Валерий Медведев - Флейта для чемпиона
Все оторопели:
— Как решена? Кем решена? Когда решена?
— Мной решена! — усмехнулась Елена. — Недавно решена! Как в древней Греции решена… — загадочно произнесла она.
Все недоумённо переглянулись. Елена высокомерно посмотрела на форум.
— Гусь мне лично дал клятву, что он, несмотря на своё тёмное прошлое, настоящее и будущее, прекратит на время олимпийских игр все свои безобразия, как прекращали их все древние греки. Ну как?
Она ожидала всеобщего восхищения, взрыва энтузиазма и восторженных криков.
— Нашла кому верить! — сумрачно заметил Тарас.
— Да, нашла, — рассердилась Елена. — Он и расписку обещал дать.
— Дать-то он даст! — подал голос Леонид. — Да ещё догонит и поддаст!
И тут на спортплощадку заявился Гусь. Перепрыгнув всё, что можно было перепрыгнуть на своём пути (даже стол для игры в пинг-понг!), он устремился прямо к судейской беседке. Широченно расклёшенные брюки, окантованные "молниями" с бубенчиками в расклёшах, мели пыль, поднимая вокруг себя черноморский ветер. Глядя на брюки Гуся, хотелось петь: "… слышен звон бубенцов издалёка… " Рубашка, именуемая "расписухой", обтягивала мощный торс Гуся. В руках у него была гитара, в зубах сигарета. Полы рубашки были завязаны на животе по очень иностранной киномоде. На обеих руках у него красовались массивные часы. Бренча на гитаре, Гусь пел:
Чаевые бросаю я не зазря,Я сую их в карманчик вам дляПодстригите меня, шеф, под Цезаря,Древнегреческого короля!
Гусю, по всему было видно, ужасно интересно жить.
— Лёгок на помине, — сказал тихо Толкалин.
— Но ведь Цезарь никогда не был древнегреческим королём! — успела трагически прошептать Надежда, встретив этими словами шумное появление Гуся в беседке. Поставив, бурно звучащим аккордом, музыкальную точку, тряхнув локонами длинных волос, Гусь воздел гитару к потолку и торжественно произнёс:
— Детям женского и мужского пола физкульт-привет! Олимпийским Надеждам! Верам! Любовям! Леонидам! Тарасам! Еленам! Общий! — Затем он отбросил гитару, висевшую на ремешке через шею, за спину и продолжал: — Как сказал в одном из своих известных стихотворений Фет: "Моё от меня вам здрасте!" Даю слово, что, хотя бюро прогнозов обещало всякие там осадки, на дворе стоит клёвая солнечная погода!..
Приписывание Фету таких слов ошеломило всю судейскую коллегию. Растерялась даже Гуляева, высокомерно заявившая, что именно ею и никем больше проблема Гуся решена целиком и полностью.
— У Фета нет такого стихотворения, — пискнула Надежда трагическим голосом. Она и сама любила щегольнуть цитатой, но, конечно, неопровержимо точно, до последней буквы.
— Есть, — сказал упрямо Гусь. Гусь не любил, когда ему перечили, он к этому просто не привык. Последние и неопровержимые аргументы Гуся (кисти рук, сжатые в кулаки!) были как всегда готовы доказать и на этот раз свою правоту. — У Фета есть такой стих. Я его читал своими глазами. — И Гусь упрямо повторил то, что он считал стихотворением Фета: "Моё от меня вам здрасте!" и т. д. и т. п.
Члены судейской коллегии беспомощно переглянулись, продолжая молчать. На помощь пришёл Тарас Сидякин.
— Может быть, это… в некотором роде: "Я пришёл к тебе с приветом рассказать, что солнце встало?.."
— А я вам что говорил? — подтвердил Гусь, с победоносным видом разжав "аргументы", то есть кулаки, и отбив при этом лихую чечётку.
Все облегчённо вздохнули, радуясь тому, что и эта маленькая стихотворная проблема, заданная им Гусем, решилась так легко и просто, а то ведь, рассердись Гусь, неизвестно, что бы за этим последовало.
— Принёс расписку? — холодно спросила Лена. Она хорохорилась, но на самом деле ей было не по себе. Вдруг не принёс? Тогда выходило, она зря расхвасталась перед всеми.
Гусь медленно двумя пальчиками выудил из бокового кармана рубашки сложенный вчетверо листок бумаги.
— Всё равно это какое-то святотатство над Фетом, — успела прошептать Надежда Фокина.
— И даже кощунство, — успела согласиться с ней Светлана Мухина.
— Наше вам почтение и ваше нам прочтение…
Лена победным взглядом оглядела притихшую судейскую коллегию.
— Давай! — Елена протянула руку.
Но Гусь не спешил отдавать расписку. Он держал её над головой. Он сомневался: стоит ли отдавать? А может, его попросту надули?
— А в Эль-Греции на время их олимпийских игр действительно прекращали всякие… ну, эти… как их… — замялся он.
— Безобразия… — подсказал Тарас.
— Попрошу без оскорблений, — сдвинул брови Гусь.
— Секретарь, предъяви доказательства! — официально обратилась Елена к Цветкову.
Геннадий достал из папки книжечку, перелистнул и, найдя нужное место, важно прочитал:
— "…Во время Олимпийских игр по всей Греции устанавливалось священное перемирие… Никто из греков не имел права применять оружие… Все, едущие на игры, считались неприкосновенными лицами, находящимися под особым покровительством Зевса… "
Гусь недоверчиво заглянул в книжку, чтобы убедиться, что Геннадий Цветков его не обманывает.
— Ну, уж если древние эль-греки завязывали все свои делишки, то мне сам бог велел… — Гусь вздохнул и со словами: "Наше вам прочтение!" — вручил расписку Елене Гуляевой. — И зачем только они завязывали, эти самые эль-греки! — снова вздохнул он. — Чудаки!
— Нет, но почему он греков называет эль-греками?! — истерически воскликнула Надежда, во всём стремившаяся к точности.
— Потому что картина такая про греков шла "Эль-Греки", — заявил Гусь.
— Картина называлась "Эль Греко", а не Эль-Греки, и была она про испанского художника Эль Греко, а не про греков! — вскипела Надежда.
— Надо же, — опешил Гусь. — А я думал, что это про греков, которые пили эль…
— Хватит вам спорить, — прервала их Елена. — Главное, что Гусь дал расписку. — И ликующе её обнародовала, не удержавшись от замечания: — Ошибок-то, ошибок! Ну ладно… "Я, Гусь, обязуюсь во время олимпийских игр и подготовки к ним, по примеру древних греков, которые тоже завязывали свои дела в Риме:
1) не давать срисовывать с икон копии;
2) не давать по организму;
3) не хрюкать;
4) не курить;
5) не выражаться…" Так!.. — Она поспешно пропустила. — И ещё десять "не"."…И если я нарушу эту клятву, то пусть меня постигнет презрение моих корешей и кара начальника 215 отделения милиции". И подпись… Прекрасно! — сказала Лена, относя слово "прекрасно" больше к себе, чем к Гусю. — А то переписал бы эту расписку на всю жизнь. Тебя за эти иконы ещё в тюрьму посадят.
— Хочешь медаль получить за спасение утопающего в волнах житейского моря? — спросил Гусь Елену и сам за неё ответил: — Не боись, мне любое море по колено, после игр докажу.
— И пусть перестанет петь свои дурацкие безграмотные песни, — потребовала Надежда. — Хотя бы на время олимпийских игр.
— Минуточку! — встрепенулся Гусь. — Почему безграмотные! обиделся он. — Это же слова Жоры-Интеллигента. Что он, истории не знает, что ли? Сам сколько раз в неё попадал!..
— Да Цезарь никогда не был древнегреческим королём, он был римским императором, понятно? — возмущённо продолжала Надежда.
— Серьёзно? — изумился Гусь. — Тогда за что же Жору все зовут интеллигентом?.. Такую фальшивку пустил!.. — сокрушённо покачал он головой.
— Вот тебе слова олимпийского вальса, — Елена вырвала из тетради Лёни Толкалина листок и протянула его Гусю. — Выучи, а свои дурацкие песни брось…
— В темпе вальса, — прочитал Гусь и продолжал:
Не слышно команд, ни призыва стартёровНи рева трибун и не судей наказ.Зато зазвучал нам сегодня весёлыйНаш вальс олимпийский,Спортивный наш вальс!
— Кстати, — сказала Надежда, обращаясь к Гуляевой, — а почему бы нам не привлечь Гуся к нашему празднику искусств? Понимаешь, Гусь, — обратилась Надежда к Гусю как к равному, — Кубертен, воскресив древнегреческие Олимпийские игры, почему-то не воскресил в них союз спорта и искусства.
— Чего, чего? — переспросил Гусь, принимая равенство как должное и заслуженное.
— Ну, в Греции, — вмешалась Елена Гуляева, — во время спортивных состязаний состязались ещё певцы, поэты. И мы тоже хотим, чтоб у нас… В общем, ты вот петь умеешь…
— И танцевать, — подсказала Фокина.
— И танцевать.
— Ну вот что, — сказал Гусь, поняв, к чему клонит свои слова Гуляева, — у вас своя самодеятельность, у меня своя. А насчёт Кубертена — это по моей части, дайте мне его адрес, и я ему покажу, как упускать… чего он упустил-то?
Гуляева улыбнулась и сказала:
— Кубертен умер в 1937 году.
— Его счастье, — сказал Гусь.
— Кстати, — вставил Тарас, — и пусть Гусь не только себя, но и Жору-Интеллигента призовёт к порядку, и всю его "хиз оркестру".
