Джеймс Тэрбер - Белый олень

— Пусть будет этот, коль других не хуже.

— Но я клянусь, бьюсь об заклад, божусь и руку отдаю на отсеченье, подчёркиваю, делаю упор, особо отмечаю, утверждаю, что ровно десять есть таких историй, и каждая другую уточняет, по сути и в деталях подтверждает и дополняет в разных мелочах.

— Не укутывай меня словами! — крикнул на него Клод. — Говори!

И Токо рассказал ту старую историю о белом олене, который и вправду был оленем, а не благородной принцессой.

Принцесса слушала со вниманием и стояла не шелохнувшись.

— А теперь пусть мой Лекарь сделает вывод, — приказал Клод.

Лекарь, который между тем, стоя в углу, раскрывал рот, высовывал язык, сам себе говорил «А-а-а» и выстукивал грудь, сделал шаг вперёд.

— Вывод здесь, — сказал он, сложив пальцы щепоткой, — лишь в том, что точно, подлинно, надежно, наверно, твердо, ясно, безусловно, без тени или капельки сомненья, вопросов, разногласий, колебаний — эй, да я, кажется, забыл выслушать ваше сердце, дорогая! — и он приложил правое ухо ко груди Принцессы, издавая то «ммм», то «хмм».

— Да, сердце у неё слишком, слишком высокое и по месту и по частоте ударов. И оно скачет, скачет, как если бы ей много приходилось скакать через ручьи, через много, много ручьёв, но как же я могу сделать вывод, не осмотрев все эти ручьи?

Король скривился и глянул в сторону.

— Твой вывод! — приказал он.

— Ах, да, вывод, — опомнился Лекарь. — Ну, что же, вывод, насколько это доступно разуму существа, сотканного из неги и лени, мечтающего о неге и о лени, вы, дорогая дама, конечно… О лень моя, о лень! — и он быстро отошёл в сторону, высунув язык и сказав самому себе: «А.а.а».

Король Клод уставился на холодный каменный пол, а лицо его продолжало пылать. Писец рассеянно перебирал в кармане печати и ленты. Тусклые глаза Токо, не различавшие уже ни луны, ни звёзд, были исполнены печали.

Принцесса не шелохнулась, а лишь подняла голову ещё выше.

— Если вы и теперь не можете припомнить своего имени, то вы, несомненно, олень, — заключил Король.

— Настоящая принцесса должна помнить своё имя, — заметил Писец.

— К тому же, учитывая, что нет никаких следов столь сильного удара, который мог бы отшибить у неё память, и отсутствует заметное сужение или расширение зрачков, как бывает при употреблении разных снадобий, настоек и вышибатов, — сказал Лекарь. — А что, разве есть такое слово? — удивился он сам себе.

— Вы, наверно, хотели сказать «отшибилов» — заметил Писец, — хотя такого слова, кажется, тоже нет.

— Хватит вам отвешивать слова в скляночки, — не выдержал Клод. — Говорите мне, что за чары и каковы правила этого колдовства?

Писец прокашлялся и сказал:

— В чарах такого рода, — а свидетельствовать они могут лишь об исключительно дурном вкусе, — истинный олень, приняв облик и формы принцессы, оказывается, по очевидным причинам, не в состоянии сохранить в себе любовь к рыцарю, принцу или крестьянину после того, как его горестный секрет окажется раскрытым.

— Так продолжай же, не томи душу! — приказал Клод.

— Увы, обманет трижды вас любовь, и этим прекратятся злые чары, — торжественно изрек Писец. — Оставшись трижды брошенною, вы вновь обратитесь в белого оленя.

— И не скачите больше через ручьи — это вредит сердцу, — добавил Лекарь. — Ме.е, ме.е, ме.е, — вдруг заблеял он, чтобы проверить, не болит ли у него горлышко.

— Беда тебе, о горестный олень! — воскликнул Писец.

— Придержи язык, ехидина! — оборвал его Клод. — Эта дама в нынешнем облике принцесса, так и обращаться к ней следует как к принцессе, пока она стоит на двух ногах, а не на четырёх.

Наконец сказала своё слово Принцесса, и взгляд её был светел и бесстрашен.

— Позвольте мне рассказать эту печальную историю моему Принцу, прежде чем он испросит у меня руки и сердца.

— Просите и получите, дозволяю! — рявкнул Клод. — А речь-то у неё, как у благородной!

Королевский Писец вновь прокашлялся:

— Но ежели произойдёт, случится, окажется иль выйдет так, что Принц, один или другой, о том объявит, что продолжает верно вас любить, забывши всё, что прежде с вами было, что есть и что случится, что ж, тогда навеки вы останетесь принцессой — ведь таково условье древних чар.

Токо выступил вперёд и поднял руку:

— Вспомните, Клод, что и мать ваших сыновей некогда предстала вам в облике оленя, но ведь по сути она была принцессой королевской крови.

— Так ведь она помнила своё имя, а эта милая лань… — вскричал Клод.

— Эта Принцесса, по вашему собственному повелению, — заметил Королевский Писец.

— Я есть то, чем я буду, — сказала Принцесса, — и я буду тем, что я есть.

— Одно могу сказать я в утешенье, — произнёс Клод. — Вы были самым быстрым из оленей, дерзнувшим человека обыграть. И ваш соперник в бешеной погоне был рыцарь, а не тот простак безрукий из сказки Токо. Вы во всем достойны и Короля, и доблестного Принца: душой, улыбкой, речью, статью, бегом!

В комнате сгустилась тьма, и в то мгновенье тишины, которое наступило за высокой похвалой Короля, послышался дальний топот множества копыт. Король шагнул к окну и выглянул.

— Что за диво! — вскричал он. — Смотрите! Три трофея слились в сиянье. Скачут трое Принцев — все как один, а их пути сошлись до дюйма и мгновенья. Это чудо и волшебство!

Токо, Писец и Лекарь, с трудом выглядывая наружу из-за огромных плеч Короля, увидели, как Тэг, Гэл и Джорн скачут во весь опор к воротам замка с трофеями в руках, а кони мчатся, голова к голове, будто в одной упряжке.

Принцесса, стоявшая со смежёнными глазами спиной к сумеречному свету, вдруг ощутила, что кто-то взял её за руку, и услышала глубокий голос карлика Квондо: «Иди!». И он повёл её из комнаты вниз по каменной винтовой лестнице в большой круглый зал. Он усадил её в высокое резное золотое кресло, а сам присел на корточки на полу справа от неё.

Круглый зал наполнился топотом бегущих ног: Король с задыхающимися слугами вбежали в одни двери, а Принцы — в другие. Никто и не расслышал за топотом и криками, что Принцесса в золотом кресле начала горестный рассказ об околдовавших её чарах, и Принцы в один и тот же миг сложили добычу к её ногам: Тэг — золотые клыки Голубого Вепря, Гэл — Священный Меч Лорала, а Джорн — серебряную чашу с рубинами, и все они выкрикнули в один голос: «Я прошу вашего сердца и руки!»

Наконец, пала наполненная тяжким дыханием тишина, и никто не шевельнулся. Принцы опустились на одно колено, обратив взоры к Принцессе, а Король и слуги замерли, как ледяные изваяния. Квондо неподвижно сидел на корточках.

Принцесса встала, стройная, тонкая и бесстрашная, и произнесла милым низким голосом, обращаясь в Королю:

— Я не знаю, в каком порядке мне обратиться: ведь все трое преклонили колени в один и тот же миг, и все три трофея блистают рядом.

Король скривил гримасу и велел Писцу:

— Объяви порядок!

— Такого чуда на своём веку я вовсе не припомню, — сказал Писец.

— И на веку отца, — добавил Токо.

— Но я скажу, коль будет ваша воля, — ответил Писец.

— Повелеваю! — крикнул Клод. — Выполняй приказ!

— Тогда пусть старший обратится первым, а средний с младшим следуют за ним.

— Темно совсем! — воскликнул Токо.

— Светильники зажгите! — крикнул Король, и по всем залам замка понеслось раскатом: «СВЕТИЛЬНИКИ ЗАЖЕЧЬ!!! Зажечь!! Зажечь!»

Двенадцать жёлтых человечков метнулись во все стороны, и через мгновение по круглым стенам уже горели светильники, а Принцесса начала речь, устремив на Тэга печальный взор:

— Вы просите руки и сердца той, что вправду век свой начала оленем, который по капризу колдуна иль ведьмы ныне принял женский облик.

По стенам между щитами и копьями неровным пламенем пылали светильники, а Принцесса продолжала:

— Как говорит нам старое преданье о позабытом колдовстве и чарах, вы трое нынче просите руки той, что и вправду родилась оленем. Я знаю ваши тяготы борьбы, удары непогоды и судьбы, я знаю, сколько нужно претерпеть, чтобы рубины, золото иль медь сложить у безымянных этих ног. Так слушайте, что повелел вам рок: «Коль меня полюбят верно, стану я женой примерной, а изменят в третий раз — в тот же миг я сгину с глаз». В том заклятье чёрных чар. Не остыл ли, Тэг, твой жар?

Старший сын Клода встал с колен. Не говоря ни слова, он изломал золотые клыки Голубого Вепря и повернулся спиной.

— Любовь ей изменила в первый раз, — простонал Токо.

— Коль меня полюбят верно, стану я женой примерной, а изменят в третий раз — в тот же миг я сгину с глаз. В том заклятье чёрных чар. Не остыл ли, Гэл, твой жар?

Гэл встал, не говоря ни слова, переломил о колено Священный Меч Лорала, повернулся и вышёл.

— Теперь любовь ей изменила дважды, — прошептал Писец.

— Коль меня полюбят верно, стану я женой примерной, а изменят в третий раз — в тот же миг я сгину с глаз. В том заклятье чёрных чар. Не остыл ли, Джорн, твой жар?