Николай Дубов - Сирота
— Хорошо как! — сказала Кира и, зажмурившись, подставила лицо солнцу.
Сиреневая падымь затянула дома и зелень, лишь прозрачный, высоко поднявшийся в небо дымный полог «Орджоникидзестали» напоминал об оставленном сзади береге.
— Ну, капитан, может, повернем? — спросил Костя.
— Пригнитесь! — скомандовал Витька.
Сжав губы, с напряженным лицом он перебросил парус, сделал поворот и горделиво осмотрелся. Костя похвалил, остальные не поняли блеска Витькиного маневра. Наташа старалась поймать мелькающие мимо бортов студенистые блюдечки медуз.
— Хорошая завтра будет погода! — уверенно сказала она.
Костя оглянулся на множество всплывающих наверх медуз и подтвердил: должна быть хорошая. Берег снова появился, потемнел, на нем выросли трубы, домны завода. В ковше против красноватых гор рудного двора темнел утюг затонувшего парохода. Лешка вспомнил первую встречу с Витькой в трюме парохода, поход с Наташей. Наташа смотрела на пароход и, должно быть, тоже вспоминала.
Взгляды их встретились, они улыбнулись недавнему своему ребячеству. Теперь оно казалось им далеким и давним. И уж совсем далеким, таким далеким, словно это было не с Лешкой, а с кем-то другим, вспоминались Ростов и Махинджаури, вопли маяка, перекошенное злобой лицо дяди Троши, побег, грузно кланяющийся волнам "Гастелло", первые дни в детдоме… А сейчас уже наступали и последние…
Рано утром, выбрав момент, когда Людмила Сергеевна была одна.
Лешка пришел к ней.
— Ты что, Алеша?
— Я хочу спросить… Вы пустите меня в ремесленное?
— В ремесленное? Что тебе не терпится? Ты еще год можешь жить здесь. А на кого ты хочешь учиться?
— На сталевара.
— На сталевара? Это трудно — сталеваром.
— Я знаю… Но я хочу.
— Хотеть мало.
— Я выдержу… Смогу!
— Ну что ж, — сказала Людмила Сергеевна, — иди, если хочешь и уверен, что сможешь… Но еще есть время: подумай как следует!
— Ладно. Только я все равно не передумаю! — улыбнулся, убегая Лешка.
Еще какой-нибудь месяц — и надо подавать заявление, и начнется уже совсем другая жизнь… Завод остался по левую руку, потом позади. Откос берега за ним отливал стеклянным блеском. Вдруг на нем показалась, потекла вниз ярко-красная струйка.
— Что там? — показала Кира.
— Отвал. Шлак выливают, — объяснил Костя. — Не устал, капитан? А то давай сменю.
— С чего это я устану? — оттопырил губу Витька. — Первый раз, что ли?
Его распирала гордость. Пусть никто, кроме Кости, не понимает, как здорово водит он швербот, но Костя-то понимает!
Показался крутой обрыв Логачевки, причальные мостки приемочного пункта рыбозавода. Они причалили к мосткам, потом, пока позволяла глубина, подвели «Бойкого» к берегу. Костя и ребята ушли в правление колхоза. Лешка остался сторожить швербот — вахтенным, объяснил Витька. Лешка сел на носу, свесил ноги через борт.
У самого уреза воды ходили скворцы, важные, как лакеи во фраках из заграничных фильмов, и клевали тюльку, выброшенную волной на берег. Переваливаясь и гогоча, пришли гуси и прогнали скворцов. Скворцы уселись все на один небольшой куст и громко затрещали, не то ругая грубых гусаков, не то ссорясь между собой. Потом сделали дружное "фр-р" и улетели. Катер подвел к причалам две большие лодки, до бортов налитые серебристой тюлькой.
Рыбаки опустили в лодку раструб прорезиненного ребристого шланга. Заработал мотор — вздрагивающая труба рыбососа начала вбирать, всасывать тюльку и выбрасывать ее на транспортер. Бегучая дорожка транспортера проходила под соляным бункером, из него сыпалась соль, и уже посоленная тюлька падала в чан. Косые тени стали бесконечными, когда Костя и ребята вернулись на берег.
Их сопровождал рыбак с морщинистым, коричневым от загара лицом.
— В сушилке будем ночевать, — сообщил Витька. — Там места на всю школу хватит…
— Давайте быстрее, ребята, — сказал Костя. — Пора домой, а то что-то ветер затихает…
— А он уж вовсе убился, — сказал рыбак.
Ветра не было. Замерли деревья на откосе, море стало зеркальным.
— Вам бы катером, он бы враз отбуксировал до города, — сказал рыбак.
— Да ведь он ушел!
— Ушел.
— А ветер, как думаете, поднимется?
Рыбак посмотрел на море, на небо:
— Навряд. Коли о сю пору убился, до утра навряд чтобы поднялся.
— Что будем делать? — спросил Костя.
И Лешке показалось, что он лукаво прищурился.
— Переночуйте, вот и вся недолга, — сказал рыбак. — Хоть у меня в хате. Места хватит.
— Я от швербота не пойду, — сказал Витька, — я за него отвечаю.
— Правильно! А остальные как? — спросил Костя.
— А мы… — загорелись у Наташи глаза, — а мы — хуже? Давайте мы тоже. Вот хоть здесь, — показала она на ворох старых, ожидающих починки сетей.
— Да идемте в хату! — предложил рыбак.
— Нет, спасибо! Решили — остаемся здесь, — сказал Костя. По всему было видно, что он очень доволен таким решением. — Только, может, кто о мягкой постели горюет?..
— Это мы-то? — возмутилась Кира. — Да я могу и вовсе не спать!
— Вот видите, — сказал Костя рыбаку, разведя руками. — Ну ладно, устраивайтесь, а я пойду в «Рыбкооп» за провиантом.
Костя и рыбак ушли. Витька и Лешка пошли собирать все, что могло гореть: сухие ветки, палки.
Лешка, вспомнив ночевку в поле, собирал коровьи лепешки.
— Фу, гадость! — сказала Наташа, увидев Лешкину добычу.
— Не гадость, а топливо, — возразил вернувшийся Костя. — Палочки сгорят в полчаса, а этого добра хватит на всю ночь. Там, где леса нет, кизяк — топливо первый сорт…
Они поели колбасы и хлеба, принесенных вожатым, напились сладкой и липкой фруктовой воды. Над уснувшим поселком громкоговоритель под рассыпчатое треньканье долго и тягуче призывал: "Приходи же, друг мой милый'.." Потом в громкоговорителе щелкнуло, на поселок упала тишина. Звезды одна за другой вспыхивали в небе, и тотчас загорались их близнецы в черной глади моря. Красноватые отблески костра змеились по ней, тянулись к звездам и не могли дотянуться.
Витька, уткнувшись лицом в согнутый локоть, засопел, Кира и Наташа тоже прилегли. Звезды в море начали дрожать, двоиться, и Лешка незаметно уснул.
Проснулся он от предутренней свежести. Костер потух. Был тот предрассветный час, когда сгущается ночная тьма, словно пытаясь противостоять наступлению света. Его еще не было, но он близился, подступал к горизонту, и темнота бросала ему навстречу всю свою мрачную, глухую силу. Деревья на обрыве шумели; тихонько лопотали, всплескивали волны. Еле различимо мерцали звезды в небе, но уже ни проблеска света не было в море.
Лешка подбросил в костер веток, начал раздувать тлеющие угли. Костя проснулся.
— Вставайте, ребята! Надо ехать, пока ветер.
Поеживаясь от холода, ребята забрались в швербот. Темно-серое крыло паруса шевельнулось над ними, и сразу где-то позади, во мраке, остались причал, рыбачий поселок и берег.
— Как же мы в потемках? — спросила Кира. — Еще заедем куда-нибудь…
— Не заблудимся, — сказал Костя, сидевший теперь на руле. — Выйдем за мысок — откроется город, завод. Да и утро скоро…
Цепочка далеких мерцающих огоньков вскоре открылась по горизонту с правого борта, но Костя вел швербот дальше, в открытое море. И только когда задрожали в воде отражения таких же далеких огней завода, он положил руль на борт и перебросил парус.
— Смотрите, смотрите! — закричала Кира.
Среди смутного марева заводских огней вспыхнула огненная нить.
— Плавка идет, — сказал Костя.
Огненная нить померкла, потом вспыхнула снова, пронизывая, прожигая мрак. Он сдался и отступил. Небо позади домен посветлело, окрасилось розовым. Будто зажженная огненной нитью, занималась заря.
Костя сменил галс, парус закрыл завод, но не мог скрыть зарю. Отблески ее струились по воде, светом наливалось небо, и даже парус, будто накаляясь, начал розоветь. Ветер дул с северо-востока — Косте приходилось лавировать. Когда он снова сменил галс и перебросил парус, солнце уже поднялось над горизонтом и уже не розовым, а золотистым светом залило берег. Ребята никогда не видели его при восходе солнца — он показался им незнакомым и таинственным.
— Мы… — сказала Наташа, — мы сейчас как аргонавты…
— Ага, — подхватил Витька, — как у Джека Лондона. Помнишь:
Как аргонавты в старину.Покинули мы дом.И мы плывем, тум-тум, тум-тум.За золотым руном…
— Да нет! — поморщилась Наташа. — То ж золотоискатели. Вот оно, золото, смотрите!
Она перегнулась через борт, зачерпнула в горсть воды. Солнце стекало с ее пальцев золотыми каплями.
— Капитаны! — вскочил Витька. Капитаны были для него воплощением всего лучшего, и, приближая мечту, он называл всех и себя капитанами.
