Льюис Кэрролл - Алиса в Зазеркалье (с Цветными Иллюстрациями)

Алиса еще больше возмутилась.

— Ведь это от меня не зависит, — сказала она. — Все растут! Не могу же я одна не расти!

— Одна, возможно, и не можешь, — сказал Шалтай. — Но вдвоем уже гораздо проще. Позвала бы кого-нибудь на помощь — и прикончила б все это дело к семи годам!

— Какой у вас красивый пояс! — заметила вдруг Алиса. (Достаточно уже они поговорили о возрасте, и если они и вправду по очереди выбирали темы для беседы, то теперь был ее черед.)

— Нет, не пояс, а галстук! — тут же поправилась она. — Ведь это, конечно, галстук… Или нет… Я, кажется, опять ошиблась. Это пояс!

Шалтай-Болтай нахмурился.

— Пожалуйста, простите!

Вид у Шалтая был такой обиженный, что Алиса подумала: «Зачем только я заговорила про это!»

— Если б только я могла разобрать, где у него шея, а где талия, — сказала она про себя.

Судя по всему, Шалтай-Болтай очень рассердился. С минуту он молчал, а потом просипел глубоким басом:

— Как мне… надоели … все, кто не может отличить пояса от галстука!

— Я страшно необразованная, я знаю! — сказала Алиса с таким смирением, что Шалтай мгновенно смягчился.

— Это галстук, дитя мое! И очень красивый! Тут ты совершенно права! Подарок от Белого Короля и Королевы! Понятно?

— Неужели? — воскликнула Алиса, радуясь, что тема для разговора была все же выбрана удачно.

— Они подарили его мне, — продолжал задумчиво Шалтай-Болтай, закинув ногу за ногу и обхватывая колено руками, — они подарили его мне на день… на день нерожденья.

— Простите? — переспросила Алиса, растерявшись.

— Я не обиделся, — отвечал Шалтай-Болтай. — Можешь не извиняться!

— Простите, но я не поняла: подарок на день нерожденья? Что это такое?

— Подарок, который тебе дарят не на день рожденья, конечно.

Алиса задумалась.

— Мне больше нравятся подарки на день рожденья, — сказала она наконец.

— А вот и зря! — вскричал Шалтай-Болтай. — Сколько в году дней?

— Триста шестьдесят пять.

— А сколько у тебя дней рожденья?

— Один.

— Триста шестьдесят пять минус один — сколько это будет?

— Триста шестьдесят четыре, конечно.

Шалтай-Болтай поглядел на Алису с недоверием.

— Ну-ка, посчитай на бумажке, — сказал он.

Алиса улыбнулась, вынула из кармана записную книжку и написала:

__ 365

1

______

364

Шалтай-Болтай взял книжку и уставился в нее.

— Кажется, здесь нет ошиб… — начал он.

— Вы ее держите вверх ногами, — прервала его Алиса.

— Ну, конечно, — весело заметил Шалтай-Болтай и взял перевернутую Алисой книжку. — То-то я смотрю, как странно все это выглядит! Поэтому я и сказал: «Кажется, здесь нет ошибки!», — хоть я и не успел разобраться как следует… Значит так: триста шестьдесят четыре дня в году ты можешь получать подарки на день нерожденья…

— Совершенно верно, — сказала Алиса.

— И только один раз на день рожденья! Вот тебе и слава!

— Я не понимаю, при чем здесь «слава»? — спросила Алиса.

Шалтай-Болтай презрительно улыбнулся.

— И не поймешь, пока я тебе не объясню, — ответил он. — Я хотел сказать: «Разъяснил, как по полкам разложил!»

— Но «слава» совсем не значит: «разъяснил, как по полкам разложил!» — возразила Алиса.

— Когда я беру слово, оно означает то, что я хочу, не больше и не меньше, — сказал Шалтай презрительно.

— Вопрос в том, подчинится ли оно вам, — сказала Алиса.

— Вопрос в том, кто из нас здесь хозяин, — сказал Шалтай-Болтай. — Вот в чем вопрос!

Алиса вконец растерялась и не знала, что и сказать; помолчав с минуту, Шалтай-Болтай заговорил снова.

— Некоторые слова очень вредные. Ни за что не поддаются! Особенно глаголы! Гонору в них слишком много! Прилагательные попроще — с ними делай, что хочешь. Но глаголы себе на уме! Впрочем, я с ними со всеми справляюсь. Световодозвуконепроницаемость! Вот что я говорю!

— Скажите, пожалуйста, что это такое? — спросила Алиса.

— Вот теперь ты говоришь дело, дитя, — ответил Шалтай, так и сияя от радости. — Я хотел сказать: «Хватит об этом! Скажи-ка мне лучше, что ты будешь делать дальше! Ты ведь не собираешься всю жизнь здесь сидеть!»

— И все это в одном слове? — сказала задумчиво Алиса. — Не слишком ли это много для одного!

— Когда одному слову так достается, я всегда плачу ему сверхурочные, — сказал Шалтай-Болтай.

— Ах, вот как, — заметила Алиса.

Она совсем запуталась и не знала, что и сказать.

— Посмотрела бы ты, как они окружают меня по субботам, — продолжал Шалтай, значительно покачивая головой. — Я всегда сам выдаю им жалованье.

(Алиса не решилась спросить, чем он им платит, поэтому и я ничего не могу об этом сказать.)

— Вы так хорошо объясняете слова, сэр, — сказала Алиса. — Объясните мне, пожалуйста, что значит стихотворение под названием «Бармаглот».

— Прочитай-ка его, — ответил Шалтай. — Я могу тебе объяснить все стихи, какие только были придуманы, и кое-что из тех, которых еще не было!

Это обнадежило Алису, и она начала:

Варкалось. Хливкие шорькиПырялись по наве.И хрюкотали зелюки,Как мюмзики в мове.

— Что же, хватит для начала! — остановил ее Шалтай. — Здесь трудных слов достаточно! Значит, так: «варкалось» — это четыре часа пополудни, когда пора уже варить обед.

— Понятно, — сказала Алиса, — а «хливкие»?

— «Хливкие» — это хлипкие и ловкие. «Хлипкие» значит то же, что и «хилые». Понимаешь, это слово как бумажник. Раскроешь, а там два отделения! Так и тут — это слово раскладывается на два!

— Да, теперь мне ясно, — заметила задумчиво Алиса. — А «шорьки» кто такие?

— Это помесь хорька, ящерицы и штопора!

— Забавный, должно быть, у них вид!

— Да, с ними не соскучишься! — согласился Шалтай. — А гнезда они вьют в тени солнечных часов. А едят они сыр.

— А что такое «пырялись»?

— Прыгали, ныряли, вертелись!

— А «нава», — сказала Алиса, удивляясь собственной сообразительности. — Это трава под солнечными часами, верно?

— Ну да, конечно! Она называется «нава», потому что простирается немножко направо… немножко налево…

— И немножко назад! — радостно закончила Алиса.

— Совершенно верно! Ну, а «хрюкотали» это хрюкали и хохотали… или, может, летали, не знаю. А «зелюки» это зеленые индюки! Вот тебе еще один бумажник!

— А «мюмзики» — это тоже такие зверьки? — спросила Алиса. — Боюсь, я вас очень затрудняю.

— Нет, это птицы! Бедные! Перья у них растрепаны и торчат по все стороны, будто веник… Ну а насчет «мовы» я и сам сомневаюсь. По-моему, это значит «далеко от дома». Смысл тот, что они потерялись. Надеюсь, ты теперь довольна? Где ты слышала такие мудреные вещи?

— Я прочитала их сама в книжке, — ответила Алиса. — А вот Траляля… да, кажется, Траляля, читал мне стихи, так они были гораздо понятнее!

— Что до стихов, — сказал Шалтай и торжественно поднял руку, — я тоже их читаю не хуже других. Если уж на то пошло…

— Ах, нет, пожалуйста, не надо, — торопливо сказала Алиса.

Но он не обратил на ее слова никакого внимания.

— Вещь, которую я сейчас прочитаю, — произнес он, — была написана специально для того, чтобы тебя развлечь.

Алиса поняла, что придется ей его выслушать. Она села и грустно сказала:

— Спасибо.

Зимой, когда белы поля,Пою, соседей веселя.

— Это так только говорится, — объяснил Шалтай. — Конечно, я совсем не пою.

— Я вижу, — сказала Алиса.

— Если ты видишь, пою я или нет, значит, у тебя очень острое зрение, — ответил Шалтай.

Алиса промолчала.

Весной, когда растет трава,Мои припомните слова.

— Постараюсь, — сказала Алиса.

А летом ночь короче дня,И, может, ты поймешь меня.

Глубокой осенью в тишиВозьми перо и запиши.

— Хорошо, — сказала Алиса. — Если только я к тому времени их не позабуду.

— А ты не можешь помолчать? — спросил Шалтай. — Несешь ерунду — только меня сбиваешь.

В записке к рыбам как-то разЯ объявил: «Вот мой приказ».

И вскоре (через десять лет)Я получил от них ответ.

Вот что они писали мне:«Мы были б рады, но мы не…»

— Боюсь, я не совсем понимаю, — сказала Алиса.