Джоанн Харрис - Рунная магия
— Неужели? — Хеймдалль глянул на пастора, стоящего не более чем в дюжине футов. — Тогда, может, кто-нибудь объяснит, что он здесь делает? И что насчет Шепчущего? Если бы он был рядом, я бы его уже видел.
— Это же очевидно, — продолжал Ньёрд. — Он у Локи.
— Ерунда! — отрезал Хеймдалль. — Если Один и Локи сговорились…
— Так значит, поссорились. Локи сбежал. Он всегда так делает. Какая разница?
— Я должен быть уверен.
Хеймдалль повернулся к пастору, который попятился. У его ног Адам Скаттергуд опустил голову.
— Итак, приятель, — произнес Хеймдалль. — Где Шепчущий?
— Пожалуйста, не убивайте меня, — взмолился Нат. — Я ничего не знаю ни о каком Шепчущем. Я простой деревенский священник, я даже больше не владею Словом…
И тут пастор замолчал и уставился ему за спину, Книга Слов выпала из его руки. Его точно кондрашка хватила. Лицо побледнело, глаза вытаращились, рот приоткрылся, но ничего не произнес.
У отверстия тоннеля стояла его жена. Волосы ее расплелись, глаза горели, простое лицо было очень спокойным.
— Этель, — выговорил Нат. — Но я видел, как ты умерла.
Этель улыбнулась при виде лица мужа. Она ожидала что-то почувствовать при встрече с ним. Облегчение, может быть, или злость, страх, обиду. Вместо этого она чувствовала… но что именно?
— Разве это не Земля мертвых, Нат? — лукаво улыбнулась Этель.
Пастор заметил за ее спиной… ну конечно, Дориана Скаттергуда, и не исключено что… свинью?
— Я спросил тебя, приятель, — встрял Хеймдалль. — Где Шепчущий?
Но ответила Этельберта, которая выглядела неожиданно величаво, несмотря на изорванную одежду и пыль на лице, а также на то, что стояла рядом с человеком, у которого под мышкой была зажата маленькая черная свинка.
— Шепчущий у ворот, — изрекла она. — Я говорю, ибо должна, и не смею молчать.
Хеймдалль пристально посмотрел на Этель.
— Что ты сказала?
— Настало то, что было предсказано, — тихо продолжала жена пастора. — Война Девяти миров, когда Иггдрасиль содрогнется до самых корней и Черная крепость откроется по единому Слову. Мертвые вновь пробудятся к жизни, и живым негде будет укрыться, когда Порядок и Хаос наконец-то станут одним, и Безымянный получит имя, и бесформенное обретет форму, и предатель докажет верность, и слепец поведет вас против десяти тысяч.
К этому времени все глаза обратились на Этельберту. Дориан размышлял о том, какая она красивая, какая сияющая и какая спокойная.
— Прошу прощения, — произнес Хеймдалль. — Вы?..
— Мы встречались, — ответила она.
Хеймдалль посмотрел на нее внимательнее. Мгновение он, хмурясь, изучал ее цвета, намного более яркие, чем у людей.
Затем он укоризненно повернулся к Идун.
— Что ты с ней сделала? — спросил он.
— Она умирала, — оправдывалась Идун. — Я вернула ее.
Повисла весьма зловещая тишина.
— Дай-ка я уточню, — сказал Хеймдалль. — Ты вернула ее.
Идун радостно кивнула.
— Ты дала… человеку… пищу богов.
Идун улыбнулась.
— И ты думала, что это очень умно?
— А в чем дело? — удивилась Целительница.
— В чем дело? — повторил Хеймдалль. — Послушай, Идун. Она вернулась из мертвых. Ты наделила ее даром пророчества. — Он пинком подбросил подвернувшийся камешек. — Боги! Только этого нам и не хватало. Очередного чертова оракула.
— Слишком поздно, — запротестовал Сахарок-и-кулёк, когда они, спотыкаясь, побрели по безликой равнине. — Камень Капитана почернел, вы же знаете, а это может значить только одно…
— Ты останешься со мной, — перебил Генерал. — Для начала мне нужны твои глаза.
— Мои глаза?
— Просто возьми меня за руку и иди.
В темноте Подземного мира Один почти приветствовал слепоту. Но здесь, под поддельным серым небом Мира мертвых, он знал, что его преимущество — таким, каким оно было, — подошло к концу. На бледном лике пустыни они с Сахарком казались двумя тараканами на пирожном — легкими целями для врага. Слепой, Один по-прежнему чувствовал, что ваны недалеко; и их общая сила была такова, что, даже если бы глаза еще служили ему, у него было бы мало шансов выстоять против всех семерых одновременно.
Но ваны, похоже, не спешили нападать. За ним гналась только белая волчица. Она была уже так близко, что Один слышал ее тяжелое дыхание. Но с Сахарком в качестве проводника и стеной из каменных обломков в нескольких ярдах он почти не сомневался, что сможет как-нибудь укрыться, сможет, в случае удачи, ударить первым, в тот миг, когда Охотница вернется в обличье.
Дело было почти безнадежное, но Один не упустил шанса. Нащупав скалу концом посоха, он резко обернулся, прижался спиной к стене и изо всех сил кинул Хагал в открытую пасть белой волчицы.
Если бы эту стрелу пустила Мэдди, все могло бы закончиться здесь и сейчас. Но он не был Мэдди, и мысль-стрела, которая должна была вырвать Охотнице горло, лишь безобидно соскользнула по ее плечу и выбила из скалы цепочку искр-подписей, похожих на петарды.
Одину не надо было видеть результат, чтобы понять, что удар попал мимо цели. Сахарок встревоженно завизжал и нырнул головой вперед в каменное гнездо, слишком маленькое, чтобы кто-то крупнее крысы мог последовать за ним. Один почувствовал, как волчица обходит его, не поворачиваясь спиной, и цвета ее сверкают, точно древний лед.
Он потянулся за рунами, но обнаружил, что они недружелюбны. Он столько чар потратил за трехдневный спуск в Мир мертвых, что для схватки осталось меньше искорки.
Скади знала это. Она радостно зарычала, приближаясь, чтобы убить. Она столько времени провела в волчьей шкуре за последние несколько дней, что истинное обличье начало казаться ей неуклюжим и медлительным, и, хотя она нуждалась в нем время от времени (когда хотела поговорить или бросить руны), Скади неизменно чувствовала себя лучше в теле животного. Она снова зарычала и припала задом к земле, готовясь к прыжку, который должен был привести ее к горлу врага.
Но не привел. Вместо этого она ощутила руку на загривке, услышала не вполне человеческий запах и заворчала. Ее оттащили шесть пар рук, при этом Фрей и Хеймдалль бросали руны принуждения, а Браги играл фарандолу, которая делала волчицу беспомощной. Схватка была недолгой. Огрызаясь на захватчиков, Охотница восстановила свой естественный вид и обернулась к ним, белая и красная, шипящая от ярости, в своем истинном обличье.
— Как вы посмели! — Она сразилась бы с любым из них один на один, но шестерым противостоять не могла. — Я имела право его убить…
— Право? — спросила Фрейя. — Рисковать нашими жизнями ради какой-то бессмысленной мести? Послушай, Скади. — Она протянула ей плащ, который та угрюмо приняла. — Мы знаем, что ты сделала.
— Ну так убейте меня, — ответила Скади, — потому что я сделаю это снова при первой же возможности.
Мгновение они стояли лицом к лицу: шесть ванов, Охотница со сжатыми кулаками и сверкающими голубыми глазами и Один, опирающийся на посох.
На некотором расстоянии за ними шли остальные: Этель, Дориан, Адам и Нат, вновь прижимающий Хорошую Книгу к груди. Момент был напряженным, молчание нарушал лишь далекий гул воды, а вместе с ним — вибрация, которая дергала барабанные перепонки, тянула зубы и исходила отовсюду, ниоткуда и еще из какого-то невозможного места между ними.
— Прислушайтесь, — сказал Один. — Вам знаком этот звук?
Все обернулись к нему.
Страж Хеймдалль хорошо знал его. Он слышал его на поле брани в Рагнарёк, когда небо раскололось, солнце и луну поглотила темнота, которая не имела ничего общего с отсутствием света.
Фрей знал его, он слышал его, когда со сломанным мечом и перевернутыми чарами пал в лед.
Фрейя тоже знала его. Она вспомнила тень, похожую на черную птицу в кольце огня — ворона, а может, стервятника. Там, где падала эта тень, не оставалось ничего.
Скади узнала его и поежилась.
Ньёрд, который сражался на границах своего собственного царства, слышал его, когда река Сон вырвалась из берегов и боевой флот мертвых выплыл из царства Хель.
Идун слышала его, поэтому заплакала.
Браги тоже слышал его, хотя ни песен, ни стихов не было написано в тот день. Огонь, и лед, и тень черной птицы; противоборствующие силы столь мощные, что Мировое древо меж ними стонало и раскачивалось. Асгард, Небесная цитадель, Первый мир пал, круша материки. И из Хаоса вышли демоны, скользя между мирами вслед за тенью черной птицы, а ведь все происходило в Срединных мирах, где Хаос слабее всего. К тому же тогда у них были армии: воины, герои, тоннельный народец и люди…
— Я вижу армию, готовую к битве. Я вижу Генерала, стоящего одиноко. Я вижу предателя у ворот. Я вижу жертву.
