Владимир Муссалитин - В ясном небе
- А ну сюда! - крикнул он своей команде, и те втроем с готовностью бросились на помощь. - Держите за руки. Крепче! Я его обыщу.
Сергей стал отбиваться ногами и крепко задвинул Баранову... Но тут его свалили, и Баранов, оседлав его, придавил голову, вывернул карманы.
- Часы, гляди-ка! - восхитился он, держа их на вытянутой руке, показывая всем.
- Отдай, - сказал Сергей, отряхиваясь от снега. - Отдай мои часы.
- Были когда-то твоими, - ухмыльнулся Баранов. - И вообще, несовершеннолетним носить при себе подобные вещи запрещается.
- Отдай часы. - Сергей весь напрягся, лихорадочно выискивая место для удара.
- Получай! - Баранов выбросил вперед руку с часами и больно ударил в подбородок.
Сергей зашатался, сплюнул кровь.
Тальянов в страхе зажмурился.
- Ничего, - сказал Сергей. Он нагнулся, соскреб ладонью снег, прикладывая к опухшей губе. - Ничего, - повторил он, - ничего. Я с тобой еще сквитаюсь.
- Всегда пожайлуста. Милости просим. - Баранов скинул шапку, шутовски помахал ею в ногах.
VII
Смеркается. Дверь в учительскую открывается.
- Что это вы впотьмах сидите? Зрение портите? - строго спрашивает завуч Зубилин и, не сходя с порога, нащупывает выключатель.
Учителя, собравшиеся кружком у стола, что стоит посредине комнаты, замолкают, щурятся от яркой лампочки, свободной от абажура, и выжидательно смотрят на вошедшего завуча. Учителя уважают Зубилина за его опыт и знания, но и побаиваются. Причин к тому много.
- Не помешал? - Зубилин дружелюбно из-под очков окинул кружок, который тут же на глазах стал рассыпаться.
- Наоборот, Николай Иванович! - ответила за всех Шумилина.
- Анна Иванна, - изумился Зубилин, как будто только сейчас разглядел ее, - а вы что же домой не идете?
- Дела, Николай Иванович! Родительницу жду.
- Это кого же?
Зубилин снял очки. Прищурившись, вглядываясь в запотевшие стекла, протер их.
- Мать Сергея Мальцева.
- Ну! Парень вроде толковый. В чем же провинился?
Зубилин подсел к Шумилиной.
- Да как вам сказать, Николай Иванович. С парнем непонятное происходит. И не могу понять отчего. Вел себя нормально, учился хорошо, а тут словно бы подменили. Стал невнимательным, рассеянным, упрямым. Хочу вот с матерью поговорить - узнать, какой он дома.
- Да, - задумчиво сказал Зубилин, вертя в худых пальцах очки, глядя мимо Шумилиной в сумерки за окном. - Да! Что бы это могло приключиться с ним такое? А?
- И сама не знаю, - призналась Шумилина. - Но мне думается, все это начало твориться с ним с того дня, как в лесу упал самолет. Или, быть может, это просто совпадение... Я уж, по правде говоря, не знаю, как и быть с ним. Мальчик он впечатлительный. А с такими, как известно, всякое случается.
- Это верно, - согласился Зубилин, продолжая все так же смотреть мимо собеседницы.
Тех, кто не знал об этой его странной манере разговаривать, глядя куда-то в сторону, конечно же, такая манера удивляла, если даже не оскорбляла, но затем, как и другие, они свыкались с ней и не обращали на нее никакого внимания. Что касается Шумилиной, то она знала завуча давно. Лет десять, не меньше, и ко многим его причудам и странностям, которые были следствием рассеянности завуча, успела привыкнуть.
- Печальный факт, - сказал Зубилин.
Шумилина хотела было уяснить, что он имеет в виду, но в это время в дверь учительской осторожно постучали, и Шумилина предположила, что это наверняка мать Сергея Мальцева. Так оно и оказалось.
Худая, остролицая Мальцева несмело осмотрела учительскую, в волнении поправила платок.
- Ученик за мной прибегал. Сказал, в школу вызывают. Так я...
- Проходите, пожалуйста, - не дала ей закончить Шумилина, вставая навстречу родительнице.
VIII
Сергей же, ни о чем не ведая, неся в душе лишь злость и обиду на вероломного Баранова, брел по лесной дороге к поселку, который уже различными звуками - вскриками паровозов на далекой станции, гудом машин на обтаявшем в черных проплешинах шоссе - заявлял о себе.
На счастье, матери дома не было. Сергей это понял сразу, взглянув на окна. Он решил подойти к дому со стороны огородов. Ему ни с кем не хотелось встречаться. Но в этот час ранних сумерек через их двор, который находился рядом с почтой, еще ходили люди. Выбрав минуту, он проскочил во двор, косясь на соседскую половину, отделенную от них стеной. Они с матерью занимали меньшую часть дома - комнату, посреди которой стояла широкая утробистая печка. Сосед, работавший секретарем в райисполкоме, жил попросторнее, в трех комнатах. Но у него и семья была больше. Сам, жена, трое девчонок, да еще дед с бабкой - его родители. От соседа Сергей узнал, что их дом самый первый, построенный после войны. Фрицы всех сожгли... Поначалу в доме жили секретарь райкома партии и прокурор. Дом был собран наспех из разных горбылей и слег. Может быть, когда-то дом был и хорош, но сейчас он весь просел, скособочился. Каждое лето мать и соседи мазали дом снаружи. В стенах было много щелей, слеги местами прогнили. И как старательно ни заделывали они стены, все равно зимой тепло в их доме не держалось.
Замок поддался не сразу. Пришлось подергать, поколотить его о дверь. Не успел Сергей войти в комнату, как с печи к нему в ноги шаркнул Барон. Обойдя Сергея, он потерся своей хитрой мордой и плоским боком о валенки, оставляя клоки шерсти, жалобно промяукал. Затем пробежал к своей консервной банке, горласто требуя: "Наливай, наливай".
Сергея вдруг взяло зло на этого кота, старого обжору. Он пнул его ногой. Несмотря на свой древний возраст, кот резво подскочил и, сердито взвыв, затрусил в темный угол.
Барон, конечно, был ни при чем. Мать, должно быть, забегалась и забыла его покормить. А он бедного кота ни за что ни про что...
- Киска, киска, - позвал, как можно ласковей, Сергей, стуча пальцами по консервной банке.
Но Барон, видимо, объявил бойкот. Отказывался выйти из своего убежища.
Сергей бросил на лавку фуфайку и принялся искать еду. Достал с полки мягкую пахучую буханку хлеба и, забыв про ножик, впился в нее зубами. Суп в кастрюле был еще теплый. Сергей отловил кусочки сала для кота. Тот уже забыл про обиду и стоял рядом, не сводя с хозяина горящих глаз.
Сергей щедро налил коту, но тот, неторопливо обнюхав банку, даже не соизволил притронуться к еде.
- Ишь благородие, - сказал Сергей, подражая матери.
Кот отошел от банки и, усевшись спиной к двери, поднял лапу. Нализав ее, начал усердно водить по морде, задевая стоявшие торчком уши.
"Гостей созывает. Со стороны Энска", - подумал Сергей. Хотя из родственников у них нет никого.
Сергей наскоро поглотал суп. Попил чаю из чайника, который мать всегда укутывала в газеты и старую шаль, чтобы он подольше оставался горячим, и тут-то вспомнил, что его сумка осталась в школе. И не хотелось Сергею возвращаться в школу, да нужда заставила.
Он выпустил кота, начавшего точить когти, и побрел к школе.
За углом дома он чуть не столкнулся с соседом. Тот собирался с силами, чтобы сделать твердые шаги к своему порогу. За выпивку ему крепко доставалось от жены. Ругала она его громко, на всю улицу. Не стыдясь прохожих. А он, придерживая пустой правый рукав, беспрестанно кивал головой и ухмылялся. Иногда сосед приходил домой трезвым, и тогда за стеной попискивала трофейная губная гармошка, которую он привез из Пруссии. Он бы, конечно, дошел и до самого Берлина, да оторвало руку. Летом сосед выходил со своей трофейной гармошкой во двор и, потеснив женщин на лавке, играл на потеху им. Хорошо играл. И песни, и вальсы.
Сосед вообще был тихим. Даже пьяный. А пил он, должно быть, с тоски, с того, что стал безруким, с того, что рождались одни дочки, тогда как ему очень хотелось сына, о чем он всякий раз тужил вслух. По воскресеньям сосед обычно уезжал на рыбалку. Однажды мать отпустила с ним и Сергея. Они ловили карпов на пруду в Квасово. Правда, ничего так и не поймали. Только продрогли, спать пришлось в стогу. Они оделись легко, а ночь выдалась холодная. Но если бы мать снова отпустила его с соседом, он бы, не раздумывая, поехал. Да после того как Сергей пытался убежать из дома, мать его никуда не пускает...
Вторая смена продолжала учиться. Двери всех классов были приоткрыты так крепко надышали ребята, что и форточки не помогали. Сергей тихо прокрался к своему классу. Сейчас здесь занимались восьмиклассники. У них шла химия. Анна Михайловна - плечистая, крупная, как штангист, писала на доске формулы, объясняя по ходу, что к чему. Но никто ее, как понял Сергей, не слушал. Каждый был занят своим. Про Анну Михайловну говорили: у нее на уроке можно делать все, что хочешь. Тетка она добрая. Зла никому не делает. И все, кто хотел, пользовались этой ее добротой.
Сергей обшарил глазами свою парту. Сумки не было видно. Он уже собрался пойти к тете Фросе справиться у нее о сумке, но вдруг заприметил свою черную дерматиновую, как он называл про себя, "офицерскую" сумку, потому что такие сумки, только, конечно, из настоящей кожи, носили во времена войны офицеры. Во всех фильмах они с такими сумками через плечо ходят.
