Мариэтта Чудакова - Не для взрослых. Время читать! Полка третья
Некоторые особо бойкие ученики пишут сочинения, так и не прочитав ни «Евгения Онегина», ни «Горя от ума», ни «Капитанской дочки». А не прочитали в школе – значит, в подавляющем большинстве своем не прочитают никогда. А это обидно. Не за Пушкина – его не убудет, а за тех, кто никогда его не прочитает, не узнает, например, конца «Метели»:
«Боже мой, Боже мой! – сказала Марья Гавриловна, схватив его руку, – так это были вы! И вы не узнаете меня?
Бурмин побледнел… и бросился к ее ногам…».
Да – сегодня программные произведения в каждом классе читают единицы. Остальные заканчивают среднее образование, не прочитав ни «Мертвых душ», ни «Войны и мира», ни романов Достоевского. Каждый год 22 июня, вслед за выпускным балом, сильно пополняется тот слой общества, который лишен – частично или полностью – второй после родного языка общенациональной скрепы.
В этом – огромное отличие сегодняшнего российского общества не только от конца ХIХ – начала ХХ века, в котором люди, кончавшие гимназию или реальное училище, Пушкина и Гоголя точно читали, но даже от более или менее интеллигентной среды 60—90-х годов ХХ века. Тогда возрастные слои не были еще так, как сегодня, разъединены в этом именно отношении.
Если кто-то упоминал за общим, скажем, столом: «Помните, как генерал Петруше Гриневу говорит про ешовы рукавицы?» или «Это как Николай Ростов старосту Дрона у княжны Марьи за две минуты выучил» – то все люди со средним образованием понимали, о чем речь.
Вообще чего именно мы, культурное сообщество, и власть, которая должна служить обществу, хотим, включая литературу в число школьных предметов? Того, наверно, чтоб этот учебный предмет прежде всего знакомил юных сограждан с основным корпусом произведений отечественной словесности. Тем самым, который имеет статус общепризнанного культурного наследия. То есть мы, граждане России, принимаем за аксиому то мнение, что человек, вовсе не знакомый с этим корпусом или знакомый лишь понаслышке («Пушкин», «Крылов», «Лев Толстой»), оказывается лишенным чего-то, невосполнимого другими средствами.
В какой-то степени сюда относится, конечно, нравственный потенциал, заложенный в этом отобранном культурой корпусе произведений. Взрослых, вопреки распространенному в интеллигентной среде мнению, литература, на наш взгляд, не «воспитывает». Человек, прочитавший все романы Достоевского, может совершить преступление – потребовать, скажем, за что-либо огромную взятку, – точно так же, как и тот, кто ни одной строки Достоевского не читал. Зато в возрасте лет до шестнадцати литература очень даже воспитывает!
Если внимательно читать, а не наспех пролистывать, пытаясь запомнить, о чем речь, – устанавливаются некие моральные аксиомы, формируется не только определенный душевный склад, но и эстетические представления. Школьные условия теоретически для этого весьма удобны. А в дальнейшей жизни человек с такими представлениями гораздо более полезен и приятен в общежитии, чем тот, у кого они на нуле. О себе, в общем-то, хлопочем.
Но современные уроки литературы мало работают на все это – потому именно, что проходят мимо великих произведений.
2Несколько лет назад газета «Вечерняя Москва» обратилась с вопросом к нескольким уважаемым читателям: «Как по-вашему, нужно ли заставлять детей учить стихи наизусть?» И поразили совсем не те люди, которые отвечали – нет, не надо, зачем мучить детей. Это было грустно, но не удивительно. Удивили другие – те, кто отвечали: да, нужно. Потому что все до одного мотивировали это так: это развивает память.
Вот это объяснение целый год не выходило из головы. Строки «Евгения Онегина» и «Горя от ума» затем лишь стоит выучивать наизусть, что это развивает память!
Пушкин писал А. А. Бестужеву-Марлинскому (за год до восстания декабристов, переломившего жизнь адресата), впервые знакомясь с «Горем от ума»: «О стихах я не говорю, половина – должна войти в пословицу».
Так и произошло. Точнее, как сказал как-то один талантливый пушкинист: «Пушкин единственный раз ошибся: вошло – больше».
Попробуем проверить. Полистаем «Горе от ума».
Говорок Лизы —
Минуй нас пуще всех печалейИ барский гнев, и барская любовь.
Вступает Фамусов:
Ей сна нет от французских книг,А мне от русских больно спится.
С угрожающей интонацией:
…Нельзя ли для прогулокПодальше выбрать закоулок?
И вот лепечет, боясь отцовского разоблаченья, Софья, выгораживая Молчалина, выходящего утром из ее комнаты:
…Шел в комнату, попал в другую.
Фамусов лапидарен и афористичен:
Тут все есть, коли нет обмана…
Начинается его разговор с Молчалиным о бумагах, близкий душе любого российского бюрократа:
МОЛЧАЛИН:…Противуречья есть, и многое не дельно.
ФАМУСОВ:Обычай мой такой:Подписано, так с плеч долой.
И опять Лиза, со своей простецкой народной мудростью:
Грех не беда, молва не хороша.
И Софья, со своей женской узковатой логикой:
…Охота странствовать напала на него,Ах! Если любит кто кого,Зачем ума искать и ездить так далеко?
И вот появляется Чацкий – со своим набором на два века запомнившихся русским читателям присловий:
Чуть свет уж на ногах! И я у ваших ног.………………………………………………Блажен, кто верует, тепло ему на свете!………………………………………………В семнадцать лет вы расцвели прелестно,Неподражаемо, и это вам известно…
И мгновенный обмен репликами между Чацким и Софьей высекает опять-таки искры присловий – на века:
…Гоненье на Москву. Что значит видеть свет!Где ж лучше?ЧАЦКИЙ:– Где нас нет.
И знаменитая цитата из Державина, примененная к месту Чацким (и потому в точных, академических текстах «Горе от ума» дающаяся курсивом) и навсегда закрепившаяся у большинства читателей за Грибоедовым:
Когда ж постранствуешь, воротишься домой —И дым Отечества нам сладок и приятен!
…Помню, как в школе (когда про Державина я еще не знала) мне все хотелось понять эту строку до тонкостей: что же имеется в виду – нам именно дым Отечества сладок и приятен? То есть – союз «и» просто связывает два предложения обычной сочинительной связью: воротишься домой, и приятен тебе дым отечества? Или «и» означает – даже дым?..
И только на филфаке МГУ узнала, что у Державина-то всё, как любят сегодня говорить к месту и не к месту, однозначно:
Мила нам добра весть о нашей стороне: Отечества и дым нам сладок и приятен.
А у Державина это, в свою очередь, восходит к «Одиссее» и затем к латинской пословице: «Et fumus patriae dulcis» – «И дым отечества сладок».
И снова умник Чацкий сыплет поговорками не хуже Фамусова – хранителя старины:
…Числом поболее, ценою подешевле…………………………………………….Господствует еще смешенье языков:Французского с нижегородским?………………………………………Ум с сердцем не в ладу……………………………………………Дома новы, но предрассудки старыА судьи кто? – За древностию летК свободной жизни их вражда непримирима.Сужденья черпают из забытых газетВремен Очаковских и покоренья Крыма……………………………………………………Где, укажите нам, отечества отцы,Которых мы должны принять за образцы?…………………………………………………Прошедшего житья подлейшие черты…Кричали женщины: ура!И в воздух чепчики бросали!
О Молчалине:
А впрочем, он дойдет до степеней известных,Ведь нынче любят бессловесных.Но чтоб иметь детей,Кому ума недоставало?
О Скалозубе:
Хрипун, удавленник, фагот,Созвездие маневров и мазурки!
О себе:
Я странен, а не странен кто ж?………………………………………………Служить бы рад, прислуживаться тошно.………………………………………………Ах! Тот скажи любви конец,Кто на три года вдаль уедет.Свежо предание, а верится с трудом…Кто служит делу, а не лицам………………………………………Чины людьми даются;А люди могут обмануться.…………………………………………Когда в делах, я от веселий прячусь,Когда дурачиться – дурачусь;А смешивать два этих ремесла —Есть тьма искусников, я не из их числа.
Фамусов:
Что за комиссия, Создатель,Быть взрослой дочери отцом!………………………………….Читай не так, как пономарь,А с чувством, с толком, с расстановкой.………………………………………………А может в пятницу, а может и в субботуЯ должен у вдове, у докторше крестить.Она не родила, но по расчетуПо моему: должна родить…………………………………………(Упал вдругорядь – уж нарочноА хохот пуще, он и в третий так же точно.А? как по вашему? По нашему смышлен.)Вы, нынешние, – нутка!………………………………………………Что говорит! И говорит, как пишет!………………………………………………Ну как не порадеть родному человечку!..
Скалозуб:
