Криминалистика по пятницам [litres] - Елена Валентиновна Топильская
— И ничего. Это же Мамонт, — отозвался оперативник. — Он как кот Баюн, сказки рассказывать будет, хоть тыщу и одну ночь, сам устанешь слушать, а по делу ни звука.
Я полистала приговор от 1950 года: да, исполнителем убийства охранника назывался Николаев, но приговор содержал подробное обоснование вины Голубичина в организации этого убийства. Как установлено было судом, это он, Голубичин, придумал, как убить охранника и открыть себе путь из колонии. Ох, как лукавил седенький старичок, утверждая, что на его руках, авторитетного щипача, нет человеческой крови!
К «корочке» личного дела сзади был прикреплен обтрепавшийся конверт, туда обычно клали фотографии осужденного. Я приподняла клапан конверта и заглянула внутрь. В нем лежала небольшая черно-белая фотография, сделанная очень-очень много лет назад. Для верности я перевернула фотографию: да, на ней был запечатлен осужденный Голубичин в 1950 году, после вынесения приговора за побег и убийство охранника, о чем свидетельствовала надпись фиолетовыми чернилами. Наконец-то я узнала, как его зовут: Максимилиан Фаддеевич. Так что логичнее было бы теперь называть Механа не Алексеем Гавриловичем, а Алексеем Максимилиановичем, потому что Механ чертами своей внешности до боли напоминал молодого Максимилиана Голубичина. Просто одно лицо! Если тут не кровное родство, то не иначе как переселение душ. К счастью для него, да и для всех остальных участников этой истории, Гаврила Николаев сгинул с белого свету, так и не успев узнать, насколько мальчик, родившийся у его жены и носивший его отчество и фамилию, похож на его ближайшего друга; да что там друга — фактически брата.
— Пошли? — сказала я Синцову, после того как и он заглянул в личное дело Мамонта.
— Пошли, — кивнул он.
Начальник колонии выделил нам в помощь своего дежурного помощника. Предлагал еще бойца с автоматом, но нам казалось неприличным идти задерживать дряхлого старичка, еле держащегося на ногах от слабости, такой многочисленной толпой, да еще и с оружием. Если честно, у меня еще в тот раз были сомнения, а в силах ли Мамонт поднять метлу, которая украшала предбанничек его бытовки.
ДПНК, подсвечивая себе фонарем, постучал в дверь вагончика. Прошло долгих две или три минуты, пока в крошечном мутном окошке зажегся неяркий свет. Мы услышали из глубины вагончика тихое шарканье; я представила, как Голубичин, кряхтя, спускает со своего узенького ложа сухие старческие ноги, шарит ими по полу, влезая в разношенные валяные тапки, и, накинув тулуп, идет открывать. Что он думал, идя к двери? Понимал ли, кто и зачем решил навестить его посреди ночи?
На лице его, появившемся в щелке двери, не отразилось никаких эмоций. Мучился ли он бессонницей, вспоминая о своих преступлениях? Испытывал ли страх, что когда-нибудь все раскроется? Или ему было уже все равно?
Он долго смотрел на нас бесцветными слезящимися глазами. Потом медленно протянул вперед руку, закрываясь ладонью от фонарика, светившего ему прямо в лицо, и еле слышно проговорил:
— Наконец-то. Устал уже вас ждать. Хочу на зону.
Глава 18
Сына он разыскал, когда тому было двадцать лет. Выйдя из колонии за пять лет до срока, по состоянию здоровья, в 1970 году, он сразу поехал в Новгород. Мать Алексея к тому времени уже умерла, Алексей жил один, закончил техническое училище, отслужил армию. Когда на пороге его комнаты в разваливающейся деревянной хибаре появился невысокий пожилой мужчина, Алексей, несмотря на потемневшее обветренное лицо гостя и белым-белехонький стриженый «ежик» на его голове, не мог не заметить, что будто в зеркало смотрится, глядя на него. Номинальный отец Алексея, потрескавшаяся фотографическая карточка которого стояла на буфете, любовно оправленная в роговую рамочку покойной матерью, ничуть не напоминал ему его собственные черты; а тут — просто две капли воды, и гость подтвердил Алексею, что между ними есть кровное родство. Только ростом Голубичин не вышел, своей статью Алексей пошел в мать.
Они стали жить вместе. Мамонт обжился, присмотрелся к сыну и потихоньку стал просвещать того относительно преимуществ воровского промысла и реалий тюремной жизни. Жить можно везде, внушал он обретенному сыну; в зоне, если следовать некоторым правилам, тоже можно выжить, и в тайге можно не пропасть, даже хребет Черского перейти можно, был бы фарт.
Алексей прислушивался; вечерами, после работы, закусывая плохонькую водку немудреной дешевой закуской, приготовленной Мамонтом, обсуждал с ним поначалу осторожно, потом все более заинтересованно, как оно там, в местах не столь отдаленных, как стать своим на зоне и, главное, каким преступным ремеслом можно поправить свое материальное положение. Мамонт обещал всему научить. И для затравки обучения вытатуировал сыну на пальцах руки — «МЕХАН», как его прозвали еще в армии за умелые руки. От этого и решили плясать, Голубичин обязался ввести сына в воровской мир под этой кличкой.
Алексей по объявлению устроился на работу в Ленинградский аэропорт, и они переехали в Питер, сняли комнату; на работе Алексею предоставили общежитие, но там он появлялся редко: они с отцом разрабатывали хитроумный план краж ценных вещей из пассажирского багажа. Вернее, план разработал Мамонт, а Алексей обеспечивал техническую сторону гешефта. Как-то к Мамонту в гости нагрянули старые приятели по зоне. Началась пьянка, слово за слово, и один из гостей тем самым ножом, что пять минут назад разделывал колбасу для закуски, распорол другому зэку живот так, что наружу полезли внутренности. Сам он тут же в страхе сбежал, а Мамонт деловито сказал сыну:
— Помоги.
Под руководством Мамонта, который всегда любил читать, и как-то в камере, за неимением более веселого чтения, заглянул в учебник анатомии, они со знанием дела отрезали убитому голову и руки — чтобы его не смогли опознать, поздно ночью упаковали труп в покрывало, сделав узел, отдельно в коробку сложили отчлененные части, на тачке отвезли к водоему по дороге на Пушкин и, натолкав в узел камней, сбросили на дно. Голову и кисти рук сожгли там же, разведя костер. Под утро к огню подошли погреться милиционеры, патрулировавшие у совхоза. Посидели вместе с ними, пожаловались на совхозный свинарник, отравлявший местность отходами жизнедеятельности скота, даже не поняв, что тошнотворный запах исходит не от свинарника, а от костра, в котором сгорели человеческие останки. И ушли. Впрочем, Мамонт всегда знал, что делать, и место для костра неподалеку от вонючего свинарника выбрал не случайно.
К удивлению Алексея, все эти приключения его не шокировали. Он спокойно перенес и убийство на его глазах, и свое участие в расчленении трупа, и последующее сокрытие. А болтовня с милиционерами над кострищем,
