Территория Холода - Наталия Ивановна Московских
Я молчу, потому что не понимаю, о ком или о чем он говорит. Мне страшно задавать ему вопросы, я не представляю, чего сейчас от него ждать.
– Уходи, – приглушенно хрипит Майор.
На этот раз меня не надо просить дважды.
Пячусь от него, разворачиваюсь и несусь прочь. Клянусь, так сильно он не пугал меня даже в первый день моего пребывания в интернате.
Глава 35. Ускользнувшая Дриада
СПАСАТЕЛЬ
После ужина соседи решают устроить разъяснительно-воспитательную беседу. Они незаметно разбегаются от меня по пути от столовой и умудряются оказаться в комнате раньше. Когда я прихожу, они встречают меня, сидя на моей кровати со сложенными на коленях руками, как прилежные ученики на приеме у директора. При этом глаза каждого из них будто сообщают мне, что им не нравится, как я себя веду.
– Вы чего? – хмурюсь я.
– Спасатель, нам надо поговорить, – осторожно начинает Сухарь.
Нумеролог опускает глаза, и я понимаю: настучал остальным про мое намерение посетить директорский кабинет. Я, правда, не озвучивал, что действительно туда собираюсь, но догадаться было несложно.
Складываю руки на груди и ядовито ухмыляюсь. Возможно, будь я в более спокойном настроении, я даже сумел бы оценить по достоинству их заботу, но в последнее время находится все больше явлений, выбивающих меня из колеи, и я чувствую, как и без того напряженные нервы готовы сдать от малейшего вмешательства.
– Понятно. Интервенция, значит? Решили воспитывать?
Далай-Лама внимательно смотрит на меня.
– Ты станешь отрицать, что в последнее время нервный и дерганный?
– Не стану, – передразниваю его интонацию. – Я даже добавлю: я всегда таким был, с самого начала. Просто вас это только сейчас допекло.
– Нас не допекло, – не соглашается Далай-Лама. – Нас это взволновало. Мы думали, что это через какое-то время пройдет, и ты успокоишься, но ты только сильнее идешь вразнос.
– И вы хотите сообщить мне, что я должен стать прилежным мальчиком, иначе вам некомфортно? – елейно выцеживаю я.
– Ты почти не спишь, – тихо говорит Стриж. – Постоянно уходишь ночью… в смысле, каждую ночь. Ну почти. – Он тушуется. – Мы просто волнуемся!
– А какое вам дело до моего сна? – огрызаюсь я, и Стриж вздрагивает. – То, что мы соседи, не означает, что вы можете указывать мне, по какому распорядку жить!
– Зачем ты так? – качает головой Сухарь. – Никто не пытается тебе указывать.
– А что вы пытаетесь сделать? Помочь? Я разве вас просил помогать?
– Не кипятись, пожалуйста, – спокойно просит Далай-Лама.
– А то что? – рявкаю в ответ. – В Казарму меня сдадите? – Резко смотрю на Нумеролога. – Понравилось тебе в Казарме? Хочешь отправить туда соседа, который сомнительно себя ведет?
Нумеролог поднимает на меня расстроенный взгляд.
– Если у тебя трудный период, то да.
Готовлюсь выдать целый поток ругательств в ответ, но на меня ушатом холодной воды обрушивается реплика Сухаря:
– Старшая за тебя волнуется.
Во мне на миг все застывает, а затем начинает закипать с новой силой. Волнуется она, стало быть? И говорит об этом с моими соседями, чтобы они научили меня уму-разуму? Шикарно.
Где-то на полпути к тому, чтобы излиться на ребят шквалом ругательств, волна моего негодования рассеивается, и я просто чувствую опустошение. Внутри будто ничего нет. Не отвечая соседям, я разворачиваюсь и направляюсь к двери.
– Спасатель, погоди! – Сухарь поднимается и движется в мою сторону.
Я не вижу, что происходит, но, судя по звуку, кто-то ловит его за руку.
– Оставь его. Мы сказали достаточно, – рассудительно говорит Далай-Лама.
Я не оборачиваюсь, выхожу из комнаты в коридор, хлопнув дверью, и просто желаю потеряться во времени. В голове и на душе у меня рыхлая пустота – изборожденная земля без посевов, осыпающийся песочный карьер. Кличка Старшей призраком всплывает в мыслях и тут же пропадает, утянутая в болото из непереваренных ощущений. У меня не хватает сил разозлиться, как я привык. Не хватает сил кричать, потому что топливо из бешенства перегорело. Не хватает сил заплакать, потому что я не ощущаю законной для этого боли.
Мне ничего больше не хочется – просто идти, не выбирая направления. Переставлять ноги и не ощущать времени.
Раз-два, раз-два…
Ученический корпус исполняет мое желание, и я не замечаю, как вечер плавно перетекает в ночь. Путешествие по лестницам и коридорам чудесным образом умудряется занять несколько часов. Мысли снежными вихрями закручиваются у меня в голове, и я не успеваю поймать ни одну из них за хвост – все они ускользают в темноту и возвращаются рассыпавшимися на мелкие льдинки.
Замечая опустившуюся ночь, я приникаю к окну и несколько минут всматриваюсь в темноту. Сам не знаю, зачем, но решаю выйти на улицу. Учитывая, что во время интервенции я не успел ни снять куртку, ни разуться, можно выходить прямо сейчас, не тратя время на возвращение в тридцать шестую.
Спускаюсь на первый, замираю в тени, куда не дотягивается свет настольной лампы. У места коменданта царит великолепная гармония, несмотря на общий декаданс обстановки. Катамаран, не завершивший смену, храпит над скрипучим радиоприемником. Из динамика – треск помех и призрак старой песни.
Усмехаюсь про себя: умудрился же хоть кто-то найти здесь свою тихую гавань. Хотя при ближайшем рассмотрении можно усвоить печальную истину: тихую гавань здесь находят многие. Почти все. Только я малахольный.
Понурой тучей бреду к входной двери. Выплываю в тихую лунную ночь, сыплющую снегом, который все никак не ляжет. Здесь как будто навечно поселилась наглая, откормленная осень, не желающая отступать перед робкими знаками зимы.
В сторону Казармы идти совсем не хочется, и я убираю руки в карманы кутки, нахохливаюсь, как замерзший воробей, и бреду к корпусу младшеклассников. Ветер иногда толкает меня в грудь, как если б ему не нравилось, куда я иду, и он пытался развернуть меня. Шелест деревьев и треск лысых веток, шуршание пожухлой мокрой травы – все это сплетается в потревоженный призрачный шепот, в котором при должном желании можно даже расслышать речь. Царство болотистого леса доносит до меня человеческие слова.
Слышишь?
Сильнее кутаюсь в куртку и сбрасываю наваждение. От «поэтично» до «жутковато» один шаг, и делать его у меня желания нет.
Корпус младшеклассников с потухшими глазницами-окнами навевает
