Настя, джинн и Новый год - Евгений Викторович Шалаев
Роджер, не в силах дальше продолжать путь от внезапно навалившейся жалости к самому себе, остановился. До фабрики идти оставалось совсем немного. Олень уже свернул за высокую гору и шел между основанием горы и дремучим лесом, начинавшимся также за поворотом. Фабрика находилась еще за одним поворотом и с места, где остановился олень, ее видно пока не было. Как не видно сейчас было Роджера и из дома Деда Мороза.
Роджер стоял, опустив глаза в землю, и грустил. Он даже подумывал, не всплакнуть ли ему. Или хотя бы уронить одну скупую мужскую слезинку? Может и не пристало такое поведение для сильного и смелого оленя, но вроде рядом никого нет. А настроение совсем упало. Мордочке оленя сейчас позавидовала бы сама царевна Несмеяна.
– Чего грустишь, милок? – неожиданно рядом раздался чей-то голос.
Глава 5.
– Чего грустишь, говорю? – снова услышал Роджер. – Али, ты немой?
– И не грущу я вовсе. Сани вот груженные, тяжелые везу. Устал, решил остановиться, передохнуть, – зачем-то соврал Роджер, поднял голову и повернулся в сторону, откуда раздавался голос.
С удивлением на краю тропинки олень увидел старушку. Лицо у бабушки было все морщинистое, какое-то даже скукоженное. Старушка улыбалась, и во рту у нее виднелось всего несколько почерневших, видимо, совсем гнилых зубов. Похоже, что зубную щетку бабуся потеряла давным-давно, да так и не сподобилась купить новую. Зато особенно выделялись у старушки глаза и нос. Нос был огромный, резко выпирающий вперед, заостренный на конце, но конец этот почему-то загибался вниз и оттого выглядел, как крючок. Может, бабушка открывашку дома найти не могла, а банку сгущенного молока открыть очень надо было. Пыталась нос использовать, прямой еще тогда. Только нос такого издевательства не выдержал и погнулся. Может и так, а может и по-другому. Никому старушка про это не рассказывала, а теперь и сама забыла уже, когда и почему нос форму вдруг такую странную принял.
А вот глаза у бабушки были совсем как у девочки. Яркие, выразительные, темно изумрудного цвета. Вот только Роджеру вначале показалось, что глаза эти не добрые, а какие-то хитрые, что ли. Правда, как только старушка приопустила ресницы, впечатление такое быстро прошло. Бабушка сразу приняла вид умной и внимательной к собеседнику женщины, располагающей к дальнейшему разговору.
Одета была старушка вроде и во все новое, но при этом выглядела совсем неаккуратной, не такой, как все обычные бабушки. Хотя, конечно, бабушки тоже разными бывают.
На старушке, стоящей прямо перед Роджером, были одеты шапочка с бубоном, теплая куртка с меховым воротником и теплые ватные штаны, из-под которых выглядывали кончики валенок. Шапочка была красного цвета, куртка – ярко-желтого цвета, а штаны и, почему-то, валенки имели цвет зеленый. В общем, прямо по наряду этой бабушки можно было бы объяснить первоклассникам, что такое светофор. Хотя, детям, наверное, по такой старушке ничего объяснять не надо. Непедагогично это. Не способствует развитию ребенка вид жирного пятна на рукаве куртки и клякса на коленке. На валенках виднелись следы засохшей грязи. Где эту грязь смогла отыскать старушка, когда везде кругом все снегом занесено, только ей и ведомо. Шапочка была одета набекрень, как будто перед оленем стояла не бабушка, а мальчишка-сорванец. Бубон на шапочке держался на последней нитке так, что вскоре непременно должен будет потеряться в дремучем лесу и стать новой забавой в веселых играх белочек.
– Грустишь, конечно, – уверенно произнесла старушка. – Вон и слезинка на реснице уже повисла. Мучают тебя? Заставляют работать непосильным трудом? Кто же это над таким молодцем знатным издевается?
– Не от грусти это слезинка, – возразил Роджер, но при этом приосанился. Понравилось оленю, как его знатным молодцем назвали. – Ветер в глаз надул, вот и потекла слеза. И никто меня не заставляет работать. Я на службе у Деда Мороза состою. Добровольно. Не многие из оленей такой чести добиваются. Только самые смелые, сильные и умные.
– Что же ты тогда, родной, сани с какими-то сковородками возишь, а не в праздничную повозку запряженный, по небу летать тренируешься? – ударила по больному месту бабуся. – Или Дед Мороз твой нынче более воспитанных оленей к себе на службу призвал? Или сани-самолеты приобрел? Более запрягать в них никого и не надо?
– Ой, извините, пожалуйста. Здравствуйте, бабушка, – сконфуженно произнес олень, тут же поняв, почему его старушка невоспитанным назвала. – Меня Роджер зовут. А сани у Деда Мороза все те же. Самые обычные, волшебные. Летают при помощи оленей туда запряженных и пыльцой волшебной посыпанных. А как к Вам обращаться?
– Здравствуй и ты, добрый молодец, – ответила старушка. – Имя мое – Ягуша. Можешь и так звать, а можешь и по-простому – бабушка. Я не привередливая.
– Здравствуйте, Ягуша, – еще раз поздоровался с бабушкой Роджер. – А сковородки тоже ведь кто-то возить должен. Сами ведь они на фабрику не прилетят. Крыльев не имеют сковородки, да и пропеллера, как у Карлсона, у них не наблюдается.
– Ой, юморист, – захохотала старушка, схватившись обеими руками за живот. – Насмешил бабушку. Пропеллера у них не наблюдается! Надо же! А, ведь вот потеха-то была бы, если вдруг сковородки клином, как журавли, выстроились и в небо бы взмыли. «Курс на фабрику», – строго скомандовала бы самая главная сковородка. И полетела дружно новая стая, пугая по пути ворон и заставляя плакать от зависти ежиков.
– Ежики спят зимой, – улыбаясь, проговорил Роджер.
Настроение у оленя заметно улучшилось. Больше не хотелось плакать. Старушка, не смотря на свой не слишком привлекательный вид, вызывала у оленя симпатию. Хотелось еще немного поговорить с бабушкой перед тем, как снова везти свой груз на фабрику.
– Ежики спят, и сны разные видят, – продолжил Роджер. – Я вот, когда сплю, тоже всегда сны вижу. В основном, хорошие. Про леденцы вот часто мне снится.
– Про леденцы? – удивилась старушка. – Так ведь у Деда Мороза их видимо-невидимо. Ешь, не хочу. Или тебе снится, как леденцы пропали все?
– У Деда Мороза леденцов много. Только вот я не одного не пробовал! – неожиданно для самого себя признался Роджер бабушке.
– Так отчего не попросил старика, чтобы угостил тебя? – снова задала вопрос старушка.
– Боюсь я его, Ягуша. Очень боюсь, – Роджер сам не понимал, почему рассказывает первой встречной бабуле то, о чем не говорил никому и никогда. То, о чем даже сам себе признаться вслух не мог. Но, слова уже лились из оленя потоком. – Ведь, и добрый Дед Мороз, и хороший, и понимающий. Меня
