Станислав Рассадин - В стране литературных героев
Гена: (запинаясь). Ой ты гой еси, царь Иван Васильевич!.. Я про все согласен поведати... Я мужского буду роду-племени, Нарекли меня предки Геннадием...
Иван Грозный А который смерд научил тебя Возводить на царя напраслину? Аль ты думу затаил нечестивую? Али славе нашей завидуешь?
Гена Ой ты гой еси, царь Иван Васильевич! Про тебя я читал в хрестоматии! Наизусть отрывок заучивал И трояк за то заполучивал...
Иван Грозный (насторожившись). Как ты вымолвил? Хиромантия? Эй! Вязать сего чернокнижника! То наука зело бесовская! Богомерзкая, басурманская!
Гена: (плаксиво). Да какая там хиромантия? Я и слова такого не слыхивал! Говорил я про хрестоматию Это книжка! Обыкновенная, А совсем никакая не черная...
Иван Грозный (зловеще). Ишь, какому лукавству отрока Обучили проклятые демоны! Ан московский-то царь не глупей тебя. Что такое есть хрестоматия? Поношение Христа с матерью И со всем трояком... то бишь-с троицей!
Гена: (а отчаянии). Да при чем тут Христос и троица? Я ж вам все по совести выложил!..
Иван (успокоительно). Хорошо тебе, детинушка, Что ответ держал ты по совести. Я топор велю наточить-навострить, Палача велю одеть-нарядить, Чтобы знали все люди московские, Что и ты не оставлен моей милостью...
Гену тут же хватают и волокут-страшно сказать-к плахе! Мы-то с вами знаем, что Архип Архипович не даст его в обиду, но Гене сильно не по себе.
Гена: Ой! Ой! Отпустите! Вы не имеете права! Архип Архипыч! Куда они меня тащат! Да включайте вы скорей вашу машину!..
И сразу-тишина. Гена и профессор снова одни.
А.А.: Что, испугался? Серьезный господин, не правда ли?
Гена: (он еще сильно напуган). Серьезный! Мало сказать! Недаром его Грозным прозвали!
А.А.: Хочешь еще разок с ним встретиться?
Гена: Нет уж! Спасибо!
А.А.: А если он на этот раз будет совсем другой? Тише воды ниже травы?
Гена: Это Иван-то Грозный?
А.А.: Да, он самый... И кроме того: чего же ты боишься? Ты же видишь, я в любой-момент приду к тебе на помощь.
Архип Архипович включает машину, и мы вновь слышим голос царя Ивана. Но что с ним стало? Голос жалобный, растерянный, перепуганный...
Иван О-ох, сделал я великие прегрешения! Пособи мне, господи... Пособите, чудотворцы московские...
Гена: И это, по-вашему, Иван Грозный? Так я вам и поверил!.. И вообще-почему он не в хоромах там каких-нибудь, а в обыкновенной квартире? Глядите: электричество, телефон... Да это, наверно, артист переодетый!
А.А.: Никакой не артист, а настоящий царь всея Руси Иван Грозный. Только уже не из поэмы Лермонтова, а из комедии Михаила Булгакова "Иван Васильевич". Видишь ли, в этой комедии происходит вот что. Один инженер изобрел машину ну, вроде нашей, - только с ее помощью можно проникать в другие эпохи. И вот произошла ошибка. Иван Грозный - самый что ни на есть настоящий царь! очутился в Москве тридцатых годов нашего века...
Иван (испуганно). Кто это? Чего надо? Кто такие?
А.А.: Не бойтесь, Иван Васильевич. Меня зовут Архип Архипович.
Иван (жалобно и подозрительно). А ты не демон?
А.А.: Ну какой же я демон? Такой же человек, как и вы!
Иван А это с тобою кто?
А.А.: Это мой юный друг и помощник.
Иван (со страхом). Кудесник?
Гена: Нет, я пионер.
Иван О боже мой, господи, вседержитель! Так я и знал! С нами крестная сила! Свят, свят, свят, сгинь, пропади! (С горестным изумлением.) Ишь ты, на месте стоят. И крест животворящий не помог!
Раздается пронзительный телефонный звонок. Иван в ужасе от него шарахается.
Гена: Да что вы все пугаетесь? Это же телефон!
Иван Как ты его кличешь? Те-ле-фон?! Демон?
А.А.: (даже ему начинает надоедать пугливость Ивана). Ну вот, спять демон! Можете сами убедиться: ничего в телефоне страшного нет. Возьмите трубку... Вот эту черненькую. Ну да, эту!
Иван опасливо снимает телефонную трубку.
Голос в телефоне Але! Але! Можно Архипа Архиповича?
Иван (в страхе). Ты где сидишь-то? (Озирается.)
Голос в телефоне (нетерпеливо). Я говорю, позовите Архипа Архиповича!
Иван (ужас его достиг последних пределов). Да где ты? Под столом, что ли? Свят, свят, свят! И под столом никого!.. Погубили демоны! Увы мне, Ивану Васильевичу, увы!.. (Горько плачет.)
А.А.: Да не плачьте вы, Иван Васильевич! Дайте лучше трубку! (Отбирает ее у Ивана.) Да! Я у телефона!
Голос в телефоне (сердито). Архип Архипович, вам звонят из детской редакции радио. Кончайте это издевательство!
А.А.: Простите, я не понимаю... О чем вы говорите?
Голос в телефоне Как-о чем? У нас тут ваши слушатели телефон обрывают. Одна девочка прямо в голос плачет: зачем вы, говорит, этого бедного царя так мучаете?..
А.А.: (сконфуженно). Вот как? Ну хорошо, хорошо... (Кладет трубку.) Видишь, Гена, что происходит? Тот Иван Грозный тебя до смерти напугал, а за этого, за несчастненького, уже наши слушатели заступаются...
Иван жалобно всхлипывает.
Ну что ж, раз такое дело, придется нам его в покое оставить. Пусть придет в себя.
И бедный Иван Васильевич остается один - приходить в себя, а наши герои снова возвращаются в кабинет профессора.
Гена: Архип Архипыч, а может, вы меня опять разыграли? Как тогда, с Митрофаном?
А.А.: Нет, Гена, не такой уж я любитель розыгрышей. Просто эти цари очень разные. У Лермонтова Иван страшен, коварен, жесток, но по-своему даже величествен. А у Булгакова он смешон и жалок.
Гена: Но ведь настоящий-то Иван Грозный наверняка был не такой, как у Булгакова! Иначе его разве прозвали бы Грозным? Значит, ваш Булгаков все выдумал!
А.А.: Не совсем. Булгаков хотел сказать, что даже самый жестокий, самый страшный человек страшен лишь потому, что уверен в своей безграничной власти над другими людьми. И потому, что эти люди своим рабским страхом в нем эту уверенность поддерживают. Но стоит ему оказаться среди тех, кто его не боится,- и он сразу же может стать совсем другим, смешным и жалким...
Гена: Молодец против овец?
А.А.: Вот именно! А против молодца-сам овца... И чтобы выразить эту мысль, Михаил Булгаков взял и перенес грозного царя в непривычную для него обстановку. Сразу слетели с него величественные одежды, а под ними обнаружился самый обыкновенный человек, трусливый, жалкий, напичканный суевериями...
Гена: А-а! Значит, тут дело не в том, что эти два Ивана - разные? Ну, так бы сразу и сказали! Теперь я понял. Значит, у Булгакова - тот же самый Иван, что у Лермонтова, да? Только теперь его в другую жизнь искусственно пересадили... Так ведь такое с кем угодно сделать можно. В непривычной обстановке кто угодно растеряется. Я вон тоже сперва как этого Ивана испугался!.. Архип Архипыч! Это нечестно! Выходит, вы меня просто перехитрили! Иван-то-один и тот же!
А.А.: (такого оборота он не ожидал). Бог с тобой, Геночка! Я и не думал с тобой хитрить! Боюсь, что ты меня слишком буквально понял. Все-таки, что ни говори, а у Лермонтова и у Булгакова - два совсем разных образа. Два разных человека! Неужели знакомство с двумя Иванами тебя в этом не убедило?
Гена: Нет, не убедило! (И тут его осеняет.) А знаете, почему не убедило?
А.А.: Почему?
Гена: Да потому, что вы мне этих Иванов по очереди показали. По отдельности. А вот если бы вы их вместе свели,-это было бы другое дело. Как только они стали бы друг с другом разговаривать, тут мы бы и увидели, разные они или не очень... (Со вздохом.) Только такое, наверно, невозможно, чтобы сразу двух вместе...
А.А.: (его честь изобретателя задета). Как это невозможно? У нас все возможно!
Гена: (с воодушевлением). Неужели вы сейчас двух Иванов вместе сведете?
А.А.: Ничего нет проще. Только, во-первых, не Иванов - они мне, признаться, уже поднадоели. И, во-вторых, не двух, а гораздо больше!
Гена: То есть как-больше?
А.А.: Очень просто. Ведь в литературе немало случаев, когда один и тот же герой предстает во множестве обличий. Вот, например, Дон Жуан... Дон Жуан есть и у Мольера, и у Байрона, и у Пушкина, и у Мериме, и у Алексея Константиновича Толстого, и у Гофмана, и у Чапека, и у Блока, и у Брюсова...
Гена: (перебивает его). Погодите, погодите... А при чем тут Дон Жуан? Иван Грозный - он ведь на самом деле жил. Это историческое лицо! А Дон Жуан-он же выдуман!
А.А.: Да как тебе сказать... Дон Жуан тоже существовал на самом деле. Он жил в Испании, в четырнадцатом веке. И подлинное его имя было Дон Хуан Тенорио. О нем сохранились кое-какие довольно достовернее сведения. Так что мы можем утверждать, что у всех Дон Жуанов был один, так сказать, первоначальный прототип.
Гена: А они сами-что, все разные?
А.А.: (загадочно). А вот сейчас увидишь...
Он включает свою машину, и перед Геной появляется несколько человек довольно неожиданного обличья. Нельзя сказать, чтобы наш Гена был большим знатоком историй про Дон Жуана, но и он понимает: что-то тут не то. Незнакомцы одеты в простонародное платье, и говор их тоже никак не аристократичен.
Первый незнакомец Я тебе доложу, братец ты мой, что хозяин мой - это величайший из всех злодеев, каких когда-либо носила земля, чудовище, собака, дьявол, турок, еретик, который живет, как гнусный скот, как эпикурейская свинья...
