Валентина Осеева - Рассказы, сказки, стихи
- Там знают куда... - рассеянно ответил отец.
Ленька испуганно посмотрел на его круглое доброе лицо.
- А ежели в штыковой пойдешь... - шепотом сказал он и замер, глядя широко раскрытыми глазами в лицо отца.
- Ну-ну, - ласково усмехнулся тот.
Ленька бросился к нему на шею:
- Папка, вернись! Живым вернись!
Теплыми ладонями отец оторвал от своей груди голову сына и заглянул в его глаза:
- Мать береги.
Мелкие капли дождя сеялись на размытую лесную дорогу. По краям топорщились голые осенние кусты. В мутных лужах мокли опавшие листья.
Отец крепко держал за руку сына.
- Солому внесите, а то дожди намочат... Дров заготовьте на зиму...
Отец останавливался, крепче сжимая маленькую жесткую руку.
- Слышь, Ленька!
- Слышу, папаня.
* * *
Жизнь пошла по-новому. Один человек ушел из дому, а семья осиротела. За столом пустовало место, не вздрагивали половицы от тяжелых отцовских шагов, на дворе не слышался голос хозяина. Мать постарела, осунулась, сняла с окон нарядные занавески, убрала со стола скатерть. Думая об отце, она устало покрикивала на младших детей или, сидя на лавке и покачиваясь из стороны в сторону, тихонько причитала:
- Ушел мой голубчик, ушел мой милый...
Ленька подсаживался к ней, неумело утешал ее, обнимал за шею:
- Ну ладно тебе... Говори, чего делать-то, а, мамка? Воды принесть иль дров наколоть?
Отцовскую куртку Ленька носить не стал, а аккуратно сложил рукав к рукаву, отдал матери и сказал при этом так же, как отец:
- Убери. Не в гостях я.
Работы у него стало много. Утром, торопясь в школу, он окидывал хозяйским глазом двор.
"Солому внесите, а то дожди намочат", - наказывал отец.
Солома все еще не была внесена. Скотина растаскивала ее по двору, втаптывала в грязь.
- Николка, - кричал Ленька младшему брату, - переноси солому помаленьку! Я приду, сам докончу.
Николка лениво почесывал затылок.
- Кому говорю?! - кричал Ленька, хлопая калиткой.
В школе он слушал невнимательно, нетерпеливо ждал конца урока; по стеклам барабанил дождь, в хозяйственных заботах расплывались мысли:
"Поглядеть бы, на чердак слазить, не протекает ли крыша где..."
Татьяна Андреевна вызывала его к доске. Ленька тер лоб и не мог вспомнить заданного урока.
- Не выучил? - мягко спрашивала учительница.
- Учил, - отвечал он грустно, - да перезабыл, видно.
После школы до самого вечера Ленька возился во дворе: таскал солому, лазил на чердак, с грохотом сбрасывал оттуда доски и, вооружившись топором, полез на крышу сарая. На шум из избы выбежала мать:
- Батюшки мои! Никак, сарай разгораживает! Да ты что делаешь? Кто за тобой чинить будет?
- Сам починю! Перепрели ведь доски-то... Новые ставить надо, пробурчал Ленька.
- Слезай, тебе говорю! Одних штанов передерешь бог весть сколько!
Ленька обиженно швырнул на землю топор, сложил доски и ушел в избу.
"На отца небось не кричала бы..."
И тихо огрызался, когда мать выговаривала ему, что он берется не за свое дело, а вот забить в сарае дырку, чтоб не выскакивал оттуда поросенок, - это его допроситься нельзя.
- Все только о поросенке думаешь, а что двор разваливается, так ничего?
Ученье шло плохо. Вечером, положив голову на раскрытую книгу, усталый от хозяйских забот, Ленька крепко засыпал, и снился ему обновленный двор, с новыми крашеными воротами, где он, большак Ленька, встречает вернувшегося отца.
А в школе, держа перед собой его тетрадку, Татьяна Андреевна хмурила густые темные брови и, пытливо глядя ему в глаза, говорила:
- Ленишься ты, что ли? Не стыдно тебе, Леня?
* * *
Захрустела на зубах сладкая, подмороженная рябина. Застыла обледенелая земля, вытянулись и побелели голые кусты. Ночью выпал снег. Село стало ослепительно белым, праздничным. И у Леньки на душе был праздник. Он шел с почты, пряча за пазухой нераспечатанное письмо. Это было первое письмо от отца, и Ленька торопился домой, чтобы прочитать его вместе с матерью.
Из-за угла выскочил соседский Генька и, вытащив из-под полы что-то длинное, завернутое в мешок, таинственно сообщил:
- Ружье достал. Зайцев стрелять пойду.
- Зайцев? - Ленька усмехнулся. - Да их и нету нигде сейчас.
- Нету? - Генька нагнул голову и зашептал ему на ухо: - Куда ни повернись - зайцы!
- Да на что они тебе? - удивился Ленька.
- Как - на что? Мясо есть будем, а из шкуры шапку сделаю!
- Шапку? - переспросил Ленька, припоминая, что отец тоже собирался пойти на зайцев, чтобы делать ребятам шапки.
- Ну да, шапку! - обрадовался Генька. - Что ни заяц, то шапка! Пойдешь?
- Ну тебя... - засмеялся Ленька. - Что мне, делать, что ли, нечего? Вот от отца письмо пришло! - похвалился он, ощупывая конверт.
* * *
В письме отец обращался к Леньке, как к взрослому, называя его большаком. Читая, Ленька кивал головой и вставлял от себя: "Ладно!"
Он гордился, что отец доверял ему и надеялся на него. Описание первых боев, в которых уже участвовал отец, наполняло Леньку гордостью.
"Будем бить до последнего конца", - писал отец.
"Точно", - сжимая кулаки, отвечал ему Ленька.
Мать слушала письмо, собрав вокруг себя всех детей. В письме отец спрашивал про каждого, называя Нюрку Анной Павловной. Анне Павловне было три года. Она чмокала пухлыми губами, терлась об юбку матери и заглядывала ей в лицо. Двух девочек-двойняшек звали в семье общим именем Манька-Танька.
Беленькие курносенькие двойняшки всюду ходили, держась за руки, ели из одной миски, тихо играли за широкой кроватью, шепотком о чем-то советуясь друг с другом. Плакали они и смеялись тоже вместе. Стоило одной засопеть носом и всхлипнуть, как другая широко раскрывала глаза и разражалась громким плачем.
Глядя друг на дружку, они могли часами выть на всю избу. И теперь, не сводя глаз с матери, они как будто только и ждали знака, чтобы присоединить к ее слезам свой дружный рев. Восьмилетний Николка, старший после Леньки, услышав свое имя, ежился от смущения и виновато косил по сторонам голубыми глазами.
- Разрюмился! - презрительно бросил ему Ленька. - Только и умеешь, что хныкать.
Он был недоволен, что Николка мало помогает ему в хозяйстве и лениво выполняет его приказания. Слушая письмо, мать всплакнула, а двойняшки залились громким плачем. Чтение было прервано; Ленька схватил обеих сестер, посадил их на колени и, топая ногами, загудел на всю избу:
- Ду-ду-ду! Поезд идет!
Двойняшки, подпрыгивая, стукались лбами. Плакать им было некогда. Подкинув несколько раз, Ленька поставил обеих на пол и снова принялся за чтение письма. После этого он долго ходил по избе, обдумывая все свои дела и чувствуя необходимость сейчас же, немедленно проявить себя большаком и хозяином.
- Что ты как маятник, прости господи! - сердилась мать.
- "Маятник, маятник"!.. - ворчал Ленька, выволакивая из-под лавки старый ящик с пыльными прошлогодними валенками. - Зима на дворе - вот что!
- Сама знаю, что зима, - вздыхала мать, перебирая вместе в Ленькой смятую старую обувь. - Давно ли отец покупал? Не напасешься на вас!
Ленька вытащил дратву и неумелыми руками пытался чинить перепрелый войлок.
- Шапки у Николки нету... Прошлогодняя износилась совсем. В чем ходить будет? - задумывалась мать.
- Найдем! - хмурился Ленька и, забравшись на печь, долго сидел, обхватив руками острые коленки.
"Что ни заяц, то шапка, - вспоминались ему Генькины слова. - Пойти надо", - решил он, прикрывая ладонью тяжелые веки.
* * *
На последнем уроке Татьяна Андреевна подошла к Лене и сказала:
- После обеда зайди ко мне домой.
Идти Леньке не хотелось. Еще на той неделе с большим трудом выволок он из сарая тяжелый ящик с гвоздями и инструментами, отобрал в сарае годные доски и отточил топор. Сделал он это потому, что в своем письме отец писал: "Кончится война... Вернутся домой люди. Сядем мы с тобой, Ленька, на трактор и промчимся мимо наших ворот в колхозное поле..."
Ленька представил себе отца в военной одеже, гордо восседающего на тракторе, и озабоченно оглядел свои ворота... Обитые дождями доски почернели и перекосились, посредине зияла черная дыра...
"Как же, промчишься мимо таких ворот! Починить бы их надо..." подумал Ленька и побежал отбирать доски. Теперь уже несколько дней доски валялись посреди двора, рядом были брошены топор и рубанок, а около крыльца мокли под дождем гвозди...
Мать, натыкаясь на ящик с гвоздями и разбросанные по двору доски, сердилась на Леньку:
- Бессовестный! Людям пройти нельзя! На безделье дела себе ищет. Никакого покоя нет от тебя!
Ленька молчал и не сдавался. Ходил советоваться к кузнецу, лазил с топором и гвоздями, засорял двор стружками. Отрываться сегодня от работы ему не хотелось, да и боялся он идти к Татьяне Андреевне, так как сам знал, что с учебой у него неладно. Но делать было нечего.
И теперь, сидя в комнате учительницы на знакомом низеньком диванчике, Ленька испытывал томительное беспокойство. Школьные тетради, лежащие горкой на столе, вызывали в нем неясную тревогу. Увидев себя в круглом стенном зеркале, он испугался, поплевал на ладонь, пригладил вихрастые волосы, одернул курточку и, повернув голову, стал прислушиваться к голосу Татьяны Андреевны, которая разговаривала в кухне со своей матерью.
