Николай Никулин - Сказки народов Азии
— Давай сначала напьемся воды!
Опустила она морду в воду, но пить не стала.
А волк напился до отвала, живот его вздулся, и стало ему невмоготу.
Тогда коза сказала:
— Я готова к бою!
Отошла она немного назад, потом подскочила и ударила рогами волка в брюхо. Волк хотел было вцепиться зубами ей в загривок, но его деревянные клыки разом выпали.
А коза проткнула волку живот и убила его.
Потом она вывела из логова волка Шангула и Мангула и повела их домой, где ждала Виноградинка.
Пошли мы вверх — была там простокваша,А вниз пошли — была там пахты чаша,Неправдой обернулась сказка наша.Пошли мы вверх — была там пахты чаша,Пошли мы вниз — была там простокваша,И правдой обернулась сказка наша.
Воробушек
Персидская сказка
Перевод М.-Н. Османова
ыло ли так или не было, а летел однажды над степью воробей. Вдруг видит, на поле мужчины и женщины хлопок собирают. Спрашивает воробей:
— Зачем вы это делаете?
— А затем, — отвечают ему, — чтобы было что надеть, когда наступят зимние морозы.
— Дайте и мне немного хлопка, — попросил воробей.
Дали крестьяне немного хлопка воробью, понес он хлопок к прядильщику.
— Спряди, — просит. — Иначе сломаю твой станок, порву пряжу и вырву твои тридцать два зуба.
Приготовил прядильщик пряжу.
Полетел воробей к красильщику.
— Покрась, — велит. — Иначе разолью твои краски, разобью чан и вырву твои тридцать два зуба.
Покрасил красильщик пряжу.
Полетел воробей к ткачу.
— Сотки из нее материю, — велит. — Иначе разорву твои ткани, разобью станок и вырву твои тридцать два зуба.
Выткал ткач пряжу.
Полетел воробей к портному, лоскутки в клюве держит.
— Сшей из них кабу![65] — кричит. — Иначе порву твои нитки, разобью машину и вырву твои тридцать два зуба.
Сшил портной кабу.
Надел воробей кабу и решил: «Полечу-ка я в город да позлю падишаха». Влетел во дворец и давай чирикать:
— Чик-чирик, чик-чирик, а у меня новое платье! Новые каба и рубашка!
Выбежали рабы, хотели побить его, а он порх — и улетел! Потом снова прилетел и опять за свое:
— Чик-чирик, чик-чирик, а у меня новое платье! Новые каба и рубашка!
Рассердился падишах и приказывает:
— Схватить этого хвастуна!
Но как ни старались нукеры[66], ничего у них не получилось: воробей улетал и прилетал, садился на карниз дворца, на заборы и ограды и пел.
Приказал падишах намазать карниз жидкой смолой. Только уселся воробей на карниз, как увяз в смоле. Тут его и схватили.
— Сварите его с пловом, — велел падишах. — Я его съем за ужином.
Стали воробья варить, а он как зачирикает:
— Чик-чирик, чик-чирик, какая горячая вода!
Сварили воробья, положили в плов, а он опять:
— Чик-чирик, чик-чирик, какая белая гора!
Понесли слуги блюдо с пловом к падишаху.
Стал падишах воробья вместе с пловом жевать, а воробей как зачирикает:
— Чик-чирик, чик-чирик, какая исправная мельница!
Собрался было падишах проглотить воробья, а воробей как зачирикает:
— Чик-чирик, чик-чирик, какая узкая труба!
Поразился падишах, выплюнул воробья и приказывает:
— Сделайте ему клетку из золота, поставьте в клетку золотые чаши, одну — со сластями, другую — с шербетом, третью — с розовой водой. Пусть этот воробей всегда будет весел и сыт.
Слуги так и сделали. Зажил воробей весело, сластями лакомился, шербет и розовую воду попивал.
Сказка наша кончилась, а воробей до своего гнезда не долетел.
Удод
Персидская сказка
Перевод М.-Н. Османова
ыло так или не было, а жил-был в лесу удод. Свил он себе на дереве гнездо. И захотелось как-то ему посмотреть, каков из себя город.
Прилетел он в город, сел на высокую стену и стал щебетать. А дети услышали голос удода и решили расставить силок и поймать его.
Занялись дети силком, а удод знай себе посмеивается. Как раз в это время проходил мимо один мудрец. Спрашивает он удода:
— Над чем ты смеешься?
— Над глупостью этих детей, — отвечает удод. — Они расставляют силок для меня, а ведь я, когда лечу, вижу воду под землей. Будто я не замечу их силка!
— Не радуйся раньше времени, — промолвил мудрец, — и не смейся попусту. Не то угодишь еще в силок.
Ну а дети? Дети расставили силок, и один из них сказал:
— Силок без приманки не годится. Какая птица сядет в силок без приманки?
И они стали разыскивать приманку. Нашли кузнечика и червячка, положили в силок и отошли. Удод слетел со стены, захотелось ему полакомиться кузнечиком и червячком. А о сетях он уже забыл. Тут-то он и угодил в силок. Прибежали дети, схватили удода, привязали к его ноге бечевку, стали ее дергать и тянуть.
Между тем возвращался тот же мудрец. Видит он, дети поймали удода и привязали бечевкой за ногу.
Подошел он и говорит:
— Эх, удод! Разве не ты смеялся над глупостью детей? Ты же говорил: «Я вижу воду под землей! Мне ли не увидать их силка?»
Удод ему ответил:
— Все это так. Но демон алчности своей пятерней ослепил, одурачил меня и лишил языка. Двумя пальцами он закрыл мне глаза, и я перестал видеть силок. Двумя другими заткнул уши, и я не услышал советов мудреца. А одним пальцем закрыл рот, чтобы я не спрашивал, как быть. Умоляю тебя, о мудрец, освободи меня!
Мудрец подозвал к себе детей:
— Обижать безобидную птицу — дело недостойное. Лучше отпустите ее на свободу.
Дети выпустили удода, и он полетел в лес. Он и до сих пор там летает.
Старушка
Персидская сказка
Перевод М.-Н. Османова
ыло так или не было, а жила-была старушка. Дом у нее был величиной с сито, комната — с тарелку и куст джидды[67] — с метелку. Были у нее циновка и постель, так что дом ее не был пуст.
Поужинала как-то старушка, смотрит, подул такой сильный ветер, что у нее мурашки по спине забегали. Она постелила себе постель и легла. Не успела она глаз сомкнуть, как кто-то постучался в дверь. Старушка открыла дверь и увидела воробья. Говорит он:
— Старушка! Ночь такая холодная, дует ветер, а мне негде переночевать. Пусти меня на ночь к себе в дом! Утром, как только выглянет солнце, я улечу!
Жаль стало старушке воробья.
— Очень хорошо, — ответила она, — садись на куст джидды во дворе, да и спи себе.
Уложила она воробья и легла сама. Но не успела и глаз сомкнуть, как снова кто-то постучался. Пошла старушка к двери, открыла, видит, стоит осел.
— Ночь такая холодная, — начал осел, — дует ветер, а мне негде и поспать спокойно. Позволь мне остаться здесь на ночь! А утром я покину твой дом.
Жаль стало старушке осла, и она ответила:
— Очень хорошо, иди в дом и устраивайся где-нибудь в уголке.
Устроила она осла и легла в постель. Но тут опять постучались. Она снова открыла дверь и увидела курицу.
— Старушка, — заговорила та, — дует ветер, ночь холодная, а мне некуда деваться. Пусти меня к себе переночевать! Утром, как только запоют петухи, я уйду.
— Очень хорошо, — ответила старушка, — пристройся где-нибудь во дворе.
Устроила она курицу и снова легла, но опять раздался стук в дверь. Встала она, открыла и увидела ворону.
— Старушка, — говорит ворона, — ночь холодна, а у меня нет подходящего места для ночлега. Пусти меня в свой дом! Рано поутру, как только птицы выглянут из гнезд, я улечу восвояси.
— Очень хорошо, — ответила старушка и посадила ворону на холку ослу.
Но тут опять постучались. Она взяла свечу, открыла дверь и увидела собаку:
— Что тебе надо?
— Ночь холодная, — ответила собака, — а у меня нет ни конуры, ни норы, где переночевать. Пусти меня поспать здесь! Я встану, как только затрубят в банях[68], и уйду.
Жаль стало старушке собаку, уложила она ее рядом с ослом.
Проснулась утром старушка и слышит, звери подняли страшный шум. Подошла она к воробью и сказала:
— Ну, вставай, уходи восвояси, уже утро!
А воробей ей в ответ:
— Я буду чирикать тебе, нести яйца. Ну как, надо мне уходить?
— Ладно уж, оставайся, — согласилась старушка. И подошла к ослу. — Пошевеливайся, собирайся, уже утро!
— Я могу реветь в твою честь, зачем же мне уходить? — спросил осел.
— Ну, ладно, и ты оставайся, — промолвила старушка и подошла к курице: — Ну, вставай, пора уходить, уже утро!
— Ведь я буду кудахтать ради тебя, нести тебе крупные яйца. Мне ли уходить?
