Хромоножка и другие: повесть и рассказы для детей - Александр Станиславович Малиновский
Глава 8. Тоска-кручина
Петра Захарьева не стало осенью, в середине ноября. За Смирновыми, где отвесный каменистый берег, укрепив для надёжности пудовую гирю в тележке и привязав себя верёвкой, махнул он её в Волгу-матушку. Свершил всё обстоятельно.
Обнаружили его только на второй день рыбачившие недалеко ребятишки.
Положили Петра в гроб обычной длины. Как если бы покойник был с ногами. Не стали экономить на досках. Никого почти со двора Муры на похоронах не было. Матвеевна в это время была в деревне у сестры. Старик Гордей Фомич из-за больных ног и сердца не мог уж спуститься вниз. Он быстро, на глазах сдавал. Большаков – на фронте. Мура видела, как появились во дворе непривычные посетители. Три человека с мастерских, она их сразу узнала, а четвёртый – деловой такой в кителе и с орденом на груди. Они обо всём и позаботились. И лёгонький гроб они несли. Под моросящим дождиком… Анна Большакова да Миня с Валей – шли за гробом до самого кладбища. На своей ступе похоронный маршрут нетрезвый Стелькин осилил только до парикмахерской, дальше по грунтовой дороге с ухабами и лужами продвигаться не решился.
* * *Переживания последних дней изнурили Муру. Она стала быстро терять вес и чаще, чем обычно, пить. Редко умывалась и стала нервозной. Белая её шерсть сильно потускнела и стала всклоченной. Мура чувствовала, что в ней поселилась какая-то серьёзная болезнь. Но кошке было не до нее…
Она и на мышей охотиться стала без азарта, вяло. По необходимости.
Дома её давно не кормили. Нечего было давать.
Как тяжело без того, кого любишь!..
На Муру опять нашла тоска.
С фронта приходили поезда с ранеными. Недалеко о железнодорожной станции разместили госпиталь. Мура бегала на станцию к поездам. И ждала. Сама не знала, во что верила…
Она приходила вечером со станции сильно уставшая.
Садилась на лавочку, на которой совсем ещё недавно наигрывал на гармошке Петька, и печалилась.
Фомич сверху в окно видел её скорбный вид и не выдерживал, говорил веско:
– Так уж, до смерти, не горюй, слышь… Совсем загнуться можно… И не торопи! Кончится война, и придёт твой Большак. Порода Большаковых крепкая. Я и батюшку его знавал, и деда. Расею нельзя победить! У нас ведь в руках такая оглобля, что Гитлеру не сдобровать. Вот только хорошенько развернуться надо!.. Было уже такое…
* * *…Один раз после станции она побрела к Стелькину.
Там обычная картина. Только вместо Петьки теперь был около будки хмурый с косматыми бровями незнакомый высокий дядька…
Встретившись взглядом с Мурой, хозяин мастерской поспешил:
– Не суди нас строго. Каждому – своё. Чем же тебя угостить? Вот половинка огурца. Ах, да: он тебе ни к чему… А, вот!
Порывшись в кармане брюк, он достал конфету.
– На тебе подушечку, – и протянул серую, запылившуюся конфетку, – зря, что ли, приколтыхала!
Мура разжевала конфету и проглотила.
– Как, дорогуша? Жизнь стала слаще? – неожиданно зычным голосом спросил человек с косматыми бровями.
Если бы Мура умела говорить, что бы она сказала? Сладкий вкус ей был неведом…
…Нет, тоскливо ей и в сапожной мастерской. Хоть и угощают там конфетами…
Глава 9. Новая беда
Мура продолжала метаться.
А тут вскоре сильно заболела жена Большака, тихая Анна. Она постоянно прихварывала, в этот раз совсем слегла. Если вставала, то еле ходила. Работать никак нельзя.
Огородишка какого-никакого нет. Где брать еду?..
Настали дни, когда кроме хлеба на карточки, ничего не давали. И то не каждый день был хлеб.
Приехавшая из деревни Матвеевна принесла кусок тыквы. Но её ещё вчера вечером Миня с Валькой доели вместе с кожурой.
* * *Когда Муру Большак принёс к себе в дом со сломанной ногой, двойняшкам Мине и Вальке было по четыре года. Она росла вместе с ними, и теперь воспринимала шестилетних ребят и их мать, как своих соплеменников.
…Сегодня, возвращаясь от Стелькина, она свернула к знакомому складу около магазина. Задержалась Мура там недолго. Вышла и вместе с добычей направилась домой.
Она поскребла здоровой лапой в дверь, и ей открыли. С сияющим видом она переступила порог. В зубах у неё была придушенная мышь. Мура шагнула от порога вглубь комнаты и положила добычу на пол перед хозяйкой. Анна лежала на кровати ничком. Шагнув в сторону, кошка стала в упор смотреть на хозяйку. Анна повернула к ней лицо:
– Ах, Мура, Мура, какая ты! – Анна не находила слов. – Заботница! Но, голубушка наша сердечная, мы, люди, мышей не едим. Вот ведь как…
Мура слушала и не понимала, почему мышь остаётся нетронутой. Хозяйка не ест и детям не даёт?
Люди иногда бывают такими странными, трудно понять, отчего?..
– Мам, у меня голова кружится, так есть охота, – сказал Миня, набирая в кружку воды.
– Я уже две выпил, а всё равно… Только бурчит, – крутнул шишкастой головой Валька.
– Сходите в Дарьин переулок, там у старого колодца крапива растёт. Нарвите, как восейко[2] у нашего забора. Суп сварим.
– С мышью? – удивился Миня.
– Там две картошки ещё есть. Сегодня утром в чулане нашла. За тазик укатились…
* * *…Через Волгу по мосту продолжали громыхать поезда с ранеными, эвакуированными с Запада. На фронт шли составы с горючим, военной техникой…
В посёлке развернули ещё один госпиталь. Мура туда бегала и смотрела во все глаза. Каких только раненых она не видела. Безногих, безруких, всяко перевязанных. И как Стелькин были: без одной ноги, и как Петька – без обеих… Видела, как один, похожий на Большака, с перевязанной головой давал прикурить совсем молоденькому без обеих рук. И тот, безрукий, разговаривая, улыбался!?. Мура долго смотрела на его болтающиеся перевязанные култышки рук…
Матвеевна говорила Анне:
– Наша Мура-то повадилась, смотрю, в госпиталь бегать. Большака, что ли, всё ищет меж увечных. Совсем после Петрухи извелась.
Анна еле слушала её. А когда соседка ушла, ахнула. Как оборвалось что-то внутри:
– Уж не Андрей ли там? А я лежу… Может, он такой, как Половинкин, без ног! Либо без рук?.. И возвращаться не хочет… Кошки-то всегда раньше людей неладное чуют… Если б не так, она бы на станцию бегала, не в госпиталь…
Утром, когда Миня и Валя ещё спали, а Матвеевны не было видно, она с трудом поднялась с постели. Позвала Муру, и они пошли в госпиталь.
Необычным для Муры был этот поход.
Хозяйка её в чёрном платье с бескровным лицом часто останавливалась и хватала воздух сухими губами, прислоняясь к забору. Когда кто-нибудь из прохожих подходил к ней, она вялой рукой молча протестовала, отказываясь от помощи.
Добирались они до госпиталя значительно дольше, чем это делала Мура одна.
Они уже были около ограды госпиталя, когда Анне снова стало плохо. Она опустилась на тёмную лавочку у
