Джордж Макдональд - Дары младенца Христа
Неужто дитя повредилось в уме? Что кроха имеет в виду, глядя прямехонько на нее этими огромными глазищами? Элис никогда не понимала свою подопечную; странно оно было бы, если бы малые разумели великих! Она еще не научилась узнавать слово Божие в устах младенцев и грудных детей. Но в лице Фоси заключалось еще нечто, помимо спокойствия и непостижимости. Что это было, Элис не смогла бы объяснить - но оно пошло ей на пользу. Она усадила девочку на колени - и та вскорости уснула. Элис раздела ее, уложила в кроватку и сама легла спать.
Но, как бы она не устала, ей пришлось-таки встать еще раз. Хозяйке опять сделалось плохо. Поспешно послали за доктором и сиделкой; двухколесные экипажи мчались в ночи туда и обратно, словно шумные бабочки, влекомые к единственному освещенному особняку на всей улице; внутри слышался приглушенный звук шагов, тихо открывались и закрывались двери. Воды Мары всколыхнулись и затопили дом.
К утру они мало-помалу схлынули. Летти не ведала, что муж дежурит у ее постели. На улице воцарилась тишина. В особняке - тоже. Большинство домочадцев глаз не сомкнули всю ночь, но теперь все они легли спать, кроме посторонней сиделки и мистера Гриторекса.
То было утро Рождества, и малютка Фоси почувствовала это всеми фибрами своей души. Ей не пришлось бодрствовать всю ночь, потому проснулась она спозаранку, и, едва открыв глаза, принялась размышлять: он придет сегодня; но как он придет? Где ей искать младенца-Иисуса? Когда он придет? Утром, или днем, или вечером? Что, если ей уготовано великое горе: вдруг он появится не раньше ночи, когда ее снова уложат спать? Но она ни за что не заснет, пока не угаснет последняя надежда! Соберутся ли домочадцы все вместе, чтобы встретить его, или он явится к каждому по очереди, и наедине? Тогда ее очередь наступит последней, и ох, вдруг он так и не заглянет в детскую? Но, может быть, он вообще к ней не явится - ведь такую, как она, Господь и наказать не считает нужным!
Нетерпение нарастало и все сильнее подчиняло ее себе: девочка никак не могла долее оставаться в постели. Элис крепко спала. Вероятно, было еще очень рано; но шторы мешали понять, рассвело или нет. Как бы то ни было, Фоси решила, что встанет и оденется, и окажется готова встретить Иисуса, когда бы он не пришел. Верно, одеваться сама она не особо умеет, но он об этом знает и возражать не станет. Малышка принялась лихорадочно приводить себя в порядок, с трудом справляясь с непослушными застежками, и принарядилась, как смогла.
Она выскользнула из комнаты и сошла вниз. В доме царило безмолвие. Что, если Иисус придет и никого не застанет на ногах? Он уйдет восвояси и никого не оделит подарками? Для себя девочка ничего не ждала - но, может, он позволит ей забрать подарки для других? Пожалуй, следовало всех разбудить, но Фоси не смела: сначала следовало удостовериться своими глазами.
С последней лестничной площадки второго этажа, в приглушенном свете газовой лампы в конце коридора, девочка заметила, как у подножия лестницы прошла незнакомая фигура; не причастна ли она к чуду дня? Женщина подняла голову, и вопрос замер у Фоси на устах. Однако, может статься, это поденщица, чья помощь в день ожидаемого пришествия совершенно необходима. Спустившись вниз, малютка увидела, как незнакомка скрылась в комнате мачехи. Это девочке не понравилось. То была единственная спальня, куда ей запрещалось заходить. Но, поскольку в доме по-прежнему царит тишина, она обыщет все прочие комнаты и, если не найдет младенца, то присядет в прихожей и станет ждать.
Комната у основания лестницы, напротив мачехиной спальни, предназначалась для гостей; с ней у девочки ассоциировались понятия о великолепии и роскоши; так где же лучше начать поиски, как не в гостевых покоях? Ага! Неужели? Да! Сквозь неплотно закрытую дверь пробивался свет. Либо младенец уже там, либо там-то его и ждут. Начиная с этого мгновения девочка почувствовала, что душа ее вдруг словно отделилась от тела. В упоении восторга забыв про страх, она робко заглянула внутрь и затем вошла. У изножия кровати на низком столике горела свеча, но никого не было видно. Рядом со столом обнаружился стульчик; она посидит там при свече и подождет младенца! Но не успела Фоси дойти до стула, как внимание ее привлекло нечто, лежащее на кровати. Малютка завороженно замерла на месте. Возможно ли такое? А вдруг? Должно быть, младенец оставил это здесь, а сам ушел в комнату матушки с подарками для нее. Более восхитительной куклы и представить невозможно! Девочка шагнула ближе. Свеча горела тускло, повсюду лежали тени; Фоси не могла разглядеть толком, что перед нею. Но, подойдя к кровати вплотную, она убедилась воочью, что это - и в самом деле кукла... может быть, предназначенная как раз для нее... но, вне всякого сомнения, самая совершенная из кукол. Девочка подтащила к кровати стул, взобралась на него, осторожно обхватила куклу ручонками и, бережно прижимая находку к груди, соскользнула вниз. Ощутив под ногами твердый пол, Фоси, преисполненная торжественного спокойствия и священного благоговения, понесла дар младенца Христа к свече, чтобы вдоволь полюбоваться его красотой и оценить его по достоинству. Но едва свет упал на находку, как в душе ее пробудилось странное, неясное сомнение. Что бы это ни было, оно само воплощение красоты, прелестный малыш с алебастровым личиком и изящно изваянными ладошками и пальчиками! Длинная ночная рубашечка скрывала остальное. Возможно ли? Неужели? Да, верно! Должно быть, так - перед нею не что иное, как самый настоящий младенец! Какая она глупышка! Разумеется, это - сам младенец Иисус! Ибо разве сегодня - не Рождество, тот самый день, в который он всегда появляется на свет? Если она и прежде с благоговением глядела на дар, какого же величия беззаветной любви, какого священного достоинства преисполнилась она, держа на руках самого младенца! Она затрепетала от восторга и в экстазе прижала младенца к своему переполненному сердцу - и в следующее мгновение замерла, примиренная с вечностью, в ладу с Господом. Она опустилась на стул рядом со столиком, спиной к свече, чтобы лучи не попадали в глаза спящему Иисусу и не разбудили его; там сидела она, позабыв обо всем, во власти неизбывного блаженства, она же - мать и раба Господа нашего Иисуса.
Фоси просидела так некоторое время, неподвижно, словно мрамор, ожидая, чтобы мрамор проснулся; словно самая нежная из матерей, заботясь о том, чтобы не разбудить младенца раньше времени, хотя сердечко ее разрывалось от нетерпения: так хотелось ей обратиться младенцу с жаркой мольбой, чтобы тот, в свою очередь, попросил Отца своего наказать ее, если можно. И, не трогаясь с места, Фоси принялась, по обыкновению своему, видоизменять выражение собственного лица, добиваясь сходства с младенческим личиком, для того, чтобы понять его неподвижность - совершенное спокойствие, запечатленное в его чертах. Но едва цель была достигнута, в ней снова пробудилось внезапное сомнение; Иисус лежал так неподвижно - не шевелясь, не открывая бледных век! А, раз начав размышлять, Фоси подметила, что он и не дышит. Девочке доводилось видеть спящих младенцев: их дыхание казалось размеренным, крохотные грудки приподнимались и опадали, и иногда они улыбались, а иногда постанывали и вздыхали. Но Иисус ничего подобного не делал; ну, разве не странно? И потом, он холодный - ох, до чего холодный!
Кровать была застелена синим шелковым покрывалом; Фоси приподнялась на стульчике, стянула покрывало вниз и закутала им себя и ребенка. Со скорбным сердцем, безмерно скорбным, но не падая духом, она оставалась на месте, держа младенца на коленях и не сводя с него взгляда.
Глава 6.
Тем временем утро Рождества переходило в день. Взошло солнце, и свет затопил дом. Спящие спали долго, но в конце концов проснулись. Элис пробудилась последней - от беспокойного сна, в котором события ночи сливались с ее собственным незавидным положением и горестной судьбой. В конце концов, Полли добрая, размышляла девушка, - подняла Софи, не потревожив ее.
Она не пробыла внизу и нескольких минут, когда невероятные и жуткие слухи - не скажу, стали передаваться из уст в уста, - но каким-то образом распространились по всему дому, - и все домочадцы в тревоге устремились наверх.
Сиделка заглянула в комнату для гостей и не обнаружила маленького покойника, оставленного ею там. Кровать находилась между нею и Фоси, и она не заметила девочку. Накануне ночью доктор строго отчитал ее за какую-то оплошность; в отместку она первым делом заподозрила его, и, заглянув на всякий случай в кухню и ничего не добившись, поспешила к мистеру Гриторексу.
Слуги столпились в комнате для гостей, и когда их хозяин, не поверив слухам, однако изрядно потрясенный сообщением, поспешил на место событий, он обнаружил, что все его домочадцы сгрудились у изножья кровати. Тусклый солнечный свет едва пробивался сквозь алые занавеси, придавая нездешний, мертвенно-бледный оттенок пламени догорающей свечи. Сперва он не видел ничего, кроме толпы слуг - молча застыли они на месте, наклоняясь вперед и пристально вглядываясь; он пришел вовремя; еще мгновение, и чудесная картина была бы испорчена. Он шагнул вперед и увидел Фоси, окутанную синим покрывалом. В свете свечи непокорные кудри, так и не поддавшиеся расческе, несмотря на все усилия девочки, казались мерцающим ореолом вокруг головки и бледного лица: холод и горе отняли у него краски, сделали его столь же матовым как и то, что покоилось на ее руке и света никогда не видело. Фоси вглядывалась в маленькое личико до тех пор, пока не распознала смерть, и теперь, словно безгласная мать скорби, замерла, склонившись над телом святого дитяти в неясном свете гробницы.
