Константин Сергиенко - Увези нас, Пегас!
Я сам раздумывал, что произошло с Моррисом. Как будто, когда он грохнулся на паркет, из него вылетела пробка, и теперь любовь к Мари Бланшар хлынула наружу.
Сказать по секрету, Мари мне нравилась тоже. Ее щеки всегда розовые. В прищуре глаз под серыми пушистыми ресницами веселые искры. Она очень гордая. Конечно, Мари хочет, чтобы все были в нее влюблены. Но ведь кому-то она отдает предпочтение?
Я никогда не поверю, что это Люк Чартер. Уж слишком он важный и не очень умный. Отис Чепмен? Тоже не то. Чепмен для нее мелковат. Конечно, я имею в виду не рост. О близнецах Смитах вообще говорить не стоит.
Так, может быть, Моррис? Не исключено. А я? Тоже возможно. Как она сказала: «Могли бы развлечь хозяйку дома». В конце концов, я появился недавно, и они еще толком не знают, кто я такой. О, они совсем этого не знают. Мне нравилась Мари Бланшар, не скрою. Но я не хотел показывать этого. Не хотел, и все тут. Я сразу распростился с надеждой, что у нас с Мари что-то получится. А раз с такой надеждой я распростился, значит, я все должен был сделать для Морриса.
За это я и принялся без проволочки. Я стал расписывать Мари своего «братца». Конечно, старался делать это потоньше. Например, зашел разговор про Джима Эда. Джим Эд так напился, что его нашли лежащим у Капитолия. Я улучил момент и тайком сообщил Мари, что Моррис дает Джиму Эду каждую неделю пять долларов. На это и живет старик, иначе бы помер с голоду.
– Вот как? – сказала Мари и приподняла свои пушистые серые ресницы.
В другой раз я признался Мари, что красивый костюм, в котором я прихожу, вовсе не мой, а Морриса.
– Но почему он никогда его не надевал? – спросила она.
Почему? Этот вопрос поставил меня в тупик.
– Да потому что у него есть десяток костюмов получше этого! – заявил я. – У него вообще много кое-чего есть. Только прошу тебя, Мари, никому об этом ни слова.
В простых разговорах мы всегда были на «ты». И только вечером на галерее заводили тянучку с «мисс» и «мистерами», как и положено у взрослых.
Как-то я спросил Морриса:
– Моррис, а почему ты сказал, что я твой брат?
– Не знаю, – ответил он. – Просто в голову пришло.
– А если они узнают?
– Откуда?
– Но ведь мы с тобой совсем не похожи.
– Подумаешь. Мы же не близнецы Смиты.
– Если бы ты не сказал, что я твой брат, меня бы туда не пустили.
– Почему еще?
– А разве ты не видишь, что туда ходят только богатые? Джим Эд или какой-нибудь мальчишка с Шестой Северной не нужны Бланшарам.
– А разве я богатый? – спросил Моррис.
– Но у тебя есть паровоз.
– Ты думаешь, меня принимают только из-за паровоза?
– Как будто сам не знаешь!
– Знаю! – сказал он с внезапным ожесточением. – Но я не расфуфыриваюсь, как Красный Петух или Отис. Я могу прийти на галерею прямо с паклей в руках. Сяду и буду вытирать руки!
– Зря ты, Моррис, – сказал я. – Надел бы костюм.
Я говорил и немножко завидовал Моррису. Сам бы я ни за что не утерпел нарядиться получше. У него же хватало характера ходить к Бланшарам в простой фланелевой куртке. Тогда я еще не понимал, что все не так просто. Куртка курткой, но в ней Моррис отличался от всех жителей Гедеона, и богатых и бедных.
Ведь он не носил, как тот же мальчишка с любой Северной, домотканые штаны на одной лямке и холщовый жилет. Он не ходил, засунув руки в карманы, с шляпой набекрень, он не жевал табак и не сплевывал коричневой слюной.
Нет, Морриса издалека отличал любой гедеонец. Такой, как у него, куртки, на манер норфолкской, не было ни у кого в городе. Такого голубого картуза с длинным козырьком и пряжкой, куда он засовывал цветочек, тоже. Словом, Моррис не хотел одеваться, как все. Даже как дети богатых плантаторов. Вот что я понял несколько позже.
Глава 9.
У ручья Спящего Индейца
Поначалу мы прятали Вика. Этот шестилетний черный ангелок все норовил вылезти из вагончика и спросить у первого встречного, где его мама. Моррис даже отпустил ему оплеуху, и Вик долго ревел.
– Да ты, я смотрю, братец, непуганая ворона, – с удивлением сказал Моррис. – Неужто хозяин тебя не лупил?
Но, видно, еще не дошла очередь до маленького раба. Может, и вовсе не замечал его Шеп О’Тул. И это нам помогло. Появись объявление о его пропаже в газете, нам бы несдобровать. Уже с десяток человек на станции знало про Вика. Но Шеп О’Тул на ферме в сорока милях от Гедеона молчал. Может, он давал объявление в газете форта, как-никак все бегут на Север.
Так или иначе, Вик зажил у нас в свое удовольствие, и мы не очень его стесняли. На расспросы любопытных Моррис отвечал, что нанял Вика мыть тарелки у Вольного Чарли с Дровяного полустанка. Если учесть, что у нас было всего три тыквенных плошки, то можно подсчитать, сколько приходилось Вику работать.
Моррис, наконец, назначил день прогулки на «Пегасе». На галерее Бланшаров радостно закричали и захлопали в ладоши. Казалось бы, он мог катать их каждый день. Но я понимал, почему его еле уговорили. Моррис страшно стеснялся нашего вагончика. Ни на чем другом он не мог везти всю компанию до форта.
Целый день мы чистили «Пегаса». Моррис вытащил банки с краской и кисти. Там, где поободралось, я подкрашивал синим, – желтым и красным. Медные поручни теперь горели, как золотые. Мы обдали водой бойлер, вымыли будку. Полевые цветы всегда украшали «Пегаса» спереди, но по случаю гостей мы вставили туда букет «голубых флажков», пахучих ирисов, еще не отцветших в садах Черной Розы.
На «Пегаса» было больно смотреть. Так он сиял медью, пылал красными колесами. Он гордо стоял позади складов, и все проходившие мимо восхищались «Пегасом».
Мы сделали все, чтобы локомотив покрыл своим блеском убогость вагончика. Конечно, мы и там убирались. Вик пыхтел, мешался под ногами, но тоже пытался помогать. С собой мы его не брали, побаивались встречи с Бешеным Шепом. Когда подошло время, мы выставили нашего Вика за дверь, припугнули Шепом и велели до вечера сидеть тихо на грязном пустыре за депо, где сваливают негодную тару и ржавое железо.
Компания набралась человек в десять. Почти все, кто бывал у Бланшаров. Они пришли в яркой летней одежде с корзинами провизии. Они смеялись весело и дурачились.
Моррис слегка заважничал. Он разговаривал коротко и неохотно, все время вытирал чистые руки паклей. Гости были очень почтительны. Они понимали: тут вам не галерея Бланшаров, тут паровоз Морриса Аллена. Даже Люк Чартер задавал какие-то вопросы об устройстве водяных кранов.
В грязной рабочей блузе я чувствовал себя не очень ловко.
– Послушай, Моррис, – щебетала Дейси Мей, – где вы сорвали такие большие ирисы? Правда ведь, голубой – это цвет любви?
– Правда, – важно ответил Моррис.
Я хотел его поправить. Цвет любви красный. Но я сдержался.
Весь путь от Гедеона до форта мы пронеслись со страшной скоростью. «Пегас» шел «под белым пером», то есть с фонтанчиком пара, рвущимся из предохранительного клапана. Я работал как сумасшедший, поддерживая высокое давление. Моррис входил на полной скорости даже в туннели.
Пожалуй, мы немножко перестарались. В форте наши гости высыпали из вагончика слегка перепуганные, они никогда не ездили так быстро. Но потом они успокоились.
В форте мы были недолго. Посмотрели только, как по большой реке шлепают колесами двухтрубные пароходы. Пикник решили устроить на обратном пути у ручья Спящего Индейца. Моррис хорошо знал это место. Здесь рубили дрова два свободных негра Вольный Чарли и Плохо Дело. Они раскладывали дрова на платформе, и проходящие паровозы делали заправку.
Интересно смотреть, как меняется пейзаж по дороге. От Черной Розы земля начинает потихонечку лезть вверх, бугриться, выставлять каменные обрывы. Это предгорье Красного Каньона, его называют Подметка.
Тут уже нет богатых плантаторов, потому что нет полей для хлопка. Да и земля другая. Потихоньку меняется цвет. Из черного он переходит в желтоватый, а потом и вовсе в красный. Пыль была серая, стала золотистая. Леса высоченной длинноиглой сосны, белая пена кизиловых зарослей, тутовые и ореховые рощи, кедровые, ясеневые перелески спускаются и взбираются вверх. Шумят быстрые речки и водопады.
Тут живут совсем бедные люди. Глиноеды, или «билли с гор», – так их зовут. Глиноеды промышляют сбором шишек, орехов. Кое-кто выращивает табак, а некоторые пытаются собирать виноград. Но виноград здесь неважный, и даже на свое вино глиноедам его не хватает. Глиноеды здорово пьют. Их выручает яблочный сидр и сахарное пиво.
Мы остановились у Дровяного полустанка, вынесли корзины с едой и пошли наверх. Здесь начинался лес огромных белых дубов, каждый вдвоем не обхватишь. Повсюду цвел нежными звездочками ясменник. Я стал обрывать его почки. Дома сделаю «майское вино», такой крепкий кисловатый напиток.
Мы шли и шли, и перед нами открылась заброшенная индейская деревня. Она заросла ковром желтых и красных азалий. Индейские земляные домики стали похожи на зеленые пирамиды.
