Бенедикт Сарнов - Юра Красиков творит чудеса
Лена Пыльникова застыла, раскрыв рот, потрясенная всем этим великолепием.
- Ой! Юрик! Это все гипноз? Да? Гипноз?
- Ясно, гипноз! - сказал молчавший до сей поры Сашуня.
- Ха-ха! Как же! Гипноз! - саркастически ответил Юра. - Можете проверить, все настоящее!
Минуты две он наслаждался произведенным эффектом, потом вдруг спохватился.
- Тьфу ты, черт! Чуть не забыл самое главное!
Пошептав что-то себе под нос, он щелкнул пальцами.
Появился роскошный, редкой красоты и, размеров ангорский кот. Лениво потянувшись, он вспрыгнул на тахту и величественно там расположился.
Совершенно очумевшая Лена бросилась к тахте, стала играть с котом, гладить его, переворачивать на спину. Кот добродушно позволял все это с собой проделывать. В нем не было и тени Лениного нахальства. При всех своих великолепных статьях он был воплощенная деликатность и благовоспитанность.
- Что, Паршуня? Скажешь, и это гипноз? - язвительно спросила Лена, как истая женщина, сразу приняв сторону победителя. И, еще раз оглядев комнату, удовлетворенно подвела итоги: - Теперь даже иностранных корреспондентов принять не стыдно...
До иностранных корреспондентов дело пока еще не дошло. Но корреспондент из газеты действительно уже явился. Это был корректный юноша в замшевой куртке. У него было вежливое, скучающее лицо человека, смирившегося с тем, что ему, как всегда, опять всучили самое неинтересное редакционное задание.
Широким гостеприимным жестом Марк Самсонович ввел гостя в коридор, совсем как экскурсовод, показывающий посетителям залы музея.
- Здесь, - торжественно провозгласил он, - хранятся все лучшие сочинения моих учеников, классные и домашние работы, собранные за тридцать пять лет моей педагогической деятельности. А также все рукописные журналы, стихи, рассказы наиболее одаренных членов школьных литературных кружков, которыми я руководил. Должен сразу сказать, что литературный кружок - это краеугольный камень моего педагогического метода. Я всегда считал и считаю, что преподавание литературы в школе без литературного кружка есть чистейшая фикция! Вот, пожалуйста! - Марк Самсонович выхватил из скопища старых тетрадок одну. - Классная работа ученика 6-го класса "А" 635-й школы Свердловского района Димы Чепурного. Ныне это крупнейший ученый, литературовед, доктор филологических наук. В прошлом мой ученик. Или вот! - Новая тетрадка безошибочно выхвачена из скопища ей подобных. - Григорий Половинкин! Тоже мой ученик. Ныне знаменитый поэт! Слыхали, конечно?
- Ну как же, - сказал корреспондент, уверенно делая вид, что ему прекрасно знакома фамилия знаменитого поэта.
- А вот, не угодно ли! "Первое мая", стихи Паши Палева. Ученика 4-го класса "Б". Тоже писателем стал. Драматургом. И довольно известным.
- Это какой Палев? Тот самый? - оживился корреспондент.
- Вы имеете в виду песни? Да, он. Но песни - это так, между прочим. А вообще-то он писатель...
- Так он тоже ваш ученик? - Теперь в голосе корреспондента звучало уже неподдельное уважение.
- Мой, - небрежно ответил Марк Самсонович. - Среди моих учеников много знаменитых писателей. Клышко, Кутов, Кобликов, Пичугин...
- Как же, как же, - фальшивым голосом солидно протянул корреспондент.
- Ну, а теперь, - делая свой широкий приглашающий жест, продолжал Марк Самсонович, - милости прошу в мою библиотеку. Это святая святых! Собственно, с нее-то все и началось. Я начал собирать ее сорок с лишним лет назад, шестнадцатилетним мальчишкой... Должен вам сказать, что в отличие от многих библиофилов я не отношусь к книге как к фетишу. Я беспощадно подчеркиваю, загибаю страницы, если мне это нужно. Помните, как говорил Маркс? Книги - мои рабы!.. Конечно, я уверен, что вам доводилось видеть и не такие раритеты, но кое-что, полагаю, поразит и вас... Достаточно сказать, что мне удалось собрать все прижизненные издания Блока... Почти все прижизненные издания Пушкина...
Последние слова Марк Самсонович произносил уже в комнате. Рука его привычно потянулась к тем полкам, на которых должны были стоять книги, о которых он говорил, и вдруг наткнулся на холодное, мерзкое стекло.
- Что это? - отдернул он руку, как будто бы прикоснулся к змее.
Ничего не понимая, он отодвинул стекло и достал первую попавшуюся книгу. На новеньком ледериновом переплете красовалось золотое тиснение: "Луи Буссенар. Похитители бриллиантов". И золоченый череп, перекрещенный двумя стрелами.
- Что это? - еще раз спросил Марк Самсонович уже с неподдельным ужасом. Ноги его подогнулись, он непроизвольно опустился в изящное жидконогое креслице и несколько секунд полулежал в забытьи. Потом приподнял голову, испуганно оглянулся и слабым голосом, ни к кому конкретно не обращаясь, сказал:
- Боже мой! Где я?
- Марк Самсоныч! Не волнуйтесь, вы дома. Вы у себя дома, - как маленькому, объяснила ему Лена. - Это сделал Красиков. Но не думайте, пожалуйста. Это не гипноз! Юра Красиков, он еще и не такое может!
- А книги? Где мои книги? Моя библиотека!
- Я их пока на нашем школьном дворе сложил, где макулатура, - сказал Юра.
- Мои книги - макулатура?! - Марк Самсонович опять в изнеможении откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
- Быстро давай назад все его барахло! - тихо сказал Юре Сашуня.
- Ну что ты стоишь, как бревно? Он же умереть может! - тормошила Юру Лена.
Юра пожал плечами.
Вместо полированных застекленных стеллажей опять появились некрашеные сосновые полки с растрепанными старыми книгами.
- Мои книги! - не веря своим глазам, умильно воскликнул приведенный в чувство, ничего не понимающий Марк Самсонович. - Какое счастье! Боже, как вы меня напугали!
Дрожащими руками он перебирал обложки, страницы, гладил корешки.
- А это что? - вдруг с ужасом указал он на полированный стол с портретом Бриджит Бардо. - Немедленно верните мне мой стол!
- Пожалуйста! Я ведь хотел как лучше! - оскорбленно сказал Юра.
Появился прежний стол, заваленный книгами и тетрадями.
Ангорский кот, лежавший на тахте, заинтересовавшись перестановкой мебели, потянулся, соскочил с тахты и вспрыгнул на стол.
- Что это? Брысь! - закричал Марк Самсонович. - Откуда этот зверь? Вон! Немедленно вон отсюда!
- Это вместо вашего облезлого Лени, - сказал Юра. - Его, небось, вы боялись прогнать, а такого красавца гоните.
- Разве можно даже сравнивать его с вашим страшилищем! - сказала Лена. - Пусть хоть он останется, а?
- Нет! Ни в коем случае! Немедленно верните мне Леню! - истерически закричал Марк Самсонович.
Вместо роскошного ангорского кота на столе появился тощий и наглый Леня.
Марк Самсонович схватил своего любимца и исступленно прижал к груди. Он гладил его, целовал, не выпускал из рук, опасаясь, как бы он опять не был подменен невесть откуда взявшимся чужим котом.
- Скажите, - указывая на Юру, обратился к Марку Самсоновичу в суматохе, всеми забытый корреспондент. - Этот мальчик - тоже ваш ученик? Интересное как он это делает? Очевидно, какая-то особая форма гипноза?
И тут даже вечный скептик Сашуня Парфенов не выдержал.
- Какой там гипноз, что вы! - сказал он. - Можете потрогать, все настоящее...
Корреспондент попытался потрогать Леню. Тот злобно зашипел, выпустил когти и яростно ударил лапой корреспондента по руке.
- Черт его знает! Кажется, и в самом деле не гипноз, - зализывая исцарапанную руку, неуверенно сказал корреспондент. - Очевидно, мы имеем дело с явлением, пока еще неизвестным науке...
Он достал из кармана блокнот, шариковую ручку. Выражение вежливой скуки на его лице окончательно уступило место живому и неподдельному интересу.
НЕОБХОДИМО ТРУДОВОЕ ВОСПИТАНИЕ...
Виктор Петрович и Коля возбужденно бегали по кабинету, время от времени бросая друг другу раздраженные, запальчивые фразы.
За время, прошедшее с тех пор, как мы их оставили, температура их давнишнего спора повысилась на несколько градусов. Но сам спор ни на йоту не сдвинулся с мертвой точки.
- Обязательно надо ставить эксперимент! - горячился Коля.
- Какое легкомыслие! Это недостойно настоящего ученого! - сердито возражал. Виктор Петрович.
- А страх перед собственным открытием? Это достойно настоящего ученого? - ехидно спрашивал Коля.
Трудно сказать, до каких взаимных оскорблений дошли бы учитель и его любимый ученик, если бы этот бурный разговор не был прерван внезапным появлением Елены Николаевны.
Она стремительно ворвалась в кабинет и швырнула на стол перед Виктором Петровичем какую-то потрепанную тетрадку:
- Вот! Пожалуйста! Полюбуйся! Доигрались с вашей наукой!
Тетрадка при ближайшем рассмотрении, оказалась Юриным дневником. Виктор Петрович взял его в руки и с некоторой, опаской стал перелистывать.
Каждая страница дневника была испещрена надписями. Иные надписи носили характер спокойной и суровой констатации факта: "Мальчик крайне ленив!" Или: "Безобразно вел себя на уроке химии". Или: "Играл в волейбол во время классного часа". Но гораздо больше было надписей, представлявших собой патетические и грозные обращения к родителям. Каждая такая надпись, по мысли писавшего, должна была потрясти сердце того, к кому она была обращена. И каждая из них была в то же время возгласом отчаяния, сигналом бедствия, воплем о помощи: "Родители! Ваш сын крайне развязен! Обратите внимание на воспитание вашего сына!" Или: "Родители! Ваш сын не приучен к порядку и к работе!" Или совсем кратко: "Родители! Вовремя займитесь сыном!"
