Николай Внуков - Рассказы
В тот день на истории Владимир Николаевич рассказывал нам про походы Святослава. Слышали, как Владимир Николаевич рассказывает? Все будто в кино видишь: и красные щиты дружинников, и железные шлемы с переносьями, и тяжелые копья с наконечниками из булата. А впереди - сам Святослав. Панцирь у него тусклый, изрубленный, ручищи до плеча голые - это чтобы легче работать мечом. Как рубанет половца, так с одного раза от плеча до пояса. Вот как рассказывает Владимир Николаевич. Потом в учебник и заглядывать не надо, все само собой запоминается.
У Владимира Николаевича вместо левого глаза черная повязка и вся левая половина лица в шрамах. А волосы совсем белые, хотя он и не особенно старый. Это оттого, что он был на фронте. Однажды мы попросили его рассказать про войну, но он пожал плечами и сказал, что по программе мы до войны дойдем только в девятом классе.
- Князь Святослав спал прямо на сырой земле, накрутив на руку повод своего коня. Шлем он надевал перед самым боем, а иногда и совсем не надевал. Ел из деревянной миски, которую возил в мешке, притороченном к седлу...
И вдруг я перестал видеть Святослава и дружину, потому что Борька приподнял крышку парты, сунул руку в портфель и вынул из него здоровенную желто-бурую грушу. У меня даже слюнки потекли, потому что я знаю эти груши. Борька меня однажды угощал. Они растут у них в саду и, когда кусаешь, прямо брызгают соком.
Вынул Борька грушу из портфеля и повернулся ко мне спиной. Заслонил. Значит, один съесть хочет. Вот тебе и товарищ! Позавчера, когда я приносил семечки, я ему честно отсыпал полторы горсти и потом еще добавил немного. А он грушу один хочет съесть. Еще и заслоняет.
Я так обозлился, что ткнул Борьку кулаком в бок.
- Ты чего? - прошипел он.
- Дай откусить.
- Чего откусить? - спросил Борька.
- От груши.
- Вот чудак! - прошептал Борька. - И никакая это не груша, а граната.
- Какая граната?
- Самая настоящая. Боевая, - сказал Борька.
Я сначала даже не поверил.
- А где ты взял?
- Нашел в землянке, - сказал Борька. - В той, у Волчьих Ворот, знаешь?
Я опять не поверил:
- А ну покажи!
- Не лапай, не твоя, - сказал Борька и оттолкнул мою руку локтем.
- Врешь ты все, Борька, - сказал я. - Ту землянку я знаю, как свою комнату. Мы ее с Гришкой всю облазили. Там сейчас даже винтовочной гильзы не найти.
- Вы не нашли, а я нашел, - сказал Борька.
Вот везет человеку! Когда мы выковыривали из глинистой кручи пули на старом стрельбище, я нашел только три штуки, и то какие-то сплющенные, похожие на мелкие уродливые грибы... А Борька раскопал одиннадцать штук, тяжелых, блестящих и совершенно целехоньких, будто их только что вынули из патронов.
- Борька, - прошептал я, - дай посмотреть.
- Только уговор: не лапать, - сказал Борька и повернулся ко мне.
Граната, обросшая ржавчиной словно бурым мохом, лежала у него на ладони. И вовсе не на грушу была похожа, а на большой лимон с коркой, надрезанной аккуратными квадратами. На одном конце у нее был выступ вроде невысокого горлышка, и на этом горлышке, на железном стерженьке с дырочкой, подрагивало кольцо, совсем тонкое, перержавевшее. А сбоку к горлышку подходил плоский и тоже очень ржавый рычаг.
- Ты бы ее хоть почистил, - сказал я.
- Зачем? - удивился Борька.
- Все-таки покрасивее будет.
- Чепуха, - усмехнулся Борька. - Боевому оружию красота не нужна. Ты бы еще к ней розовую ленточку привязал.
- Нет, Борька, ленточки, конечно, не нужно. Но разве приятно стрелять из какого-нибудь ни на что не похожего пистолета? Да его в руки будет взять противно. Ты посмотри, какие красивые у нас боевые ракеты. Помнишь кино про парад на Красной площади?
- Чепуха, - сказал Борька. - Дали бы тебе, так ты бы любой пистолет взял, даже самый страшный.
- А я бы и не взял, - сказал я. - Что с ним делать в мирное время, с пистолетом-то?
- Все-таки хорошо, когда у тебя пистолет. На всякий случай, - сказал Борька.
- Ну какой такой случай может случиться? Вот ведь все люди живут без пистолетов. И неплохо живут. Без всяких случаев. Другое дело - война...
- Тебе просто завидно, - сказал Борька.
Честное слово, мне ни капельки не было завидно. Ну ни сколечко. Только обидно, что мы с Гришкой просмотрели гранату. Ведь мы в этой землянке раз двадцать были, все там перекопали.
- Подумаешь - граната! - сказал я.
Борька усмехнулся и. слегка разжав ладонь, взвесил гранату на руке.
- Тяжелая? - спросил я. - Дай подержать. Только на одну секундочку.
- Ты что, с ума сошел? - сказал Борька. - Ведь она может взорваться. Как грохнет...
- Она никогда не взорвется, - сказал я. - У нее внутри все перержавело.
- У нее внутри тол, а тол не ржавеет, - сказал Борька.
Я потрогал гранату пальцем. Холодная и шершавая. И ничего особенного. Железка железкой.
- Не взорвется... - повторил Борька. - Помнишь, как возле маслобойки нашли немецкие мины? Они там лет двадцать лежали, и ничего в них не перержавело. Когда саперы за железнодорожным переездом их взорвали, так грохнуло, что у нас в окнах чуть все стекла не полопались.
Это я помнил - как взрывали. Мы с Гришкой лазили тогда на крышу смотреть. Только ничего, кроме большого дыма, не увидели.
- Ты что с ней будешь делать?
- Еще не знаю, - сказал Борька. - Может, до лета оставлю. А может, в лесу взорву. Спрячусь за дерево - и брошу. Знаешь, как долбанет!
- А ты умеешь с ней обращаться?
- Конечно, умею! Я, наверное, тысячу всяких военных книжек прочитал. Я очень люблю про войну. Так в тех книжках про такие гранаты все по порядку написано. Смотри, как надо. Значит, сначала вот этот рычаг прижмешь, - он прижал рычажок ладонью к рубчатому корпусу гранаты, - а потом за кольцо раз!..
Кольцо выдернулось вместе со стерженьком из горлышка и осталось в Борькиных пальцах, а внутри гранаты что-то слабо щелкнуло. Я даже воздухом захлебнулся, и все в глазах у меня пожелтело и поплыло куда-то в сторону. А по спине побежала противная слабость.
- Чепуха, не бойся, - сказал Борька. - Пока не отпустишь рычаг, она не взорвется. Это рычаг боевого взвода, понял? А чеку можно вставить обратно.
Он стал засовывать стержень в отверстие в горлышке. Но стерженек почему-то не засовывался, и я увидел, что пальцы у Борьки начали дрожать, и дрожали все сильнее и сильнее. Скоро и сам он начал дрожать, да так сильно, что даже скамейка под ним заскрипела.
- П. - . пон-нимаешь, - сказал Борька. - Т-там эти д-дырки сдвин-нулись, и ник... ник-как...
Я не понимал, о каких дырках он говорит, но почувствовал, будто на меня наплывает какое-то душное облако, а к горлу подкатывается тошнота.
- Бо... Борька, а ч... а ч... а что же теперь делать?
- Держ-ж-жать... Р-рычаг держ-ж-жать. А то в... взорвется.
Он сжал гранату в руке с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
Теперь класс начал поворачиваться вокруг меня и слегка покачиваться, а я видел все будто из-под воды. И ноги стали какие-то мягкие, как кисель, и внутри меня все будто оторвалось от своих мест и опустилось в живот и там дрожало, как студень. И думал я только об одном: вот ведь никто, ни мальчишки, ни девчонки, ни Владимир Николаевич, не догадывается, что под крышкой парты в Борькином кулаке зажата холодная, ржавая смерть. Чуть-чуть отпустить рычаг - и она вырвется из этого железного лимона с ужасным грохотом, с дымом, с огнем, в щепки разнесет парты, высадит окна, и ты ни о чем даже не успеешь подумать... Какая она противная на вид, эта граната! Прямо смотреть не хочется. Надо же было додуматься принести ее в класс...
- К-колька... я не могу больше, - прошептал Борька. - Пружина оч-чень тугая. Руку разжимает...
- Держи, дурак! Не отпускай!
Я обеими руками обхватил Борькин кулак, и мы замерли, прижавшись друг к другу.
И вдруг Борька прошептал:
- Шнурок! Выдергивай шнурок из ботинка. Быстрее! Я подержу. Сейчас мы его привяжем.
Я сразу догадался, что он хочет сделать, и все мурашки и вся слабость у меня мгновенно пропали. Молодчина, Боб! Сообразил!
Через несколько секунд Борька командовал:
- Пропускай вниз, под пальцы. Еще раз... Так. Сейчас мы ее, гадину, свяжем.
Шнурок был коротковатый, его едва хватило на три оборота, но мы все-таки притянули к корпусу гранаты страшный рычаг.
Борька слегка разжал кулак и сказал:
- Давай потуже!
Я хотел затянуть узел изо всех сил, но тут шнурок лопнул, граната вывернулась из Борькиной ладони, упала под парту и, грохоча, покатилась куда-то вперед, и все в классе обернулись в нашу сторону. А Владимир Николаевич замолчал и удивленно поднял бровь.
Борька вскочил и бросился к двери, крикнув страшным, звенящим голосом:
- Бегите все!
Я рванулся за ним, и в тот же миг на меня со всех сторон ринулась тяжелая, оглушительная темнота.
* * *
...Сначала я увидел ноги в блестящих ботинках и хорошо отглаженную длинную и твердую как железо стрелку брюк. Долго я смотрел на эту стрелку, прежде чем догадался, что лежу на диване в учительской и что эти ботинки и брюки Владимира Николаевича, который стоит надо мной. Рыхлая зеленая материя дивана под моим лицом остро пахла нашатырным спиртом. Волосы у меня на голове были почему-то мокрые. На стене громко, словно заколачивая гвозди, тикали часы. Я пошевелился.
