Морис Дрюон - Тисту - мальчик с зелеными пальцами
«К счастью, Гимнаст никогда и ни с кем не разговаривает, кроме меня», - утешился Тисту и задумчиво побрел к дому. Да, этот пони, этот Гимнаст наверняка давно знал о его скрытом таланте.
В Сверкающем доме все шло кувырком. Ну взять хотя бы стекла - они блестели меньше обычного. Кухарка Амели не распевала, стоя над плитами, свою любимую песенку: «Нинон, Нинон, во что ты превратила свою жизнь ... » Слуга Каролус не начищал перила.
Мать вышла из своей комнаты в восемь часов утра - так она делала только в те дни, когда уезжала в город. Она пила - вернее, не пила кофе с молоком: чашечка с кофе действительно стояла на столике, но она не притрагивалась к ней. Когда Тисту прошел мимо, она не обратила на него никакого внимания.
Отец даже не пошел на завод, а находился в большой гостиной вместе с господином Трубадиссом. Оба они как-то бестолково расхаживали по комнате, то вдруг чуть ли не сталкиваясь лбами, то расходясь в разные стороны. Разговор их напоминал настоящую бурю.
- Разорен! Опозорен! Завод стоит! Полное затишье! - истошно выкрикивал отец.
А господин Трубадисс откликался, будто громогласное эхо, катящееся в облаках:
- Заговор ... Вредительство ... Покушениеиз-за угла ...
- Ах, мои пушки, мои знаменитые пушки ... - снова принимался стонать отец.
Стоя у порога приоткрытой двери, Тисту не осмелился их прервать. «Вот они какие, эти взрослые! - удивлялся про себя Тисту. - Господин Трубадисс уверял меня, будто все против войны, но это, мол, неизбежное зло, с которым ничего не поделаешь. Ладно, я сумел предотвратить войну ... Взрослым бы радоваться да радоваться! А они что? Они сердятся ... »
Метавшийся по комнате отец нечаянно толкнул в плечо господина Трубадиеса и рявкнул вне себя:
- Ах! Если бы попался мне в руки тот негодяй, который посадил цветы в жерлах моих пушек! Я бы ему показал! ..
- Ах! Если бы он только попался и мне! .. - тут же отозвался господин ТрубаДисс.
- А вдруг в этом никто не повинен? .. Кто знает? Может, это воздействие сверхъестественных сил ...
- Необходимо провести строжайшее расследование... Государственная измена!
Тисту - и вы об этом знаете - не был трусом. Он открыл дверь, вошел в гостиную и остановился под большой хрустальной люстрой, как раз на середине цветастого ковра. Напротив него висел портрет дедушки. Собравшись с духом. Тисту выпалил:
- Это я посадил цветы в жерлах пушек!
Выпалил и закрыл глаза в ожидании здоровенной пощечины. Но на сей раз пощечины почему-то не последовало, и тогда он открыл глаза.
Отец стоял в одном углу гостиной, господин Трубадисс - в другом.
Они смотрели прямо на Тисту, но вроде бы и не видели его. Больше того, казалось, будто они вообще ничего не слышали и ничего не поняли.
«Они мне не верят», - подумал Тисту и, чтобы окончательно убедить их, перечислил все свои подвиги, словно разгадывая шараду:
- Это я посадил вьюнки в трущобах! И в тюрьме тоже! И голубой ковер из цветов для больной девочки! И баобаб в клетке со львами! Все это сделал я, я! ..
Отец и господин Трубадисс по-прежнему стояли как окаменевшие. Мысль о том, что творцом всех этих цветущих диковинок был Тисту, просто не укладывалась в их сознании. У них был вид людей, которые вот-вот вам скажут:
«Перестань болтать глупости и не мешай взрослым!»
«Они думают, будто я хвастаюсь, - решил Тисту, - Надо до казать им, что все это - правда».
И Тисту подошел к портрету дедушки. К нарисованной там пушке, на которую опирался высокочтимый основатель завода Пушкостреля, Тисту приложил два пальца и так по держал их несколько секунд.
Холст слегка затрещал, и все увидели, как из жерла пушки потянулся робкий стебелек ландыша. Потом стебелек превратился в маленький листочек, появился другой листочек, и вскоре над ними закачались белые бусинки.
- Вот и все! - воскликнул Тисту. - У меня зеленые пальцы.
Он ожидал, что господин Трубадисс побагровеет, а отец побледнеет. Однако все вышло наоборот.
Отец, побагровев, рухнул в кресло, а господин Трубадисс, бледный, как картошка, грохнулся на ковер.
По этому двойному признаку Тисту узнал наконец, что выращивать цветы в жерлах пушек не рекомендуется, ибо это угрожает жизни взрослых.
Он вышел из гостиной, так и не заполучив пощечины, а это лишний раз доказывает, что мужество всегда вознаграждается.
Глава восемнадцатая, в которой кое-кто из взрослых отказывается наконец от готовых взглядов
Отец Тисту, как вы сами могли в этом убедиться, быстро находил вы ход из любых положений. Тем не менее ему понадобилась целая неделя, чтобы хорошенько поразмыслить над случившимся и сделать из этого необходимые выводы.
Собрав вокруг себя своих лучших инженеров, он то и дело устраивал совещания, в которых непременно участвовал господин Трубадисс. Но бывало и так, что отец один запирался в своем кабинете и, сжав до боли голову руками, проводил там долгие часы. На листе бумаги он набрасывал какие-то заметки и тут же рвал его.
Хочешь не хочешь, а в итоге вырисовывалась вот какая картина: у Тисту - зеленые пальцы, он не раз пускал их в ход и, воспользовавшись этим, остановил завод Пушкостреля.
А поэтому не приходилось удивляться, что всякие там военные министры и главнокомандующие, всегда закупавшие оружие в Пушкостреле, сразу же отменили все заказы и отреклись от бывших своих благодетелей.
- Садовники нам не требуются! - заявили они.
Вполне возможно, что некоторым, лишенным всякого воображения, людям приходила в голову спасительная мысль: бросить Тисту в тюрьму, раз он нарушает общественный порядок, оповестить всех через газеты, что дерзкий нарушитель отныне не страшен, обменять покупателям испорченные цветами пушки на новые и отправить официальное письмо всем генералам о том, что завод Пушкостреля возобновляет свою работу.
Но вот господин Трубадисс... да, да, именно он, господин Трубадисс, воспротивился подобному решению.
- От такого удара не легко оправиться, - бесстрастно заявил он. Тень подозрения долго еще будет витать над нашими изделиями. И потом ... вы предлагаете бросить в тюрьму Тисту. Но это же ни к чему не приведет! Недолго думая он вырастит там дубы, корни их разрушат стены, и он преспокойно убежит. Бессмысленно противиться силам природы.
До чего же сильно переменился господин Трубадисс! С того самого дня, когда он грохнулся на ковер в гостиной, уши его стали самого обыкновенного цвета, да и говорил он теперь спокойно, без крика. И потом ... почему бы об этом не сказать? ... Господин Трубадисс жестоко страдал при одной только мысли, что вдруг увидит Тисту в наряде каторжника, медленно шагающего по кругу во дворе тюрьмы, пусть даже тюрьмы, увитой цветами. Ведь не секрет, что тюрьма - это такое место, которое не волнует нас, если там сидят незнакомые нам люди. Их-то и упрятывают туда преспокойно. Но когда речь идет о маленьком мальчике, которого любишь, - это, знаете ли, совсем другое дело. И представьте себе, какая неожиданность! Несмотря на все замечания, колы, пощечину, господин Трубадисс, едва заговорили о тюрьме, тут же почувствовал, как сильно привязался к Тисту, как любит его и теперь не сможет прожить без него ни единого дня. Вот видите, как случается иногда со взрослыми, которые очень уж громко кричат.
Кстати, и отец всячески противился заключению Тисту в тюрьму. Я вам уже говорил, что отец его был человеком добрым. Н-да ... Он был добрым и в то же время торговал пушками. На первый взгляд это кажется несовместимым. Он обожал собственного сына и в то же время изготовлял оружие, чтобы обречь на сиротство многих и многих других детей. Но, как ни странно, такие вещи случаются чаще, чем мы думаем.
- Нам посчастливилось вдвойне, - сказал он жене. - Мы делали лучшие в мире пушки, и у нас изумительный ребенок, наш Тисту. Но теперь, кажется, одно исключает другое. Или - или!
Мать Тисту была красивой, мягкой и славной женщиной. Словом, чудесным созданием. Она всегда с интересом и даже с восхищением выслушивала рассуждения своего мужа. Со времени плачевных событий, связанных с войной заходитов, она смутно чувствовала себя в чем-то виноватой, но в чем именно, этого она не знала. Впрочем, любая мать считает себя чуточку виновной, если ее ребенок вечно досаждает взрослым и тем самым отравляет им жизнь.
- Но что же делать, что делать, друг мой? - вздохнула она.
- Больше всего меня тревожит судьба Тисту и судьба завода, - снова заговорил отец. - Раньше мы хорошо представляли будущее нашего сына. Мы думали, что он - мой наследник, как в свое время и я был наследником своего отца. Перед ним открывалась проторенная дорога, он был бы богат и всеми уважаем ...
- Ну конечно, иначе и не могло бы быть, - поддакнула мать.
- Н-да ... Весьма удобные, заранее готовые взгляды ... А сейчас? Сейчас нам нужно поступить как-то иначе. У этого малыша нет ни малейшей склонности продолжить дело родного отца. Это же очевидно!