Софья Прокофьева - Оставь окно открытым
Тут он протянул руку и пальцем показал на мальчишку. Бедняга сидел скорчившись, как сухой стручок перца, на холодной каменной скамье в углу. Такой он был маленький и хрупкий, что два стражника по обе стороны скамьи казались великанами.
— Мыслимое ли дело, чтобы живой человек прошел по веревке и ни разу не оступился? — распалялся бургомистр все больше и больше. — Видно, поддерживают его с двух сторон дьяволы, потому он идет и не падает. А дьявол, он знает с кем знаться и водить дружбу. Только того, кто продал ему свою бессмертную душу, поддерживает дьявол. Это так, а не иначе. И посему надо не медля сжечь этого мальчишку на костре. Сжечь скорее! А вместе с ним сжечь его богопротивную собаку, которая тоже есть дьявол, только для виду принявший образ собаки, чтобы смутить и соблазнить слабые души. И веревку, по которой шел мальчишка, тоже надлежит кинуть в огонь, потому что по всему видно: пеньку для нее трепали дьяволы в самом аду!
— Сжечь! — прошамкал главный судья.
— Сжечь! — замогильными голосами повторили все судьи.
А стражники ударили древками алебард об пол.
«Эге-ге! — смекнул я. — Не рыжее получается это дело. Ну, совсем не рыжее! Конечно, я всего-навсего обыкновенный солнечный луч, каких много, но все-таки…»
Бургомистр оглядел толпу. Но он увидел недобрые, нахмуренные лица. Услышал глухие, неспокойные голоса.
Тогда бургомистр простер вперед руки и крикнул во весь голос:
— А для тех маловеров, что еще таят сомнения в истинности моих слов, скажу еще. Не по веревке, натянутой по воздуху, а только лишь по половице может пройти человек, если не продал он душу дьяволу. Да, пройти по половице — вот это может каждый добрый человек!
В первых рядах стоял молодой широкоплечий угольщик. И хоть было тесно в ратуше, но от него опаской сторонились люди, чтоб не стать такими же чумазыми, как он. Потому что в его кожу и одежду въелась угольная пыль.
— Так пусть наш почтенный бургомистр и пройдет по половице, громко сказал он. — А мы посмотрим!
— И пройду! — весь побагровев, крикнул бургомистр.
Но тут его ноги сыграли с ним недобрую шутку.
Они ни за что не хотели идти как надо, ступать прямо и ровно, и почтенного бургомистра все время качало и заносило из стороны в сторону, как тяжелый корабль во время бури.
Признаюсь, я ничуть этому не удивился. Потому что бургомистр, прежде чем заявиться в ратушу, спустился ненадолго в хорошо знакомый ему погребок. А я залетел туда вместе с ним. Там он осушил подряд не один кубок старого вина.
— Да он попросту пьян, наш бургомистр, — горько вздохнула какая-то старушка с серым, усталым лицом.
И тут я понял, что мне надо делать.
«Ну, — подумал я, — старый дружище, рыцарь, выручай! Будет тебе гарцевать на одном месте. Придется нам потрудиться».
Нимало не медля, я пролетел сквозь красное стекло и приземлился прямо на носу у бургомистра.
Да будет тебе известно, что я немало посидел на разных носах. Доложу тебе, носы бывают самые разные, ты даже себе не представляешь. Взять, к примеру, нос труса. Дрожит, как былинка на ветру, не усидишь. Или нос обжоры. Вечно в сале, в жирной подливке, того и гляди прилипнешь. А нос скупца и скряги? Бледный, холодный, как кочерыжка. Просто коченеешь, самого проберет дрожь. Не знаю, может быть, кто-нибудь и загордился бы, сев на нос самому почтенному бургомистру. Но я — ни капельки! Ведь всего-навсего скромный солнечный луч, каких много. Нет во мне этого тщеславия.
Зато уж нос засиял, как переспелая малина. Бургомистр отвернулся, шагнул в сторону, стараясь избавиться от назойливого луча. Но не тут-то было!
В толпе засмеялись.
— Бургомистр — красный нос! — крикнул кто-то.
Судьи в растерянности переглянулись, лица у них позеленели и вытянулись. Не могут понять, откуда такая напасть.
Один из стражников выронил алебарду, и она с грохотом упала на каменные плиты.
А я тем временем пролетел сквозь лиловый плащ рыцаря и снова уселся прямехонько на нос бургомистра. Нос запылал, как созревшая слива. Тут дело пошло еще веселей.
От хохота задрожали мрачные древние стены.
Бургомистр с куриным кудахтаньем перебегал с места на место, но отделаться от меня все равно не мог. Я крепко сидел на его носу, как опытный наездник на норовистой лошади.
— Бургомистр — синий нос! Бургомистр — синий нос! — гремело со всех сторон.
Бургомистр не выдержал. Хрипя от бессильной ярости, стеная от страха, он бросился вон из ратуши. Судьи — за ним, роняя на бегу чернильницы и гусиные перья.
— Уноси ноги, малыш, — сказал сердобольный стражник и тронул за плечо маленького циркача. — Сейчас дождь, на улице — ни души.
Едва мальчишка выскочил на площадь, словно из-под земли появился его пес, мокрый, вертлявый и веселый. Облизал мальчишке всю рожицу, так что и умываться не надо.
Я проводил их обоих до городских ворот. К счастью, дождь кончился. Признаюсь, терпеть не могу мокнуть под дождем. Приходится пробегать, крутиться между каплями. Очень утомительное занятие.
В этот день я еще не поленился забежать к бургомистру. Он лежал, утонув в глубоких подушках, и безнадежно стонал. А лекарь с унылым постным лицом собирался ставить ему на нос пиявки. Но, думаю, они ему не очень-то помогли.
— Ну что, интересная история? — закончил Веснушка свой рассказ.
По правде говоря, Коту Ангорскому вся эта история ничуть не понравилась.
«Ни за что бы не стал переходить с крыши на крышу по какой-то веревке, — неодобрительно подумал Кот Ангорский. — Даже если бы меня с нетерпением ждали на крыше сразу сто мышей. Все равно, извините, премного благодарен…»
Но вслух он этого не сказал. А только подобострастно и униженно не то мяукнул, не то мурлыкнул.
Глава 11. Странный посетитель
Да, друзья мои, обещания надо выполнять! Обещано было рассказать про Говорящего Кота — все! Надо рассказать. Что уж тут скрывать, я это сделаю с огромным удовольствием. Мне просто до смерти хочется поскорей рассказать вам о Говорящем Коте, о его знаменитом и загадочном выступлении в цирке, о его таинственном… Но довольно, начнем по порядку.
Итак… Директор цирка сидел у себя в кабинете. Это был человек высокого роста с удивительно густыми, черными усами, которые торчали сразу вверх, вниз и в разные стороны.
В кабинете у него всегда пахло лошадьми, хотя никогда ни одна лошадь не осмеливалась переступить порог его кабинета.
Да, скажем прямо, директора цирка боялись все. Когда он приходил на репетиции, львы без всяких уговоров тут же перепрыгивали с тумбы на тумбу. Лошади начинали особенно грациозно и музыкально кружиться в вальсе. А удав прямо-таки из кожи лез, стараясь как можно туже обвиться вокруг мага-фокусника в черной чалме. Он обматывался вокруг него, как толстая веревка вокруг тоненького карандаша. Бедняга фокусник весь синел от его старательности.
Но больше всех директора цирка боялась его секретарша Милочка.
Та самая Милочка, у которой на голове было триста тридцать три одинаковых кудряшки, из которых каждая завивалась штопором по часовой стрелке.
Сегодня с утра директор цирка был в особенно скверном настроении. Настроение директору цирка испортил маэстро Живодралло, заграничный дрессировщик, приехавший на гастроли со своим львом Нептуном откуда-то очень издалека.
Маэстро Живодралло оказался капризней маленькой избалованной девочки.
Он заявил директору цирка, что недоволен всем, решительно всем.
Да, да! Оркестр играет то слишком тихо, то слишком громко.
Осветители назло освещают его то слишком ярко, то слишком тускло.
И, конечно, поэтому зрители аплодируют слишком вяло.
А тут еще он вышел погулять после обеда, и на него в переулке набросился какой-то дикий, совершенно невоспитанный сквозняк. Этот дрянной сквозняк забрался к нему в рукава и за воротник, и вот уже он, всемирно известный маэстро Живодралло, чихнул два раза.
«Я должен был ему сразу сказать, что не могу отвечать за все переулки и за все сквозняки, — с раздражением пробормотал директор цирка. — Как жаль, что такие умные мысли приходят после. А еще я должен был ему сказать…»
Но в это время дверь кабинета, слабо пискнув, приоткрылась.
— Ну, что там еще? — с досадой повернул голову директор цирка.
В кабинет заглянула секретарша Милочка. Ресницы ее дрожали. Все триста тридцать три кудряшки на голове дружно подпрыгивали.
— К вам, Александр Македонович… — еле слышно пролепетала она и скрылась.
Дверь приоткрылась чуть пошире, и в кабинет, виляя длинным тощим телом, вошел Кот. Обыкновенный подзаборный Кот, грязного серо-желтого оттенка.
Директор цирка в полном недоумении уставился на это жалкое создание.
— А ну-ка, встань на задние лапы! — послышался чей-то негромкий голос.
