Владимир Аникин - Сказки русских писателей
— Скажите, пожалуйста, а какую книгу вы написали?
— Я не написал еще ни одной книги, — признался Смекайло. — Писателем быть очень трудно. Прежде чем стать писателем, мне, как видите, пришлось кое-чем обзавестись, а это не так просто. Сначала мне пришлось ждать, когда будет готов портативный стол. Это растянулось на долгие годы. Потом я ждал, когда сделают бормотограф. Вы знаете, как мастера любят тянуть и задерживать. В особенности этим отличается Шурупчик. Представьте себе, он два с половиной года только обдумывал, как сделать этот прибор. Ему-то ведь все равно, могу я ждать или не могу. Он не понимает, что у меня творческая работа! Конечно, бормотограф — сложный прибор, но зачем усложнять и без того сложную вещь?
— А он разве усложнял? — сочувственно спросил Винтик.
— Конечно, усложнял! Стал делать не просто бормотограф, а какой-то комбинированный бормотограф с пылесосом. Скажите, пожалуйста, зачем мне пылесос? На это ушло лишних полтора года. Ну ничего! — махнул Смекайло рукой. — Теперь это у меня есть, недостает пустяков.
— Хорошо бы придумать такую машину, которая могла бы за писателя думать, — сказал Шпунтик.
— Вы правы, — согласился Смекайло.
Увидев в окно, что солнце начинает склоняться к закату, наши друзья стали прощаться. Получив паяльник, они вышли на улицу.
Винтик сказал:
— Пора нам отправляться назад. Боюсь, как бы нас не застала ночь в пути.
— Ничего, братцы, я вас мигом докачу на машине. Но не мешало бы сначала подзакусить, — сказал Бублик и повез Винтика и Шпунтика к себе обедать.
Глава двадцатая
Тюбик работает
Пока Винтик и Шпунтик путешествовали по Змеевке, разыскивая паяльник, в Зеленом городе произошли значительные события. День начался с того, что Тюбик нарисовал портрет Снежинки. Он потратил на это дело почти два часа, но зато портрет получился как живой. Сходство было поразительное. Хотя многие говорили, что на портрете Снежинка получилась даже лучше, чем в жизни, но это неправда. Снежинка вовсе не нуждалась в том, чтобы художник приукрашивал ее. Если Тюбик сумел оттенить на портрете красоту ее черт и показать их ярче и выразительнее, то это как раз и требуется от настоящего искусства, каким является живопись.
Портрет был повешен на стене в нижней комнате, чтобы все желающие могли видеть. И нужно сказать, что в желающих недостатка не было. Все видевшие портрет захотели, чтобы Тюбик нарисовал также и их, но Снежинка никого не допускала в верхнюю комнату, так как Тюбик в это время рисовал портрет Синеглазки и посторонняя публика могла ему помешать.
Незнайка, который околачивался наверху и давал Тюбику разные ненужные советы, чтобы показать, будто он много понимает в живописи, услышал доносившийся снизу шум.
— Это что здесь за шум? Что за шум? — закричал он, спускаясь с лестницы. — А ну, разойдись по домам!
Бедные малышки, услышав такую грубость, даже не посчитали нужным обидеться — настолько велико было их желание попасть к художнику. Наоборот, они окружили Незнайку со всех сторон, стали называть его милым Незнаечкой и просить не прогонять их.
— А ну, становись в очередь! — закричал Незнайка, расталкивая малышек и тесня их к стене. — В очередь, говорят вам, не то всех прогоню!
— Фу, какой вы грубый, Незнайка! — воскликнула Снежинка. — Разве так можно? Мне даже стыдно за вас.
— Ничего, — ответил Незнайка.
В это время в комнату впорхнула еще одна малышка и, воспользовавшись общей суматохой, проскользнула прямо к лестнице, которая вела наверх. Увидев это, Незнайка ринулся за ней и уже хотел грубо схватить ее за руку, но она остановилась и, надменно взглянув на него, решительно помахала перед его носом пальцем:
— Ну-ну, потише! Мне можно без очереди — я поэтесса!
Встретив такой неожиданный отпор, Незнайка разинул от удивления рот, а поэтесса, воспользовавшись его замешательством, повернулась к нему спиной и не спеша зашагала к лестнице.
— Как она сказала? Кто она такая? — спросил Незнайка, растерянно показывая пальцем в сторону лестницы.
— Поэтесса. Стихи пишет, — объяснили малышки.
— А… — протянул Незнайка. — Невелика важность! У нас тоже есть поэт, мой бывший ученик. Когда-то я учил его писать стихи, а теперь он и сам умеет.
— Ах, как интересно! Значит, вы тоже были поэтом?
— Был.
— Ах, какой вы способный! Вы и художником были, и поэтом…
— И музыкантом, — важно добавил Незнайка.
— Прочитайте какое-нибудь ваше стихотворение.
— Потом, потом, — ответил Незнайка, делая вид, что ему страшно некогда.
— А как зовут вашего поэта?
— Его зовут Цветик.
— Ой, как интересно! — захлопали в ладошки малышки. — Вашего поэта зовут Цветик, а нашу поэтессу зовут Самоцветик. Правда, похоже?
— Немножко похоже, — согласился Незнайка.
— Вам нравится это имя?
— Ничего себе.
— А какие она стихи пишет! — говорили малышки. — Ах, какие замечательные стихи! Вот пойдите наверх, она, наверно, будет читать свои стихи. Интересно, как вам понравится!
— Что ж, пожалуй, можно пойти, — согласился Незнайка.
Когда он поднялся наверх, Тюбик уже заканчивал портрет Синеглазки, а Самоцветик сидела на диване рядом с Гуслей и беседовала с ним о музыке. Заложив руки за спину, Незнайка принялся прохаживаться по комнате, бросая по временам косые взгляды в сторону поэтессы.
— Что вы все ходите тут, как маятник? — сказала Самоцветик Незнайке. — Сядьте, пожалуйста, а то от вас даже в глазах рябит.
— А вы тут не распоряжайтесь, — грубо ответил Незнайка. — Прикажу вот Тюбику, чтоб не рисовал ваш портрет!
— Вот как! Он на самом деле может вам приказать? — обернулась Самоцветик к Тюбику.
— Может. Он у нас все может, — ответил Тюбик, который старательно работал кисточкой и даже не слышал того, что сказал Незнайка.
— Конечно, могу, — подтвердил Незнайка. — Все должны меня слушаться, потому что я главный.
Услышав, что Незнайка пользуется такой властью среди малышей, Самоцветик решила задобрить его:
— Скажите, пожалуйста, это вы, кажется, воздушный шар выдумали?
— А то кто же!
— Я когда-нибудь напишу про вас стихи.
— Очень нужно! — фыркнул Незнайка.
— Не скажите! — пропела Самоцветик. — Вы ведь не знаете, какие стихи я пишу. Хотите, прочитаю вам какое-нибудь стихотворение?
— Ладно, читайте, — милостиво согласился Незнайка.
— Я прочитаю вам свое недавнее стихотворение про комара. Слушайте:
Я поймала комара.Та-ра, та-ра, та-ра-ра!Комаришку я люблю,Тру-лю-люшки, тру-лю-лю!
Но комарик загрустил.Жалко комаришку.Нет, поймаю я себеЛучше муравьишку.
Муравьишка тоже грустен,Тоже любит погулять…Хватит с ними мне возиться —Надо книжку почитать.
— Браво, браво! — воскликнул Тюбик и даже в ладоши захлопал.
— Очень хорошие стихи, — одобрил Гусля. — В них говорится не только о комаре, но и о том, что надо книжку читать. Это полезные стихи.
— А вот еще послушайте, — сказала поэтесса и прочитала стихи, в которых говорилось уже не о комаре, а о стрекозе и которые кончались уже не словами о том, что «надо книжку почитать», а о том, что «надо платье зашивать».
Потом последовали стихи о мушке, которые кончались словами о том, что «надо руки умывать». Наконец были прочитаны стихи о том, что «надо полик подметать».
В это время Тюбик окончил портрет Синеглазки. Все столпились вокруг и стали выражать свои восторги:
— Чудесно! Прелестно! Очаровательно!
— Миленький, вы не можете нарисовать меня также в синем платье? — обратилась Самоцветик к Тюбику.
— Как же в синем, когда вы в зеленом? — спросил, недоумевая, Тюбик.
— Ну, миленький, вам ведь все равно. Платье зеленое, а вы рисуйте синее. Я бы надела синее платье, если бы знала, что Синеглазка так хорошо получится в синем.
— Ну, миленький, вам ведь все равно. Платье зеленое, а вы рисуйте синее. Я бы надела синее платье, если бы знала, что Синеглазка так хорошо получится в синем.
— Ладно, — согласился Тюбик.
— И глаза мне, пожалуйста, сделайте голубые.
— У вас ведь карие глаза, — возразил Тюбик.
— Ну, миленький, что вам стоит! Если вы можете вместо зеленого платья сделать синее, то почему вместо карих глаз нельзя сделать голубые?
— Тут есть разница, — ответил Тюбик. — Если вы захотите, то можете надеть синее платье, но глаза вы при всем желании не вставите себе голубые.
— Ладно, — согласился Тюбик.
— И глаза мне, пожалуйста, сделайте голубые.
— У вас ведь карие глаза, — возразил Тюбик.
