Любовь Воронкова - Собрание сочинений в трех томах. Том 1. Волшебный берег: Повести и рассказы

— Нет, — сказала Аниска, — только ведь дождик же… А завтра обратно пойду. Вот тётка Анна пирог дала.

— Только один? — спросила Лиза.

Аниска не ответила.

— Ох, глупая, — улыбнулась мать, — неужели без дому и недели прожить нельзя? Ну садись, поешь.

— А потом Никольку бери… — добавила Лиза.

У Лизы моментально создался план — сейчас она сдаст Никольку, а сама к Верке, а с Веркой за ягодами…

Но, оглянувшись через минуту, Лиза увидела, что Аниски уже нет в избе.

Аниска и Светлана сидели на крыльце у Тумановых. Светлана неожиданно для самой себя обрадовалась Аниске. Она не скучала об Аниске, но всё же ей чего-то не хватало в эти дни. Особенно на работе. Танюшка прямо засмеяла её — то она грабли не так держит, то подгребает не чисто… А Катя тоже: «Что, некому за тебя поработать?» Ехидная такая!

— Ты не уходи больше, — сказала Светлана.

Но Аниска покачала опущенной головой:

— Мать велит. А то тётка Анна рассердится…

— Как хорошо — кругом пасмурно! — улыбнулась Светлана, поглядев на небо. — Может, и завтра покосу не будет. Только за ягодами сыро…

— Скоро малина поспеет, — сказала Аниска, — вот я тебя поведу… Ведро набрать можно!

— Ведро?!

Светлана с радости даже обняла Аниску.

Аниска, улыбаясь, развернула свой фартук.

— А я тебе гостинца принесла!

И подала ей два толстых ржаных пирога.

— Ой, куда мне столько? — засмеялась Светлана. — Да они же чёрные!..

Аниска омрачилась:

— А они всё-таки ничего. Они с морковью. Ты попробуй!

Светлана попробовала и сморщила свой защипнутый носик.

— Так себе… Ну-ка, а другой такой же?

У калитки неожиданно появилась Лиза. Она своими острыми мышиными глазками увидела пироги — один на коленях у Аниски, другой у Светланы в руках.

— Ага, — крикнула она, — а сказала, что тётка Анна один прислала! Ага! Скажу мамке! Тётка Анна три прислала!

— А вот и нет, — покраснев, ответила Аниска, — тётка Анна один дала!

— А эти два откуда же? Не тётка Анна дала? Нет?

— Нет.

— А кто же?

— Никто.

— Значит, сама взяла, да?

Аниска замолчала и покраснела ещё больше.

— Утащила, значит?

Аниска испуганно взглянула на Светлану.

Светлана опустила руку с пирогом и перестала жевать.

— Эх, ты, и не стыдно! — сказала Лиза. — Вот Косуля! Сейчас пойду скажу мамке, что пироги таскаешь!

И убежала.

Светлана обиженно поджала губы.

— Что ж ты мне… какие пироги приносишь? На вот, возьми, пожалуйста.

Она положила пирог Аниске на колени и встала. Во двор вошла Катя.

— Аниска пришла? Больше не уйдёшь?

Аниска не ответила и не подняла глаз. Катя поглядела на одну, поглядела на другую.

— Поругались, да? Всё, как петухи.

— Ничего не поругались, — оттопырив маленькие губы, ответила Светлана, — а просто я с ней больше не вожусь…

— А почему же?

— А потому же. Сами потом скажете, что я с жульницей вожусь.

— Аниска, — сказала Катя, — а ты разве жульница?

— Да, — сказала Аниска и ещё ниже опустила голову.

Катя удивлённо посмотрела на неё:

— Как это?

— А так, — подхватила Светлана, — у тётки пироги утащила.

Катя немножко помедлила, подумала. И вдруг рассердилась и всё её ленивое спокойствие исчезло.

— Она же для тебя принесла! А если бы не ты, то и не взяла бы их никогда! А уж ты скорей «жульница»! Тоже слово какое нашла! Да я бы на Анискином месте и водиться-то с тобой ни одного дня не стала бы, даже ни одной минуточки!

Катя круто повернулась и пошла прочь. Светлана вскочила и побежала за ней — она вовсе не хотела ссориться с Катей. Аниска глядела им вслед, не трогаясь с места.

Возле пруда, в большой тёплой луже Танюшка, Верка и белобрысый Прошка делали мельницу. Катя и Светлана вошли в лужу. Танюшка и Верка поднялись им навстречу. И Прошка присунулся. Стоят всей кучкой, говорят что-то и поглядывают в Анискину сторону.

Аниска медленно завернула в фартук пироги с морковью, встала и, не оглядываясь, пошла домой. Ей хотелось спрятаться где-нибудь на задворках, лечь, закрыть глаза и забыть всё так, чтоб совсем отняло память.

Мать увидела её в окно.

— Что это Лиза про пироги говорит? — закричала было она. Но поглядела в туманные Анискины глаза и сразу сбавила голос. — Ты что? Ай, заболела? Ступай-ка на печку, прогрейся хорошенько!

Аниска молча положила на лавку надкусанные пироги и залезла на печку. Она долго смотрела в потолок. Мать расспрашивала про тётку Анну, про Гришутку, про харчи. Аниска отвечала односложно, думая о своём. Потом вдруг заплакала.

— Ты о чём? — встревожилась мать. — Тётка Анна обижает, что ли?

— Нет.

— А чего ж тогда?

— Я ведь не украла пироги-то… Я взяла просто — их ведь там было много…

— Ах, вон что! Ну, а зачем взяла-то, разве тебе их не дали?

— Нужно мне было.

— Попросить надо. Кто ж так-то берёт? Разве можно?

— Да она не дала бы.

— А может, и дала бы. А раз не дала — самой брать нельзя! Хоть бы и не для себя…

Аниска, наклонясь с печки, поглядела на мать:

— Мамка… А тебе кто сказал, что я не для себя?

— Ну, кто сказал — сама вижу. Подружке небось принесла. А ей-то наши пироги не больно нужны! Глупая ты у меня, Аниска! Трудно тебе будет на свете жить. Э-эх! Сердце у тебя всё наружу — кто захочет, тот и поранит. — И тут же прервала себя: — Ну, не в этом дело. Нужны или не нужны ей пироги, а без спросу брать ничего нельзя. Придёшь к тётке Анне — скажи, что взяла. А ругаться будет — ну что ж, терпи. За дело. Вперёд умнее будешь. Скажи непременно, слышишь?

Аниска ответила со вздохом:

— Скажу.

Теплота приятно размаривала и нежила. Но лишь только Аниска начинала дремать — воспоминание о том, что случилось, как булавкой кололо в сердце. И она снова открывала глаза.

«Жульница!»

Дни в Корешках жаркие, медленные, как смола, текущая по стволу, как облака, идущие по небу…

Аниска сидела на бугорке над рекой. Гришутка играл на песке, у самой воды. Он отыскивал в песке крошечные раковины, гладкие камушки, чёртовы пальцы и складывал всё это на круглом глянцевитом листе кувшинки.

Аниска сушила мокрые от купания волосы. Они очень отросли за лето и крупными завитками лежали по плечам.

Отсюда, с бугорка, далеко видно. На том берегу кусты растут островками, а между кустов, на солнечных полянках, корешковские колхозники сушат сено. Аниска никого не знает, даже девчонок не знает. В первый же день, когда она только что появилась в Корешках и пришла на колодец, одна корешковская девочка сразу высмеяла её:

— Ты куда глядишь — на меня или на тётку Марью?

Стоявшая тут суровая тётка Марья осадила девчонку:

— Эко, язык-то у тебя вредный!

Девчонка застеснялась:

— Да ведь я так, я шуткой!

Но Аниска уже больше ни разу не пошла на колодец в то время, когда там был народ.

Она считала дни. Оставалось немного — последний лужок за рекой, вот этот самый. Аниске видно было, как вдали по ровному лугу ходили конные грабли, загребая длинные пушистые валы. Ближе к берегу, где росли кусты, колхозницы таскали сено охапками. Вон в синем платке тётка Анна. Высокая, худощавая, она широко взмахивает граблями. Вон набрала охапку, потащила. Ну и охапка — с полвоза будет! И откуда у неё сила такая?

Аниска мельком взглянула на Гришутку. Гришутка втыкал в песок зелёные ветки — может быть, устраивал сад. Солнце припекало, размаривало. Аниска подняла глаза к белым облакам, и сразу её мысли потекли куда-то далеко — от Корешков, от покоса, от Гришутки, — вслед за белыми холмистыми облаками… Куда они идут? Куда плывут они, словно большие гуси-лебеди по глубокой голубой воде?

Учительница рассказывала, что иногда облака идут низко, даже садятся на верхушки гор. А на горах домики. Вот сядет облако возле домика. Люди утром проснутся — что такое? Солнца не видно. Открыли окно — а в окно облако лезет…

Неожиданно резкий крик прозвенел над рекой. Аниска вскочила, взглянула вниз — Гришутки на песке не было. А на том берегу маленькая черноволосая женщина кричала, хватаясь за щёки:

— Ой, утонул! Ой, утонул!

Аниска скатилась с бугорка. Гришутка барахтался в осоке. Он не кричал, а только кряхтел с испуга. Аниска вытащила его на берег. Руки у неё дрожали, когда она снимала с него мокрую, с налипшей тиной, рубашку.

На крик со всех покосных полянок бежали женщины. Впереди — тётка Анна.

— Где? Где? — хрипло кричала она.

И едва поверила своим глазам, когда увидела на том берегу своего толстого Гришутку, который голышом сидел в траве и даже не плакал.

— В воде был! Сама видела — разрази меня гроза! — тараторила чёрненькая женщина. — Уже нырял, уж совсем воду хлебал, вот разбей меня гром!