Юрий Сотник - На школьном дворе

– А кто еще из вашего класса слушал про корову? Иннокентьев назвал четырех человек и, помолчав немного, добавил:

– Потом уж Оганесян в самом конце подошел.

– Спасибо! Садись. Допросим теперь Оганесяна. С бревна поднялся большеглазый, с мохнатыми ресницами Эрик Оганесян.

– Скажи, Оганесян, почему ты так поздно подошел слушать про корову?

– Задержался в классе. Я ручку искал. Думал, она куда-то закатилась, а она у меня в кармане...

– Ты не заметил, в классе, кроме тебя, еще кто-нибудь оставался?

– Оставался кто-то. И еще Раиса Петровна.

– А из ребят кто оставался, не обратил внимание?

– Не обратил. Я ручку искал. Вдруг со своего места быстро поднялась Раиса Петровна.

– Данила Акимович! Позвольте мне задать несколько вопросов свидетелю Оганесяну! – сказала она быстро и громко. Обычно всегда серьезная с детьми, молодая учительница теперь улыбалась, и даже в сумерках было видно, что лицо ее порозовело от какого-то веселого волнения, охватившего ее.

"Вот и эта включилась в игру", – с удовольствием отметил директор, а вслух произнес:

– Пожалуйста, Раиса Петровна! Просим! Раиса Петровна согнала с лица улыбку и сурово обратилась к Оганесяну:

– Скажи, Эрик, а где ты ручку искал?

– Ну... под партами, в проходах... Я ведь в среднем ряду.

Учительница оживилась:

– Так! В проходах и под партами в среднем ряду. Ты, может быть, ползал под партами?

– Ну... ползал немножко.

– А ты какой-нибудь сор на полу видел? Оганесян с недоумением уставился на учительницу.

– Сор?

– Ну, бумажки такие скомканные... Ну, короче говоря, записки, которые Мокеевой бросали?

Эрик понял, к чему клонит учительница. Он обвел взглядом ребят, как бы спрашивая, что ему отвечать, но те молчали.

– Записки... Вроде видел, – пробормотал он, помолчал немного и сказал уже уверенно: – Да. Видел записки.

– Много их было?

– Я не считал, но... порядочно.

– Все! Вопросов больше не имею. – Учительница села и снова заулыбалась, как видно, весьма довольная собой.

– Садись, Оганесян, – сказал директор. – Теперь как бы нам найти того, кто видел Мокееву сразу по окончании уроков?

Вдруг вскочил и отбежал от своего места небольшого роста круглолицый и круглоглазый мальчишка. Он был одет в рваную мужскую рубашку с закатанными рукавами.

– Я видел! – сказал он. – Сначала Мокеева из класса вышла, а я – за ней.

– Извини, – сказал директор, – я не упомнил твою фамилию.

– Грибов. Егор.

– Так, Егор. А когда вы из класса вышли?

– Как толкучка в дверях кончилась, так мы и вышли.

– А куда потом Мокеева делась?

– Ну, как – куда? За ворота.

– А ты?

– И я тоже – за ворота. Только Мокеева налево пошла, а я – направо.

– Задачка! – проворчал Федор Болиславович.

– Почему – задачка? – не понял директор.

– А может, Мокеева потом вернулась в школу, чтобы подобрать записки?

– Вопрос серьезный, – согласился директор. – Кто-нибудь видел, как Мокеева вернулась в школу?

Все молчали, но Зырянова подняла тоненькую руку, которая смешно высовывалась из рукава отцовского пиджака.

– Садись, Егор. Давай, Зырянова, говори! Томка встала. Она поглядывала то на директора, то на Луизу. Та сидела насупившись, машинально разгребая дубинкой щепки возле своих ног.

– Данила Акимович, я могу сказать, что, по крайней мере, полчаса, после как окончились занятия, Мокеева в класс не заходила, вот! – Она умолкла и посмотрела маленькими темными глазками на своих сообщников точно так же, как смотрел недавно на них Хмелев: я, мол, свой нравственный долг выполнила, теперь делайте со мной что хотите. Но сообщники смотрели на Томку не враждебно, а просто с большим любопытством.

– Интересно! – заметил директор. – А у тебя какие основания, чтобы так утверждать? Томка проглотила слюну.

– Основания... основания у меня такие. Мы с Милой Вологодской договорились вместе на берег пойти. Она выскочила, когда другие рванули, и нет ее... Я вышла в коридор – там тоже нет, коридор уже пустой... В класс на всякий случай опять заглянула – там Раиса Петровна одна.

– Так-так! А ты больше Раису Петровну не видела?

Томка помолчала немного.

– Видела.

– Когда видела?

– Понимаете... я не сразу ушла. Я сначала по раздевалке немного походила и там Раису Петровну встретила.

– Откуда она шла?

– Сверху. Со второго этажа...

– А что, она домой пошла или в учительскую? Томка опять помолчала немного.

– Она... она к вам пошла, – громче чем обычно, словно догадавшись о чем-то, сказала она и повторила еще громче: – К вам в кабинет пошла.

Глава 8

Солнце уже совсем закатилось, но полная темнота так и не наступила, ведь приближалось лето. Директор мог видеть лица всех заговорщиков, сидевших по обе стороны от него. Кто-то попытался улыбнуться, кто-то переглядывался друг с другом, но лица у всех были напряженными. Когда Томка закончила давать свои показания, кто-то закашлялся, а еще кто-то шепнул ему:

– Да тише ты!

– Спасибо, Зырянова, садись, – сказал Данила Акимович. – Вызывается свидетельница Раиса Петровна Борисова.

На этот раз никто не улыбнулся, когда директор назвал учительницу "свидетельницей". Молоденькая учительница встала.

– Скажите, Раиса Петровна, что вы делали в классе после того, как все оттуда ушли?

Раиса Петровна ждала этого вопроса, поэтому отвечала твердо, без малейшей запинки.

– Сначала я убрала в портфель тетради, – сказала она и на секунду умолкла, чтобы директор задал ей следующий, заранее известный ей вопрос. Он тут же последовал:

– Потом?

– Затем присела на минутку и стала думать, почему Мокеевой бросают какие-то записки. И еще о том, почему Мокеева вчера эти записки читала и рвала, а сегодня даже не поднимала.

– Ив тот момент, когда вы думали, в класс заглянула Зырянова?

– Кто-то заглянул, но я не обратила внимания кто.

– А когда Зырянова ушла, что вы делали?

– Я собрала эти записки... – Тут учительница немного запнулась. – Я, конечно, понимаю, что чужую переписку читать... – Раиса Петровна опять умолкла, но ей пришел на помощь Федор Болиславович.

– Да какая же тут переписка, если одни кидают записки, а она их читать не желает. Раиса Петровна благодарно кивнула.

– Вот именно! Я так и подумала. И прочитала эти записки.

– А потом? – спросил в мертвой тишине директор, и в его голосе появилась несвойственная ему жесткость.

И в тон директору звонко и жестко отчеканила Раиса Петровна:

– А потом, Данила Акимович, вы сами знаете: я пришла к вам и показала вам эти записки.

Учительница замолчала. Молчали Данила Акимович с Федором Болиславовичем, молчали и все остальные. Луиза сидела, закусив нижнюю губу, и было видно, как, стекая рядом с ее носом, поблескивая в сумерках, капают редкие, но крупные слезы.

– Я могу быть свободна? – спросила наконец учительница.

– Да нет, свидетельница. Еще несколько вопросов. Директор отметил, что, хотя он продолжает называть учительницу "свидетельницей", ни у кого даже тени улыбки не появилось на лице.

– Вы помните, товарищ Борисова, о чем я вас спросил, когда прочел записки?

– Вы спросили, кто эти записки написал, – твердо и громко ответила Раиса Петровна.

– А вы что ответили?

– Я сказала, что заметила только восьмерых... кто бросал записки. Остальных не заметила.

– А я что сказал?

– А вы сказали, чтобы я этих восьмерых прислала завтра к вам в кабинет.

– Спасибо, свидетельница! Вы свободны. Раиса Петровна вернулась на свое место, а директор встал.

– Теперь вопрос ко всем: что я ответил на вопрос Гриши Иннокентьева: откуда, мол, вы узнали, кто какую записку написал?

Подняли руки все восемь "писак", но директор смотрел только на Иванова. Тот встал.

– Так о чем же меня спросил Иннокентьев?

– Он спросил, откуда вы узнали, кто какую записку написал.

– По-яс-ня-ю, – сказал Данила Акимович раздельно и громко. – Кто какую записку написал, я узнавал по лицам, по тому, как ведут себя эти... авторы. Морозова тут же разревелась, когда увидела свою записку, Цветов стал моргать слишком уж часто, Оганесян принялся нос тереть да глаза прятать, и так далее, и тому подобное. Только Иванова да Зырянову не удалось мне раскусить: уж больно хорошо собой владеют. Как говорится, ни один мускул не дрогнул у них на лице.

Польщенный Иванов улыбнулся и оглянулся на Томку. Та хихикнула и потерла ладошки. А Данила Акимович продолжал:

– Скажи, свидетель, что я ответил, когда Иннокентьев спросил меня, почему я так ловко угадываю?

Лицо Иванова сразу стало серьезным. Теперь он понял, к чему клонит директор, и покосился на опущенную голову Луизы.

– Вы ответили, что у вас разведка хорошая, – проговорил он глухо.