Елена Чудинова - Лилея
Капитан корабля, коего звали Эрвоан Кергарек, предложил пассажирам спуститься в каюту в рассуждении портящейся погоды.
— Вон чего буревестник-то вытворяет, — заметил он, указав рукою с зажатою носогрейкой на какую-то крупную птицу, носящуюся низко над водою. — Хоть трубку покуда выкурю, после не до того будет.
Прочие на «Розе Бреста» тоже не нюхали табак, но курили его, на англицкий лад. Говорят и в России впрочем, в пору голландских мод, курильщиков водилось немало. Сейчас, благодарение Богу, повывелись. Все ж диковато было наблюдать, как несколько человек разом глотают отвратительный дым. Спасаясь скорей от него, нежели от грозящей бури, Нелли последовала обязательному приглашению.
Угол грязного сырого трюма, отделенный дырявым куском старого паруса, едва ль можно было столь торжественно именовать каютой. Не было даже оконца — только железный фонарь с вонючей ворванью, качающийся так, что тени скакали как пьяные.
— И, здесь места только для вас обеих и мальчика, — усмехнулся отец Модест, устанавливая ковчежец у внутренней переборки. — Не считая, понятное дело, короля. Мнится мне, впрочем, что последний раз покидал он Францию не с большими удобствами. Кораблестроенье в те времена было еще в самом младенческом своем состоянии. А сия «Роза» в лучшем случае лишь возомнившая о себе маргаритка. По сути это большой бот. Так что пойду лучше помогу брасопить, тут каждая пара рук не лишняя. Нет, Роман, вот тебе лучше остаться с сестрою, кто ж о ней позаботится если случится сильный шторм?
— Брасопить, — Нелли нашла в себе силы улыбнуться. — Где ж Вы, отче, научились сему делу, в Алтайских ли горах, а нето в Гобийской пустыне?
— Не сыпь мне соль на раны, маленькая Нелли, — рассмеялся отец Модест. — Я до двадцати пяти годов не видал живого моря. Хуже, я не видал даже судоходной реки. Между тем книги о странствиях морских читал с ребячества дюжинами. Быть может именно по упомянутой причине. Человек стремится обладать далеким. Однако ж после походить под парусами мне сколько-то довелось, и брасопить я умею.
Нет, ничего, жить вполне можно. Вот только все кажется, что свекор, стоит только окликнуть, спустится к ней по сей лесенке, что стоит только обернуться по сторонам — увидишь Парашу. Невозможно поверить, что сие не так.
— В этих кусках парусины можно спать, — Катя коснулась ее руки. — Вот, крепятся они на крючья. Только качаешься, словно дитя в люльке.
Качки, впрочем, хватало и без того и становилось все больше.
— Тот мальчик… в лагере был. Он лучше меня на шесте скачет, — произнес вдруг Роман, невольно поворачивая лицо на восток.
Нелли с Катей переглянулись. Независимо от того, верны ль были предположения сестры, в стане шуанов при Романе была только Левелес Кервран. Сказать ли правду? Нет, нельзя. Почему нельзя непонятно, но нельзя никак.
— Стало быть, он тебя половчей будет, — с улыбкою сказала Катя, примериваясь между тем, как наладить гамаки.
— Да нет, тут в другом в чем-то заковыка, — Роман уселся на пол и замолчал.
— Кабы морской болезни с кем из нас не прикинулось, — озаботилась Катя. — Гадкая штука, люди сказывают.
— А, это когда тошнит от качки. Со мною пока наверное нету.
Больше того, нешуточное колыханье суденышка словно бы успокаивало Нелли. Прилегши в неудобную парусиновую зыбку, она, противу собственного ожиданья, смежила веки.
В отличье от нынешнего их пути, король отдыхал в шатре, расставленном на палубе. Более суток рыцари томились на недвижимом корабле, наблюдая в слезной близости родной берег, уже оставленный навеки. Стоял полный штиль. Это было через день после праздника Святого Петра, первого числа июля. Парус установили только второго, корабль взял курс на Сардинию, где должен был собраться весь крестоносный флот. Спустя одиннадцать дней корабли стеклись в бухте Каглиари. Прибыли граф Пуатье и король Наварры, граф Фландрии и герцог Бретани. Король держал с ними совет, не сходя с корабля. Было решено идти на Тунис.
Словно в насмешку над тем, что крестоносцы только что жаловались на безветрие, в пути поднялась великая буря. Шитый лилеями шатер пришлось снять. Людовик медлил спуститься в трюм, не в силах оторвать взора от чарующе ужасной картины разгула стихии. Водяные горы росли на глазах, достигая за мгновения высоты столетних дубов, водяные бездны разверзались за бортом. Многогласый крик ужаса вырвался у мореплавателей, когда чудовищная пляска гор с безднами породила исполинскую воронку, по завихрившимся стенам коей корабль устремился в глубины. Гибель представлялась неотвратимой. Но еще одно перемещенье вод — и дно воронки поднялось — вместе с кораблем. Сколько длились сии мгновения? Корабельного мальчишку сорвало волною с мачтовой площадки — нещасный не успел даже крикнуть. Но вот волненье улеглось, оставивши судно с треснувшей мачтою, с разбитым планширом, со спутаными в колтун снастями. Только тогда юный принц Филипп вновь принялся уговаривать отца спуститься в нутро корабля.
«Воистину, смертный страх — лучшее лекарство от скорбей разлуки», — промолвил король.
Ветер успел высушить намокшие волосы крестоносцев: соль блестела на них, словно седина.
Однако ж ни один корабль не пошел ко дну, плаванье вскоре продолжилось.
Две недели спустя трепещущий Тунис наблюдал за приближеньем христианского флота. Войска агарян бежали в смятении. В безлюдной гавани качались, бесполезные, словно выеденные ореховые скорлупки, два брошенных корабля. Войско высадилось без урона. В первую ночь спали там же, где высадились, но место было слишком открытым. С утра крестоносцы начали перемещать лагерь на равнину, к необитаемым стенам старой крепости.
Крепость-невеличка стояла на развалинах Карфагена, страшного и проклятого града языческого. Она и звалась теперь Карфагеном, хотя и не была им. Первые недели дамы страшились ночевать в ее стенах, после привыкли. Что поделать, коли это единственные стены, которые можно предоставить здесь дамам: на мужчин места попросту не хватило.
— Совсем как у нас, в домишке рыбака, — пробормотала Нелли, пробуждаясь. — Вот оно что, теперь все и срослось. Там, в проклятом Карфагене, король заболел, там умерли его брат граф Артуа и любимый сын Жан-Тристан, рожденный в Святой земле. Теперь мне нечего больше ждать, круг замкнулся.
— О чем ты шепчешь? — Катя склонилась перед нею в свете фонаря.
— Да все о том же. Я чего, спала?
— И умудрилась бурю проспать! Ох и болтало! Ужо пооборвало у нашей «Розы» лепестков.
— А мачта не треснула? — Нелли рассмеялась.
— Слава Богу, цела. Ты с чего спрашиваешь про мачту?
— Так, спросонок, — Нелли оглянулась в поисках Романа, но прежде, чем успела обнаружить его отсутствие в трюме, мальчик спрыгнул из раздраенного люка на лесенку.
— Буря-то нас отнесла немного, — заявил он с видом озабоченности. — Чуть позднее в Дувр входим. Однако ж он виден. Лена, хочешь поглядеть? Вообще ничего тут интересного и нету, одне песчаные отмели!
— Команде, я чаю, отдых надобен, — сказала Нелли отцу Модесту, поднявшись на палубу. — День проживем мы в гостинице или боле?
Священник казался озадачен.
— Стоять мы будем, по словам капитана Кергарека, сутки. Но не думаю, честно сказать, что мне стоит ночевать на постоялом дворе, маленькая Нелли. Право, святым мощам покойнее на корабле. А уж я буду при них. Но уж тебе и Катерине нет надобности отказывать себе в удовольствии ступить на берег страны, живущей по внятным законам человеческого общежития. Здесь некого бояться, сие приятно, хотя бы из разнообразия. К тому ж ты, поди, захочешь сделать какие-нибудь покупки, необходимые для дальнейшего пути.
— Ох, вот уж кунштюк! — Нелли засмеялась уже по-настоящему весело. — У меня ж денег ни медного гроша! Были банковские письма, так те санкюлоты в тюрьме отобрали! Я последние месяцы о деньгах ни разу не вспомнила.
— Хорошо живешь, дитя. Не тревожься и теперь, я тебе выправлю бумагу для банков, коими пользуется наш орден. Экая, глянь, красивая, яхта!
На море уж делалось тесно от кораблей, совсем как от людей на улице. А до пристани еще оставалось меж тем изрядно. Нелли даже не поняла, о каком судне толкует отец Модест. Меж тем оное священника, казалось, изрядно заинтересовало.
В отличье от французских городков с разноцветно штукатуренными их домами, Дувр оказался настоящим краснокирпичным царством. Нелли вспомнила, что в туманных краях штукатурка быстро сходит. Светлая черепица крыш и обильные штоковые розы по стенам изрядно скрашивали мрачность домов. Но краше всего показались Нелли обыденные лица англичан. Девушки, хорошенькие как одна, все с одинаковым очаровательным пунцово-хладным цветом ланит, казались беспечны и веселы, юноши самодовольны и щеголеваты, матери семейств спокойно-озабочены. Так бы и глядела часами из окошка тесного нумера на улицу!
