Джанни Родари - Сказки
— Ну вот, все в порядке! Вот увидишь, как прекрасно расцветет завтра утром эта милая синьорина. Тут нужна воля! Понятно, Фортукино? Твердая рука! Железная хватка!
Оставшись один, Фортунино стал утешать розу, говоря ей разные ласковые слова, не сомневаясь, что она его понимает. И даже положил к ее корням пару таблеток аспирина — может быть, ей не так будет больно. Но потом опять заволновался.
— А что будет завтра?
Вся беда в том, что у него не было другой копилки, которую можно было бы открыть, и ему пришлось сесть на велосипед и поехать к свояку, чтобы одолжить у него пять тысяч лир.
— Мне очень жаль, — сказал свояк Филиппо, — но как раз сегодня утром я заплатил очередной взнос за телевизор. У меня осталась только тысяча лир. Если это тебя устроит…
— Спасибо, — вздохнул Фортунино.
Чтобы собрать пять тысяч лир, ему пришлось навестить одного за другим свояка Риккардо, свояка Радамеса (которого назвали так в честь маэстро Джузеппе Верди, автора оперы «Аида»), свояченицу Бертолину, которая прочитала ему лекцию о язве желудка, тетушку Бенедетту, которая долго расспрашивала его о разнице между хреном и редькой (ведь хрен редьки не слаще), а также тетушку Энеа (которую так назвали по ошибке — ее отец думал, что Энеа — женское имя). Он едва успел в цветочный магазин, чтобы купить пять роз, доставленных с юга. Когда стемнело, он пошел в сад, подвязал розы к кусту и прошептал:
— Хоть бы ему хватило этих роз! Больше я не смог купить для тебя. Ты же знаешь, как растут сейчас цены. Синьор Мамбретти тоже повысил цену на запчасти для штопоров.
Но хозяину пяти роз оказалось мало.
— Я же сказал — две дюжины!
— Да нет же, вы не говорили этого, синьор!
— Что? Ты еще начинаешь спорить со мной! Забываешь свое место! А ну-ка дай сюда хлыст!
— Нет, ради бога, только не хлыст!
— Именно хлыст!
Синьор Мамбретти сам пошел за ним и начал расправляться с розой. А потом заодно, раз уж он был в саду, наказал тую за то, что она пожелтела с одной стороны, отколотил палкой кипарис за то, что у него скривилась ветка, а кедр за то, что у него слишком высоко растут шишки — их не достать даже с лестницы.
— А эта плакучая ива почему не плачет? А эта ель почему совсем не растет? А этот ливанский кедр даст наконец кедровые орешки или нет?
— Хватит, хватит! — умолял его Фортунино со слезами на глазах.
— Хватит? — вскипел синьор Мамбретти. — Действительно хватит возиться с тобой и твоим маэстро Верди! Ты уволен! Можешь получить деньги в конторе.
Теперь вместо плакучей ивы плакал Фортунино. И это было очень некстати, потому что слезы застилали ему глаза, и он не видел, куда надо идти за деньгами, все время попадал не в ту дверь, и его отовсюду выгоняли.
— Завтра я приду посмотреть на вас! — крикнул синьор Мамбретти, обращаясь к деревьям, кустарникам и цветам своего сада. — И горе вам, если вы не возьметесь за ум! Всем поставлю двойки по поведению!
Настал вечер. Пришла ночь (как раз в тот момент, когда ей и положено, — ни минутой раньше, ни минутой позже). Сад укрылся в темноте и замкнулся в тишине. Но под землей, где корни, переплетаясь, уходили на разную глубину, возник таинственный сговор. Растения договорились приступить к действиям. Не надо думать, что они — существа неодушевленные. Они очень даже могут постоять за себя.
Всю ночь переговаривались под землей корни, и им не мешали ни беготня мышей, ни кроты, ни черви.
Утром синьор Мамбретти пришел в сад, полный самых твердых намерений, гордо осмотрелся и прежде всего направился, конечно, к розе.
— Ни одного цветка, — отметил он. — Отлично. Так и должно быть. А я, выходит, дурак, способный только болтать языком. Или, быть может, я говорю по-турецки? Так вот, ты ошиблась, дорогая! Еще никто никогда не мог устоять передо мной.
Говоря так, синьор Мамбретти угрожающе взмахнул своим хлыстом и двинулся к розе, собираясь проучить ее. Но едва он сделал шаг, как запнулся о корень, который выставила в этот момент из-под земли ива. Чтобы не упасть, он ухватился за розовый куст, и тот всадил в него длинный, как кинжал, шип, который глубоко процарапал ему руку. Ель, даже не обращаясь за помощью к ветру, стала сильно раскачивать верхние ветки и сбросила на него свою самую тяжелую — с полкилограмма — шишку. Она раскололась, орешки высыпались на землю, тут же прибежала белочка и собрала их.
Синьор Мамбретти упал и сердито закричал на ель:
— Бессовестная! Вот погоди, я тебе еще покажу!
Тогда ель сбросила ему на голову другую шишку. Затем третью. Четвертую — еще больше. Синьор Мамбретти пустился наутек. И этим тотчас же воспользовался кипарис. Своей самой низкой веткой он подставил ему ножку. Мамбретти снова оказался на земле, теперь уже на лопатках. Грушевое дерево, не имея возможности сделать что-то другое, метнуло ему в глаза дохлую цикаду.
— Так это, выходит, заговор! — вскричал синьор Мамбретти. — Вооруженное восстание! Бунт!
Вместо ответа сосна зашвырнула ему в рот горсть иголок. И синьор Мамбретти долго выплевывал их.
— Я еще покажу вам! — снова закричал он, как только смог произнести хоть слово. — Я искореню вас, как пырей! Раскромсаю на мелкие кусочки и сожгу на костре! От вас не останется даже семян!
Тут акация протянула свои ветки и схватила его за горло, словно хотела задушить, но ограничилась тем, что заставила его замолчать и не отпускала, пока микоза щекотала его под носом.
Наконец синьор Мамбретти вырвался из ее объятий и убежал, крича:
— На помощь! На помощь! Фортунино!
— Меня здесь нет! — ответил Фортунино, который любовался спектаклем, сидя верхом на ограде. — Неужели вы не помните, что уволили меня? Так что я сейчас иду в кино.
Синьор Мамбретти вернулся домой и как следует запер двери. Потом подбежал к окну. Сад был спокоен, как никогда. Деревья как ни в чем не бывало стояли на своих местах.
— Ну и фарисеи! — проворчал синьор Мамбретти. Потом он пошел в ванную и наклеил себе по меньшей мере дюжину пластырей
Волшебники на стадионе
Президент футбольного клуба «Барбарано» был в отчаянии. Его команда, несмотря на то что в ее состав входили такие безусловно выдающиеся футболисты, как Брокко I и Брокко II, и такие молодые, многообещающие игроки, как Брокко III, Брокко IV и Брокко V (которого болельщики зовут «Золотая бутса»), проигрывала каждое воскресенье и во все другие выходные дни. Посоветовавшись со своими консультантами, придворными и мажордомами, президент обнародовал в своем царстве такое заявление: «Отдам, — говорилось в этом заявлении, которое все газеты напечатали на первых страницах, — мою дочь в жены и Замок Любимой Куклы в приданое тому, кто спасет „Барбарано“ от поражения».
На следующий день к президенту явилось множество молодых людей, исполненных самых радужных надежд. Некоторые из них были тайно влюблены в Лауретту, неотразимую дочь президента футбольного клуба, — ростом она была метр семьдесят пять, глаза — зеленые, готовилась в олимпийские чемпионки и училась пользоваться проигрывателем. Молодые люди предлагали самые разнообразные, надежнейшие системы одержать победу. Например, переманить лучших игроков из других клубов: Риву, Риверу, Нетцера и Беккенбауэра; угостить противников отравленными грибами; предложить судье разрешение на охоту на кабанов. Но, чтобы купить Беккенбауэра, нужно было сначала изучить немецкий язык, а это сложно. Так что все эти способы оказались не очень практичными.
А вечером пришел последний претендент на руку Лауретты — некий Рокко из Пишарелли, которого все знали как торговца кроличьим мехом. Прежде всего он потребовал фотографию Лауретты, внимательно изучил ее и вроде бы остался доволен.
— Какое отношение вы имеете к футболу? — спросил президент.
— Ну, видите ли, мое второе имя Элениум,[7] — объяснил Рокко.
— Что ж, это уже рекомендация. А дальше?
— А дальше сделаем так, — предложил Рокко. — В следующее воскресенье, когда начнется игра, посадите меня на скамью рядом с тренером, и, если результат вам понравится, продолжим разговор при свидетелях.
— Согласен, — ответил президент.
В воскресенье должна была состояться встреча с командой «Формелло» — той самой, которая играет в белых майках в белую полоску. Рокко вышел на поле и прошел к скамье, где сидел тренер — человек, давно разочарованный в жизни, печальный, словно песня без слов, и распространявший вокруг себя аромат увядших хризантем.[8] Судья, как обычно, дал свисток к началу, и в первые же пятнадцать минут «Формелло» забила три гола, а еще десять не засчитали, потому что они были забиты из офсайта.
Во время перерыва Рокко прошел в раздевалку и, переходя от одного игрока к другому, что-то шепнул каждому на ухо. Президент вслед за ним тоже обошел всех игроков и поинтересовался, что же он им говорил.
