Джанни Родари - Грамматика фантазии (Введение в искусство придумывания историй)
Техника игры такова, что процесс "остранения" слов доводится до крайности, рождая самые настоящие "биномы фантазии". В данном случае, может быть, уместнее называть их "полиномами фантазии...".
Есть еще одна игра, известная во всем мире, - в записочки с вопросами и ответами. Начинается она с ряда вопросов, заранее намечающих некую схему, канву повествования.
Например:
Кто это был?
Где находился?
Что делал? Что сказал?
Что сказали люди?
Чем кончилось?
Первый член группы отвечает на первый вопрос и, чтобы никто не мог прочесть его ответ, край листа загибает. Второй отвечает на второй вопрос и делает второй загиб. И так, пока не кончаются вопросы. Затем ответы прочитываются вслух как слитный рассказ. Может получиться полная несуразица, а может наметиться зародыш комического рассказа. Например:
Покойник
На Пизанской башне
Вязал чулок.
Он сказал: сколько будет трижды три?
Люди пели: "Услышь мою боль!"*
Кончилось со счетом три - ноль.
(Эта отменная рифма получилась случайно.)
______________
* Из оперы Верди "Набукко" ("Навуходоносор"). - Прим. перев.
Участники игры зачитывают ответы, хохочут, и на том все кончается. Или же полученная ситуация подвергается анализу, с тем чтобы из нее вышел рассказ.
В сущности, это похоже на выбор в качестве темы случайных слов. Основное различие в том, что при данном методе наличествует "случайный синтаксис". Вместо "бинома фантазии" - "фантастическая канва".
Каждому ясно, что, набив руку, варьируя и усложняя вопросы, можно получить весьма обнадеживающие результаты.
Есть знаменитая сюрреалистическая игра: рисунок в несколько рук. Первый участник группы изображает нечто подсказывающее образ, делает набросок, который может иметь какой-то смысл, а может и не иметь смысла. Второй участник игры, непременно отталкиваясь от первоначальной наметки, использует ее в качестве элемента другого изображения, с иным значением. Точно так же поступает третий: он не восполняет рисунок первых двух, а меняет его направленность, трансформирует замысел. Конечный результат чаще всего представляет собой нечто непонятное, поскольку ни одна из форм не завершена, одна переходит в другую - настоящий перпетуум мобиле.
Я видел, как дети увлекаются этой игрой, на лету схватывая ее правила. Первый рисует, предположим, овал глаза. Второй, интерпретируя овал по-своему, пририсовывает к нему куриные ноги. Третий вместо головы изображает цветок. И так далее.
Конечный продукт интересует играющих меньше, чем сама игра, чем борьба, возникающая при попытке завладеть чужими формами и навязать свои, чем неожиданности и открытия, случающиеся на каждом шагу, в виде движения, которое Умберто Эко назвал бы, наверное, "миграцией содержания".
Однако в итоге изображение может заключать в себе и целый рассказ. Ненароком появляется необычный персонаж, эдакое чудо-юдо, или фантастический пейзаж. Тут игру можно продолжить словесно, опять-таки в направлении от бессмыслицы к смыслу. Стимул к воображению и в этой игре тоже рождается интуитивным улавливанием новой связи между двумя элементами, волей случая поставленными рядом; позаимствовав лексикон у лингвистов, это можно было бы назвать "формами выражения" или "формами содержания", по-разному себя проявляющими; но в основе взаимодействия - все тот же двойной ритм. Власть диалектики распространяется и на область воображения.
11
ДЖОЗУЭ КАРДУЧЧИ ТОЖЕ
МОЖЕТ ОКАЗАТЬСЯ ПОЛЕЗНЫМ
В своих поисках фантастической темы мы обязаны сюрреалистам и техникой разбора стиха для анализа всех заключенных в нем звуковых ресурсов, ассоциаций, смысловых единиц.
Возьмем первую строку известного стихотворения Кардуччи:
Семь пар ботинок износил я
Попытаемся переписать ее, образно говоря, зажмурившись, с ошибками, неуважительно меняя силлабику, как если бы перед нами была просто мешанина из звуков, заготовка, ожидающая, чтобы ей придали окончательную форму.
Семь карпов в тине: ишь, засилье
Или:
Семь швабр один я не осилю
Минут через десять, подходя к каждой следующей строке, как к непочатому краю новых поэтических объектов, мы могли бы сочинить такой, например, несуразный стишок:
Семь пар ботинок износил я,
Извел семь швабр,
Съел торт из ила,
Форель, семь шарфов,
"Немую из Портичи"*
И штраф, семь штрафов...
______________
* Роман итальянской писательницы Каролины Инверницио (1851-1916). Прим. перев.
Польза от этого упражнения в том, что воображение приучается соскальзывать со слишком накатанных рельсов обычного смысла, улавливать малейшие вспышки зарницы, которая может полыхнуть из каждого, даже самого заурядного слова в любом направлении. Пародийный эффект содействует ощущению игры. Стишок случайно может обрести собственный ритм и законченность.
То тут, то там, по воле случая, может возникнуть интересный персонаж. Возможно, я ошибаюсь, но в строке "и штраф, семь штрафов" вырисовывается некто, коллекционирующий штрафы. Человек хочет побить мировой рекорд по штрафам. Ездит по всему свету - собирает квитанции, подписанные на всех языках мира блюстителями порядка пяти континентов: за стоянку в недозволенном месте в Лондоне, за то, что создал пробку в Буэнос-Айресе, за то, что швырял банановые корки на тротуар в Москве, и т.п. На мой взгляд, неплохая история.
Возьмем другое стихотворение Кардуччи:
Верден, конфетный город гадкий,
Город варенья, напитков сладких,
Конфекциона и конфитюра,
Город префектов и префектуры.
Здесь я сделаю остановку. "Конфитюр" и "префектура" подарили мне рифмованный "фантастический бином", который, на мой взгляд, подходит для того, чтобы из него получился такой стишок:
Синьор Конфета
Сидит в буфете
Весь в конфитюре.
С Вице-Конфетой,
С мадам Конфетессой,
И с Главой кабинета.
(И так далее. Но мне пришла в голову еще другая идея: в конце стишок мог бы ополчиться против префектуры как института, который, согласно итальянской Конституции, давно должен был быть отменен; под занавес может появиться новый персонаж, который, присмотревшись к синьору Конфете, решит: "А ну-ка я его съем".)
Третий пример - еще на одну знаменитую строку достопочтенного профессора Кардуччи:
А вот и зелень распушилась
Она с первого же взгляда дает нам замечательный вариант:
В субботу села, надушилась
Здесь тема не просто подсказана, она прямо-таки напрашивается сама: "суббота" влечет за собой все другие дни недели, а глагол "надушилась" целую гамму ароматов. Достаточно приплюсовать ароматы к дням недели, как получится новелла об элегантной даме, которая каждый день душится новыми духами... У нее есть духи для понедельника, духи для среды, для пятницы. Люди узнают, какой сегодня день, по запаху духов в универсаме, где синьора покупает полуфабрикаты. Жасмин? Значит, пятница. Покупается рыба. Пармская фиалка? Значит, суббота. Покупаются потроха.
Но случилось так, что в том же городке поселилась другая элегантная дама, с другим календарем духов. Пармской фиалкой она душится по пятницам, а не по субботам. Люди начинают путать дни и запахи. Возникают недоразумения, междоусобица, хаос. Нагромождается масса событий - вариант мифа о вавилонской башне. Впрочем, если вглядеться попристальней, может оказаться, что еще далеко не все возможности исчерпаны, что имеется много других смысловых линий.
Приведенные примеры, по-моему, являются лишним доказательством непреходящей пользы наследия Джозуэ Кардуччи. Но должно быть ясно также и другое, что техника нонсенса прямо связана с игрой, которую любят все дети и которая состоит в обращении со словами, как с игрушками. Следовательно, у этой техники имеется психологическая мотивировка, выходящая за пределы грамматики фантазии.
12
СОЗДАНИЕ ЛИМЕРИКА
"Limerick" - это английский вариант организованного и узаконенного нонсенса, нелепицы. Знамениты лимерики Эдварда Лира. Вот один из них:
Жил да был старик болотный,
Вздорный дед и тягомотный,
На колоде он сидел,
Лягушонку песни пел,
Въедливый старик болотный.
С очень небольшим количеством авторизованных изменений лимерик испокон веков калькирует одну и ту же структуру, которая была с большой точностью проанализирована советскими семиотиками.
Первая строка содержит указание на героя - "старик болотный".
Во второй дана его характеристика - "вздорный дед и тягомотный".
В третьей и четвертой строках мы присутствуем при реализации сказуемого:
"На колоде он сидел,
Лягушонку песни пел".
Пятая строка предназначена для появления конечного, нарочито экстравагантного эпитета ("Въедливый старик болотный").
Некоторые варианты лимерика в действительности являются альтернативными формами структуры. Например, во второй строке характер персонажа может быть обозначен не просто определением, а принадлежащим ему предметом или совершаемым действием. Третья и четвертая строки могут быть предназначены не для реализации сказуемого, а для описания реакции окружающих. В пятой - герой может подвергнуться более суровым репрессиям, нежели простой эпитет.
