Татьяна Александрова - Домовёнок Кузька

Татьяна Александрова

Домовенок Кузька

Мама домовёнка

Ты наверняка видел мультфильм про домовёнка Кузю, а знаешь ли ты, что у домовёнка есть мама – добрая, ласковая, любящая, как все мамы на свете. Зовут её Татьяна Ивановна Александрова. Она родилась 10 января 1929 года в городе Казани, но детство провела в Москве со своими родителями и сестрой– близняшкой Наташей. А ещё в доме была помощница по хозяйству Матрёна Фёдоровна Царёва. Девочки очень любили свою Матрёшеньку. Ведь она не только о них заботилась, но и превращала их жизнь в сказку. Это, конечно, не значит, что Таня и Наташа жили, как избалованные принцессы, просто самые обычные предметы в доме становились для них волшебными. Так и казалось, что из-за цветочного горшка, украшенного резной бумагой, из-за занавески, подвязанной пёстрой лентой, вот-вот высунется домовой. Но девочки не только слушали Матрёшины сказки, вскоре Таня и сама стала выдумывать истории и рассказывать их сестре. А потом была Великая Отечественная война, девочки оказались в эвакуации. И Таня, а было ей всего 13 лет, работала воспитательницей в детском саду и, конечно, сочиняла для малышей необычные истории.

Все дети вырастают, и Таня тоже выросла, но, как бывает с детскими писателями и поэтами, сохранила в сердце сказку. Возможно, именно за эту черту её полюбил замечательный детский поэт Валентин Берестов, который и стал её мужем. Вместе они написали чудесную книгу «Катя в игрушечном городе», а ещё «Сундучок с игрушками» и «Игрушечная школа».

Однако Татьяна Александрова не только писатель, но и художник. Рисовать она любила с детства. А потом выучилась, работала на мультстудии, вела занятия во Дворце пионеров – занималась с детьми и часто их рисовала, а чтобы они сидели смирно, рассказывала им сказки. И раньше во время практики в институте она ездила в деревню – делала зарисовки мальчишек и девчонок, а те делились с ней историями про всяких удивительных созданий – леших, водяных, домовых, кикимор. Вот и Кузю – тогда ещё просто лохматого домовёнка – она сначала нарисовала, а потом уже – 8 октября 1972 года – стала сочинять про него историю. Именно эта дата считается днём рождения домовёнка Кузи.

Хорошие книги приходят в мир разными путями. Бывает, что только автор издал произведение, и оно тут же стало известным, а бывает, что пройдёт много лет, прежде чем его полюбят и оценят. Так и путь домовёнка Кузи оказался намного длиннее, чем следовало бы. В 1977 году вышла первая история про домовёнка Кузю, но нарисовать к ней иллюстрации Татьяне Александровой не позволили, и Кузька получился толстым и каким-то староватым. Да и книжка прошла почти незамеченной. В 1983 году Татьяна Александрова умерла – ей было всего пятьдесят четыре. И уже после её смерти вышел в свет мультфильм «Дом для Кузьки» – первый мультик о домовёнке, прославивший Кузю на всю страну. Сценарий к нему написал В. Берестов, и домовёнок уже был таким, как надо, – очень похожим на того, которого нарисовала Т. Александрова: маленький, смешной, в огромных лаптях, с головой, похожей на солнышко. А потом вышла и книжка со всеми тремя историями про домовёнка – как та, которую ты держишь в руках. Вот тогда-то наконец у нас, читателей, появилась возможность узнать про Кузю всё-всё-всё!

Часть первая

Кузька в новом доме

Под веником кто-то был

Девочка взяла веник, да так и села на пол – до того испугалась. Под веником кто-то был! Небольшой, лохматый, в красной рубахе, блестит глазами и молчит. Девочка тоже молчит и думает: «Может, это ёжик? А почему он одет и обут как мальчик? Может, ёжик игрушечный? Завели его ключом и ушли. Но ведь заводные игрушки не умеют кашлять и так громко чихать».

– Будьте здоровы! – вежливо сказала девочка.

– Ага, – басом ответили из-под веника. – Ладно. А-апчхи!

Девочка так испугалась, что все мысли сразу выскочили у неё из головы, ни одной не осталось.

Звали девочку Наташей. Только что вместе с папой и мамой они переехали на новую квартиру. Взрослые укатили на грузовике за оставшимися вещами, а Наташа занялась уборкой. Веник отыскался не сразу. Он был за шкафами, стульями, чемоданами, в самом дальнем углу самой дальней комнаты.

И вот сидит Наташа на полу. В комнате тихо-тихо. Только веник шуршит, когда под ним возятся, кашляют и чихают.

– Знаешь что? – вдруг сказали из-под веника. – Я тебя боюсь.

– И я вас, – шёпотом ответила Наташа.

– Я боюсь гораздо больше. Знаешь что? Ты отойди куда-нибудь подальше, а я пока убегу и спрячусь.

Наташа давно бы сама убежала и спряталась, да у неё от страха руки и ноги перестали шевелиться.

– Знаешь что? – немного погодя спросили из-под веника. – А может, ты меня не тронешь?

– Нет, – сказала Наташа.

– Не поколотишь? Не жваркнешь?

– А что такое «жваркнешь»? – спросила девочка.

– Ну, наподдашь, отлупишь, отдубасишь, выдерешь – всё равно больно, – сообщили из-под веника.

Наташа сказала, что никогда не… Ну, в общем, никогда не стукнет и не поколотит.

– И за уши не оттаскаешь? А то я не люблю, когда меня за уши дёргают или за волосы.

Девочка объяснила, что тоже этого не любит и что волосы и уши растут совсем не для того, чтобы за них дёргать.

– Так-то оно так… – помолчав, вздохнуло лохматое существо. – Да, видно, не все про это знают… – И спросило: – Дряпать тоже не будешь?

– А что такое «дряпать»?

Незнакомец засмеялся, запрыгал, веник заходил ходуном. Наташа кое-как разобрала сквозь шуршание и смех, что «дряпать» и «царапать» – примерно одно и то же, и твёрдо пообещала не царапаться, ведь она – человек, а не кошка. Прутья у веника раздвинулись, на девочку посмотрели блестящие чёрные глаза, и она услышала:

– Может, и свориться не будешь?

Что такое «свориться», Наташа опять не знала. Вот уж лохматик обрадовался, заплясал, запрыгал, руки-ноги болтались и высовывались из– за веника во все стороны.

– Ах, беда, беда, огорчение! Что ни скажешь – не по разуму, что ни молвишь – всё попусту, что ни спросишь – всё без толку!

Незнакомец вывалился из-за веника на пол, лаптями в воздухе машет:

– Охти мне, батюшки! Охти мне, матушки! Вот тетёха, недотёпа, невразумиха непонятливая! И в кого такая уродилась? Ну, да ладно. А я-то на что? Ум хорошо, а два лучше того!

Тут Наташа потихоньку стала смеяться. Уж очень потешный оказался человечек. В красной рубахе с поясом, на ногах лапти, нос курносый, а рот до ушей, особенно когда смеётся.

Лохматик заметил, что его разглядывают, убежал за веник и оттуда объяснил:

– «Свориться» – значит «ссориться, ругаться, позорить, измываться, дразниться», – всё едино обидно.

И Наташа поскорее сказала, что ни разу, никогда, нипочём его не обидит.

Услышав это, лохматик выглянул из-за веника и решительно произнёс:

– Знаешь что? Тогда я совсем тебя не боюсь. Я ведь храбрый!

Банька

– Ты кто? – спросила девочка.

– Кузька, – ответил незнакомец.

– Это тебя звать Кузька. А кто ты?

– Сказки знаешь? Так вот. Сперва добра молодца в баньке попарь, накорми, напои, а потом и спрашивай.

– Нет у нас баньки, – огорчённо сказала девочка.

Кузька презрительно фыркнул, расстался наконец с веником и побежал, держась на всякий случай подальше от девочки, добежал до ванной комнаты и обернулся:

– Не хозяин, кто своего хозяйства не знает!

– Так ведь это ванна, а не банька, – уточнила Наташа.

– Что в лоб, что по лбу! – отозвался Кузька.

– Чего, чего? – не поняла девочка.

– Что об печь головой, что головою об печь – всё равно, всё едино! – крикнул Кузька и скрылся за дверью ванной комнаты. А чуть погодя оттуда послышался обиженный вопль: – Ну, что же ты меня не паришь?

Девочка вошла в ванную. Кузька прыгал под раковиной умывальника.

В ванну он лезть не захотел, сказал, что слишком велика, водяному впору. Наташа купала его прямо в раковине под краном с горячей водой. Такой горячей, что руки едва терпели, а Кузька знай себе покрикивал:

– А ну, горячей, хозяюшка! Наддай парку! Попарим молодые косточки!

Раздеваться он не стал.

– Или мне делать нечего? – рассуждал он, кувыркаясь и прыгая в раковине так, что брызги летели к самому потолку. – Снимай кафтан, надевай кафтан, а на нём пуговиц столько, и все застёгнуты. Снимай рубаху, надевай рубаху, а на ней завязки, и все завязаны. Эдак всю жизнь раздевайся – одевайся, расстёгивайся – застёгивайся. У меня поважнее дела есть. А так сразу и сам отмоюсь, и одёжа отстирается.

Наташа уговорила Кузьку хоть лапти снять и вымыла их мылом чисто-начисто.

Кузька, сидя в раковине, наблюдал, что из этого выйдет. Отмытые лапти оказались очень красивыми – жёлтые, блестящие, совсем как новые.