Кит на пляже - Винко Мёдерндорфер
– ¡Buenas noches!
Ну наконец-то всё! Первая вылетаю из аудитории, пока старики собирают вещи, болтают, хвалят друг друга, пытаются что-то сказать по-испански, хотя это вообще не похоже на испанский.
Я уже на улице. На велосипеде. Мчусь к дому. Уже темно. Март. Скоро весна, но темнеет пока что очень рано. Кручу педали изо всех сил, чтобы согреться. И что мы сегодня выучили? Повторили слова из прошлого урока. Десять слов. Ужас! Преподавательница писала на доске предложения, которые мы из настоящего переделывали в прошедшее и в будущее время. За пять минут всем всё должно было стать понятно. Повторяли, как будто мы в первом классе. Надо сказать папе, что это пустая трата времени. Я сама могу учиться. Быстрее получится.
Я перед домом.
Опять звоню. Не люблю искать ключи. Жду. Снова звоню, смотрю в камеру над воротами. Растягиваю губы в улыбке. Показываю зубы и рычу, как какой-нибудь психопат в самом дурацком американском ужастике. Ворота начинают пищать; я толкаю их и захожу внутрь. Велосипед подвожу к гаражу. Папина машина уже там. Значит, на сегодня всё. Больше никуда не поедет. Я прислоняю велосипед к каменной стене. Завтра поеду на нём в школу. Если ехать на велосипеде, назад потом тоже едешь на велосипеде; так можно избежать прогулки с одноклассниками. Я их обгоню. А завтра во второй половине дня у меня фехтование. Так что надо будет торопиться. Проблема, правда, в том, что завтра в школу придёт раненый Алекс, и Петра наверняка захочет проводить его до дома. Ну и Барбка тоже, и другие девчонки. Мне это не нравится. Может, предложу ему после занятий полчаса позаниматься математикой, а девчонки как раз отправятся по домам. После занятий Алекс проводит меня до стоянки велосипедов, я вскочу на свой, и пока-пока, прямиком на фехтование. Не нравится мне, что Петра постоянно на него вешается. А я – никогда. По-моему, это неправильно. Правда… В общем, мне всё равно. Пусть себе вешаются.
Захожу в дом и направляюсь на кухню. Есть хочу. Папа с мамой, видимо, смотрят телевизор.
– Я тебе приготовила ньокки, – кричит мама из гостиной.
«Ты их сварила, а приготовила их Бреда», – думаю я. Отвечаю:
– Спасибо, мамочка! – Причём с особым напором на «мамочку». Я так говорю, только когда хочу ей сказать ещё что-нибудь. Как сейчас. Сажусь за кухонный стол и ем. Я голодная como un lobo, как волк, по-испански говоря.
Папа заходит на кухню.
– Ну как оно?
– Что? – спрашиваю я с набитым ртом.
– Испанский.
– Я сначала ещё была на фоно.
– Точно! И как было на фоно?
– Старика не будет целый месяц. У него экзамены.
Папа кивает. Ничего не говорит. Стоит посреди кухни и смотрит на меня. Я макаю ньокки в соус. Томатный соус с маленькими кусочками мяса. Бреда гений.
– А что в школе? У тебя всё собрано?
– Сейчас проверю.
– А уроки на завтра?
– Их я ещё в школе сделала. Математику – когда помогала Алексу. В рабочей тетради у меня все задания выполнены как минимум на месяц вперёд. Ты слышал, что он сегодня упал и разбил нос? Я ему промыла рану, Бочонок меня похвалил. Глядел на меня грустно-грустно, как тот маленький орангутан в зоопарке.
– Бочонок – это кто? – спросил папа.
– Физкультурник. У него пузо вот такое, – объяснила я; странно, что он не знает, кто такой Бочонок.
– Это он смотрел грустно, как орангутан?
– Не-е-ет! – воскликнула я и засмеялась. Папа такой трогательный, когда чего-то не понимает; настоящий рассеянный учёный. – Ну ты скажешь, пап. Алекс смотрел, как маленький орангутан, – помнишь, когда в прошлую субботу мы ходили в зоопарк, когда дождь лил, как будто начался всемирный потоп, и видели орангутана, который остался без банана, у него брат его украл, и вот точно такой же печальный взгляд…
Папа усмехается:
– Я ничего уже не понимаю. Кто у кого украл банан?
Я удручённо вздыхаю. Папа вообще очень умный. Он доктор наук, причём по двум специальностям. Но иногда бывает таким же медленным, как в общем и целом все старики.
– Что у вас тут? – Внезапно в дверях появляется мама. На ней чёрный костюм. Меня больше всего раздражает, что она дома одевается так, как будто собралась в гости. Или как будто отправляется на какой-нибудь торжественный концерт.
– Вы куда-то идёте? – спрашиваю я.
Папа мотает головой:
– Нет. Почему ты спрашиваешь?
– Мама одета так, как будто вы собрались на похороны.
– Опять издеваешься, – говорит мама и обиженно смотрит на отца.
– Или по крайней мере на государственный праздник, – добавляю я.
– Марьян, – говорит мама, – твоя дочь меня постоянно сводит с ума.
– Она и твоя дочь, – говорит папа.
– Да, – киваю я, – дорогая мамочка, я и твоя дочь тоже. Ты бы надела разок ради меня что-нибудь пёстренькое.
Мама смотрит на меня, как будто я только что поцарапала её новый автомобиль. Потом переводит взгляд на отца. На него она смотрит, как будто он её страшно разочаровал, и говорит:
– Вы совершенно одинаковые. Я пошла в зал, посмотрю новости. – Поворачивается и уходит.
– В гостиную! – кричу я вслед. – Наш зал – это обыкновенная гостиная!
– Тсс-с! – Папа прикладывает палец к губам. – Разбудишь…
Я встаю и кладу тарелку в раковину.
– Пошла заниматься, – говорю я и пытаюсь пройти мимо него в коридор, чтобы оттуда подняться по лестнице в свою комнату. Но папа дотрагивается до моей руки.
– Ника, – и смотрит в глаза, – у тебя всё в порядке? – У него красивые коричневые глаза. Карие. Как у меня. У мамы голубые.
– Да, всё в порядке, – отвечаю я.
Он опускает руку, и я бегу наверх, перескакивая через ступеньки, и вбегаю в свою комнату.
Закрываю дверь на ключ.
Складываю в сумку то, что мне понадобится завтра на уроках. Биология. Обожаю её. Преподавательница старая-старая, совсем как мамонт. Она нам призналась, что уже пятнадцать лет преподаёт биологию;
