Альберт Лиханов - Собрание сочинений в 4-х томах. Том 2
Толик спрятался в куст, поставил диафрагму и выдержку, навел стеклышко объектива на дупло и замер.
Птица наконец появилась в окошке, покрутила носиком, прежде чем слететь. Толик щелкнул, и птичка исчезла. Он хотел подняться и идти дальше, но, подумав, решил, что надо снять птичку еще раз — мало ли, вдруг с первого раз не получится.
Он сидел в зарослях, думая про маленькую работягу, которая, наверное, тысячу раз за день слетает в лес, пока накормит досыта своих птенцов, а потом, когда подрастут, учит летать — словом, ведет себя как настоящая мать, ничем не отличается от человеческой матери: так же любит своих ребят, заботится о них.
Думая о своем, Толик услышал чьи-то голоса. Он приподнялся из своей засады и увидел отца с Темкой. Они шагали по опушке леса не торопясь, о чем-то разговаривая, и Толик решил притаиться — выскочить неожиданно, когда они подойдут, а до этого, может, еще вернется птица, и он сумеет ее снять.
Но птичка не летела, а голоса приближались, и Толик услышал, как, продолжая разговор, отец сказал:
— …Не суди так строго!
— Не строго, — ответил ему, волнуясь, Темка. — Я не строго, а по совести. Ведь это не стихийное бедствие.
Толик притаился, даже не думая о том, как нехорошо слушать чужие разговоры. Просто он не считал, что у Темки могут быть с отцом разговоры, секретные от него. А когда понял, что могут, было поздно.
— Все зависит от человека, — ответил отец. — Если слабый, то стихийное. Он сам с собой ничего поделать не может.
— Но ведь должен он думать о других?
Толик понял, что они говорят про Темкиного отца.
— Пьяный человек не хозяин сам себе, — ответил отец и вздохнул.
— А трезвый — хозяин? — спросил Темка резко.
Отец как будто задумался и не отвечал. Они вплотную подошли к засаде, где сидел Толик, и остановились.
— Смотри, — сказал отец задумчиво. — Гнездо.
— Подождем, пока прилетит? — спросил Темка и без остановки добавил: — Вот вы — хозяин сам себе?
Отец чиркнул спичкой, до Толика долетел запах табачного дыма.
— Ты о чем? — сказал отец, помолчав.
— Петр Иванович! — вдруг грубо сказал Темка. — Когда вы уйдете от нас?
— С чего ты взял? — Голос отца дрогнул.
— Надо, чтоб вы ушли, — ответил Темка. — Вам надо вернуться.
— Ты никак не можешь смириться со мной? — спросил отец напряженно.
— Разве я говорил бы с вами так про своего отца? — Темка помолчал. — Он никогда не обращался со мной, как вы. Пил и ругался, ругался и пил. Вы совсем другой. Но тоже не хозяин сам себе.
Отец усмехнулся.
— Что ты знаешь? — сказал он. — Вот вырастешь, тогда поймешь.
— Я и сейчас понимаю, — не обиделся Темка и вдруг попросил: — Дайте прикурить!
Опять чиркнула спичка, Толик представил, как курят Темка и отец. Говорят и курят, будто равные.
— Ах, Артем! — вздохнул отец. — Торопишься быть взрослым, а не знаешь, как это трудно, взрослым-то быть.
— Пацаном еще труднее, — зло ответил Темка. — Потому что мы от вас зависим.
Толик смотрел на дупло все это время, и птица наконец прилетела. Но он не шелохнулся. Фотоаппарат лежал у него на коленях.
— Прилетела! — заметил отец, и Темка ничего не ответил. Наверное, просто кивнул.
— Уходите скорей, Петр Иванович, — задумчиво сказал Темка. — Смотрите, как вас Толик ждет, да и маму мою вы не любите, я ведь вижу.
— Не говори глупостей! — прикрикнул отец, голос его напрягся как струна. — Никуда уходить я не собираюсь!
Толик напряженно вслушивался в разговор и все хвалил Темку, все удивлялся его настойчивости и силе. Он одного только боялся — что отец и Темка снова поссорятся. Особенно когда отец повторил резко:
— Не говори глупостей!
Но Темка вдруг спросил с надеждой:
— Так вы не уйдете?
Сначала Толик облегченно вздохнул — слава богу, они не поссорились, но, когда отец и Темка отошли, неожиданно понял: Темка обрадовался, что отец никуда не уйдет.
Фигурки отца и Темки уменьшились, стали букашками в зеленом поле. Толик поднялся и увидел, как вдруг небо стало ниже, земля сузилась, трава поблекла. Он заплакал, до боли в пальцах слов дерево, где жила птица. Значит, теперь все! Значит, отец не вернется, и у Толика больше нет союзника! Так хорошо и так настойчиво говорил Темка, Толик радовался, что у него есть верный товарищ, — и вот его не стало…
Что-то мокрое скользнуло Толику за шиворот. Он поднял голову. Низко над вершинами деревьев плыли махровые тучи. Солнца будто никогда и не было. Начинался дождь. Сначала капли были большие и тяжелые; они гулко щелкали по листьям, и Толик встал под большую березу, думая, что такой дождь скоро пройдет. Но он не переставал, капли стали меньше, и полился занудливый осенний поток.
Толик все стоял, прислонившись к пушистой березе, и вначале она укрывала его от сырости. Но потом дождь стал стекать с листьев, Толик быстро вымок, но терпеливо чего-то ждал.
Вдалеке закричали. Толик прислушался, и сердце опять заплясало в нем. Отец и Темка звали его.
— И-и-ик! — доносились голоса. — То-ли-ик!..
Толик решил молчать, но голоса стали явственней, и он расслышал в них беспокойство.
«В конце концов, это бесполезно — стоять тут и мокнуть назло себе», — подумал Толик и оттолкнулся от березового ствола.
Отца и Темку он заметил издалека — они были одеты по-походному, за плечами торчали рюкзаки.
— Давай скорей! — нервно сказал отец. — Уходим. Видишь, какой дождь!
Толик взял у Темки свой рюкзачок, натянул на мокрые плечи.
— Скорей! — повторил отец. — Если сейчас опоздаем, торчать нам тут до завтра.
Он пошел впереди размашистыми шагами, подгоняя как бы их своим примером.
— А может, останемся, Петр Иванович! — спросил весело Темка и сбросил рубашку. Капли защелкали по его спине с темным пятном. — Дождь-то совсем теплый.
— Оденься, — обеспокоенно сказал отец.
Но Темка, размахивая рубашкой и рюкзаком, молча побежал вперед, в дождь, и Толик понял, чему радуется Темка.
Толику снова стало больно, но он вспомнил себя, как глядел он утром на жеребенка, как хотел броситься в траву, усыпанную росой, как счастливо и хорошо было ему, и заставил себя понять дружка. Темка сделал все, он слышал это сам. Темка сделал все, что мог, и больше ни в чем не виноват.
Темка радовался по справедливости, Темка имел право радоваться сегодня.
5
Пароход медленно шел вверх по течению, преодолевая скорость реки, и Толик коротал время, глядя, как по-осеннему пузырится река под ударами дождевых капель.
Он молчал почти всю дорогу, неразговорчивым был и отец; один Темка веселился, шутил, бродил по пароходу, заглядывал во все уголки.
В город они вернулись утром, и Темка с отцом проводили Толика до трамвайной остановки. Отец смотрел хмуро. Темка же, напротив, был весел и, махнув рукой, крикнул на прощанье:
— Приходи!
Звякнув, трамвай тронулся, и Толик вдруг вспомнил толстого дядьку с трубой. Он похоронил друга и играл на улице печальную музыку, и все над ними смеялись, не понимая.
Сейчас было почти так же. «Приходи!» — крикнул ему Темка, но это прозвучало совсем не так. «Прощай!» — прозвучало это, и хоть Толик не схоронил своего друга, но потерял его. Потерял навсегда…
Трамвай уползал медленно и осторожно. Темка с отцом уменьшались, и не хватало лишь толстого дядьки с трубой, чтобы стало совсем горько…
Дома Толика встретили так, будто в самом деле явился бог. Ну, мама — понятно, она засмеялась по привычке, всплеснула руками, обняла его, словно не видела сто лет. Но бабка, с чего бы она-то… Бабка обрадовалась тоже, глазки ее засветились, она зашвыркала носом, так расчувствовалась при виде внука, будто и не надеялась увидеть его. Что-то такое случилось с ней.
Толик пожал плечами, бросил рюкзачок, помылся не торопясь, поглядывая на радостную маму.
Если бы она не веселилась так, нужно было рассказать ей про отца, рассказать, что он не вернется, но, похоже, мама совсем и не думала о старом. Все уже кончилось для нее. Кончилось благополучно, и что тут теперь говорить без толку?
Пока Толик ел, мама куда-то засобиралась, улыбаясь и приговаривая, как она удивлена, что он вернулся раньше срока.
Толик насторожился, слушая ее болтовню, а мама, покрутившись перед зеркалом, сказала:
— Я пошла!
— Куда ты? — спросил строго Толик, но мама словно и не услышала, каким он тоном это говорил.
— Так, — сказала она, — по делам. Часа через два вернусь.
Дверь за ней хлопнула. Толик сидел мгновенье с ложкой, протянутой ко рту, потом бросил ее и встал из-за стола.
— Куда ты, внучок? — запричитала бабка. — Ты-то хошь не оставляй меня, старую…
Толик взглянул с презрением на старуху и выскочил во двор.
Он бежал по улице, лихорадочно придумывая самые злые, самые тяжелые слова, которые он скажет маме. Кулаки сжимались сами собой, дыхание сбивалось, ноги наливались свинцовой тяжестью.
