, покорно стояли у заборов и порой находили ласковый приём, приветливую улыбку. В одном месте им давали ломоть хлеба, в другом — кусочек сыру, в третьем не пожалели для них кринки молока.
— Я не пойду дальше, — бормочет сухими губами королевна, — я больше не могу…
Солнечные искры жгут. Птицы замолкли. Воздух трепещет и дрожит над тёмной полосой чащ Столесья. Тени стали совсем маленькими, охотнее всего они укрылись бы под ступнёй, но песок раскалён, как сковородка, и тени бегут сбоку, напрасно ища убежища.
— Собери все силы, — уговаривает петух, — это для тебя же нужно.
С каким удовольствием путники улеглись бы под сенью придорожных деревьев, в высокой траве, и смотрели бы в небо, куда улетают взгляды и летят так высоко, так далеко, что уже забывают вернуться в маленький зрачок!
Но в Блабоне тоскует в ожидании король Цинамон и рыдает по ночам королева Цикута.
Напрасно привозят новых фальшивых королевен. Каждую минуту вскакивает король, введённый в заблуждение голубым платьицем, веером и золотыми туфельками с брильянтовыми пряжками; протягивает руки королевне и лепечет сквозь слезы: «Дочурка!»
