Мстислав Русинов - Друзья поневоле, или забавные истории заброшенного дома

Мстислав Русинов

Друзья поневоле, или забавные истории заброшенного дома

Рисунки автора

Книга размещена с разрешения автора!!!

История первая

Новые жильцы — новые знакомства

Наступала ночь, и на иссиня-черном небе ярко засверкала луна, освещая желтоватым призрачным светом старый заброшенный дом на дальней окраине маленького городка. Сюда не проникал ни свет, ни шум от центральных улиц. Было тихо и безветренно. Лишь таинственные шорохи и неясные звуки слышались в ночной тишине.

Большой черный ворон, как изваяние, неподвижно сидел на краю печной трубы, резко выделяясь в свете луны на фоне небосвода, будучи похожим на те фигурки, что обитатели домов водружают на печных трубах для украшения, — ну, всяких там павлинов, кошек и даже чёртиков, — в общем, кто на что горазд. Но вот задумчивого силуэта ворона на печной трубе вы, наверное, не увидите, — а зря! По преданью, ворон — символ вечности, мудрости и ветра. Издавна черному говорящему ворону приписывают вещие, если не зловещие, свойства. Недаром говорится: «Того, кто ворона убьёт, чёрт за море унесёт». Но, боюсь, что большинство из нас в вечность не верят, ветра не любят, а к пророкам и мудрецам относятся если не враждебно, то настороженно. Путешествие же со старым чёртом за море — дело и вовсе ненадёжное, хотя более всего это касается молодых, — если не телом, то душой, — предприимчивых дамочек.

Внезапно налетевший порыв ветра предвестил дождь, а может быть, и грозу.

Луна скрылась за набегавшими облаками, и вокруг стемнело. В ночном мраке этот заброшенный дом с черными провалами неосвещенных окон невольно наводил на мысли о каких-то жутковатых историях с привидениями, бесшумно скользящими, как белые тени, по гулкому пустому дому.

Со стороны посыпанной гравием дорожки послышались торопливые шаркающие шажки и негромкое пыхтенье. Выглянувшая из-за облаков луна на мгновение выхватила из мрака маленькую кривоногую фигурку с «цилиндром» на голове и с тросточкой в руке. Фигурка пыхтела, опираясь свободной рукой о землю:

— Ух! И темно же как вокрух…

— Карр! Тут тебе не дискобар! — вдруг послышался с трубы насмешливый хриплый голос. — Карр-к ты тут оказался? Ты кто?

Маленький горбун опасливо покосился наверх.

— Что, не видишь? Я — шимпанзе Хомо, — из цирка! А для друзей — просто Ух. А ты кто таков, что сожрать меня готов? — рассерженно ответствовал карлик. Он намеренно сказал это в рифму, чтобы показать, что и он не лыком шит, — Хомо был большой мастак по части рифмоплётства.

— А я — Вор-рон! Вечный страж! — надменно ответил обитатель трубы.

— Ну и что ты тут сторожишь? Старые кирпичи от прогоревшей печи?

— У меня тяжёлое бремя — я сторожу время, которое такие, как ты, бездарно тратят. Причём и своё, и чужое.

— Так ведь время — оно ничьё. Да и где оно? — осторожно заметил Хомо.

— Время всегда чьё-то. Оно везде и повсюду. И впереди нас, и позади нас, и внутри нас. Оно бесконечно, но, увы, для каждого из нас — конечно. Сейчас наше время, но оно пролетит так быстро, что не успеешь не только крылья расправить, но и ухом хлопнуть, — Ворон насмешливо посмотрел на лопоухого Хомо.

Хомо заскучал и ничего на это не ответил, решив, что его новый знакомый, видать, немного не в себе и лучше ему не перечить.

Ворон еще раз покосился на оттопыренные уши Хомо и сказал:

— А вообще-то, Просто Ух, друзья могли бы называть тебя просто Лопух.

— Но, но! — сердито ответил Хомо. — Ты смотри мне там, на трубе, — а то я и кирпичом могу присветить.

— Эва, какой ты обидчивый! — миролюбиво каркнул Ворон.

Это несколько затянувшееся церемонное или, скорее, бесцеремонное знакомство неожиданно было нарушено суетливым топотом. В темноте мимо Хомо по дорожке пронесся сначала петух, а за ним и курица. Не останавливаясь, они проскочили по ступенькам крыльца и влетели в дом.

— Вот-те р-раз! — каркнул Ворон. — Это ещё кто? Беженцы? Ну прямо карр-кой-то проходной двор. Карр-те что!

— Да ух, бегать-то они умеют, — несутся не то как ошпаренные, не то как окрылённые успехом, — не иначе, как у соседской собаки миску опустошили, пока она дрыхла без задних ног, — вежливо поддакнул Хомо.

— От времени и от себя не убежишь, — насмешливо буркнул Ворон.

— Опять он за своё. Да он явно чокнутый, — подумал Хомо.

Снова налетел порыв ветра, грянул гром и ударили первые крупные капли дождя.

— Пойду-ка я в дом, а то последние опилки в голове отсыреют, — сказал полувопросительно Хомо, который вовсе не был расположен к дальнейшим философствованиям под дождем, и стал решительно взбираться по ступенькам крыльца, переваливаясь, как утка, с ноги на ногу. Ворон тоже неторопливо снялся с трубы и залетел следом за Хомо в приоткрытую скособоченную дверь. Где-то опять громыхнуло, и сверкнула молния.

Петух и курица нерешительно топтались посреди комнаты, пытаясь в темноте рассмотреть её убранство. Они были похожи на гостей, радостно появившихся раньше назначенного времени и бесцельно болтающихся, задавая тьму глупых вопросов, под ногами у хозяев, вовсю занятых приготовлениями к какому-нибудь торжеству.

— «Незваный гость хуже татарина», — вдруг просвистел кто-то из угла.

При свете вспышек молний можно было разглядеть крупного, упитанного, но почему-то бесхвостого крыса, сидящего на задних лапках, и поэтому очень похожего на большого хомяка или даже на морскую свинку.

— Кр-ривет, Крыс! — добродушно пророкотал Ворон. — Принимай пополнение.

— Оченно надо! Жили мы тут себе тихо-спокойно. Никому не мешали, и нам никто не мешал, — явно без восторга загундосил Крыс.

— Совершенно верно. Никогда не нужно причинять людям лишнего беспокойства, особенно, в позднее время, — вдруг неожиданно прокудахтала курица поучающим, менторским тоном и, выступив вперед, добавила:

— Извините, что мы вас потревожили. Между прочим, меня зовут Цыпа, — она манерно протянула Хомо своё крылышко. — А это мой муж Кок, — Цыпа кивнула на петуха. Петух с достоинством раскланялся и, словно отставной полковник, ещё больше выпятил грудь.

— Ужасная сегодня погода, — солидно произнес Кок.

— Хороша погода— для громоотвода! — хихикнул Крыс.

Снаружи снова громыхнуло, и Кок попытался прикрыть дверь, болтавшуюся на одной верхней петле. Но то ли сам дом был расположен поблизости от дороги, то ли он обладал необъяснимой притягательной силой, вызывающей желание хоть ненадолго в нем укрыться; то ли просто, шквалистые порывы ветра и начавшаяся гроза неудержимо влекли всех затерявшихся в ночной темноте путников хоть к какому-то безопасному убежищу, но, как бы там ни было, дверь снаружи снова кто-то осторожно толкнул, опять полыхнула молния, грянули раскаты грома, и в проеме двери, освещенном неровными всполохами света, появилась аккуратная кошечка. Она опасливо остановилась на пороге и, казалось, была равно готова как к отступлению, так и к нападению. На шее у кошечки поблескивал изящный ошейничек с крохотным серебряным колокольчиком.

Ворон, засевший к этому времени где-то под самым потолком, приветливо прокаркал:

— Кошка в дом— это к спокойствию и уюту.

Кошка глянула наверх и не без изящества приветливо махнула хвостом.

— Если кошка в халабуту— это к тихому уюту.

— Только кошка за порог, — мыши весь съедят пирог, — вдруг опять прохихикал Крыс. Было не очень ясно, сердится он или шутит. Но, скорее, — последнее.

— Я — Мура, — кокетливо, но с достоинством, промолвила кошка и мягко ступила в дом. Замечание Крыса, равно как и его присутствие, она полностью игнорировала.

— Тут вам не ночлежка, а приличный дом, — опять пробубнил Крыс, задетый за живое пренебрежительным отношением Муры. Он очень внимательно её разглядывал, прямо-таки вперился в неё своими блестящими коричневыми глазками. Но Мура лишь презрительно на него покосилась и демонстративно отряхнула свою переднюю лапу, быстро отдернув её от пыльного пола, — точно она в лужу ступила, — давая тем самым понять, что оказывает всем присутствующим, а тем паче какому-то там бесхвостому Крысу, большую честь своим посещением этого развалюшистого дома.

Кок важно прошелся перед Мурой, слегка подволакивая одну лапу, повреждённую в каких-то стычках, и остановился, глядя на неё и выпятив грудь. Кок по возрасту уже не мог бегать за женщинами, — он при случае за ними только волочился.