Борис Привалов - Петрушка — душа скоморошья
— Как, боярин, протёр ты свой драгоценный очи? — сочувственным шёпотом спросил Грек.
Воевода открыл глаз.
— Ну вот, слава богу, прозрела наша батюшка боярин! — с нежностью молвил Грек и ударил воеводу блюдом по голове.
Воевода, как куль, свалился на пол.
— Вот это голова! — уважительно произнёс Фролка. — Даже блюдо прогнула!
И запел игриво:
Али плешьМоя наковальня,Что всякВ неё стучитДень-деньской!
— Люди добрый! — страшным, как звон набата, голосом пробасил Грек. — Покарал вас господь за грехи ваши! Убит воевода-батюшка! Дышит ещё, но вот-вот прикончится!
Все, забыв о скоморохах, бросились к воеводе.
Этого только и надо было ватаге. Прихватив под руки избитого Фомку-гусляра, скоморохи выбежали во двор.
— Нужно дверь-то подпереть! — сказал Потихоня и подкатил к двери чугунную пушку, которая стояла у воеводского крыльца. — Опомнятся — погоню наладят! Кто боярина-то стукнул?
— Грек блюдом, — переводя дух, ответил Фролка. — Да сейчас очухается, поди. У бояр-то головы — что ядра чугунные.
Скоморохи и медведь выскочили из ворот.
На улице зеваки ещё судачили о том, за что люди воеводы избили и схватили гусляра.
О драке в доме воеводы гуляки ещё ничего толком не знали.
Только увидев, как Потихоня подкатывает большой валун к воротам, чтобы подпереть их, толпа догадалась, что в доме воеводском неладно.
— Куда теперь-то? — спросил Фролка.
Послышались крики и уханье — слуги воеводы выламывали подпёртую пушкой дверь.
— Сюда, сюда! — замахал скоморохам какой-то неказистый горожанин, пряча нос в воротник зипуна. — Да поспешайте!
Только успели скоморохи укрыться в узком проулке, как из воеводского двора выскочила погоня.
— Куда воры пошли? — зычно спросил кто-то.
Толпа дружно указала в сторону, противоположную той, куда скрылась ватага.
Погоня пошла по ложному следу.
…Тёмными переулками вёл скоморохов на окраину посада неизвестный.
Шли быстро, молча. Горожанин шагал впереди, носа не высовывал из воротника.
За рекой толпились мелкие избёнки, баньки, амбары.
В одну из банек, просторную, пахнущую мокрыми берёзовыми вениками, привёл скоморохов их неизвестный друг.
Запалили лучину.
— Ну-ка иди сюда, спаситель наш, — сказал Потихоня. — Каков ты?
Горожанин подошёл к лучине и все увидели… Ярёму.
— Нашёлся! — радостно закричал Петруха. — Я ж говорил — вернётся!
— Я добро помню, за добро добром плачу, — пробормотал Ярёма. — Это моего сродственника банька, тут вас никто не сыщет.
Сражение у посадской баньки
Песня да пляска — скомороший след.
(Из старой погудки)Воевода кричал, ругался, забыл даже приласкать любимую бороду свою, и она стояла торчком, топорщилась, как веник.
Погоня вернулась ни с чем. Скоморохи словно сквозь снег провалились: кого ни спросишь — никто их не приметил, никто о них не слыхал. Будто и медведь, и великан Потихоня — тени бесплотные, невидимые.
В сенях воеводского дома лежали побитые слуги, — дубинка Потихони многих из них уложила надолго.
— Где Ярёмка? — время от времени орал воевода. — Подать его сюда!
Но Ярёмку найти никто не мог.
И когда воевода решил уже, что верный слуга его, видно, тоже угодил где-нибудь под скомороший кулак, доложили, что Ярёмка явился.
Он вошёл в горницу и поклонился так низко, что на блестящей лысине его заиграли огни лампад.
— Ну? — грозно спросил воевода.
— Не изволь гневаться, батюшка, — сказал Ярёмка.
— Ведомо мне, — всё так же грозно продолжал воевода, — что тебя со скоморохами видели нынче. Не играй с огнём, холоп!
— Батюшка боярин, — усмехнулся Ярёмка, — скоморохов я спрятал. Они в баньке сидят, хоронятся, меня дожидаются..
— Дело! — оживился воевода и пригладил бороду. — Ай молодец, Ярёмка! Всех перехитрил!
— Зачем на улице побоище учинять, при всём честном народе? — продолжал Ярёмка. — Баньку со всех сторон обложим верными людьми да и перебьём воров по одному.
— А про деньги узнал что?
Ярёмка поник, даже лысина потускнела.
— При них должны быть. Обыщем — отыщем.
— Дело! — Воевода встал, пощупал голову: всё ещё гудит от удара блюдом. — Ну, с богом. Ужо сочтусь я с этими ворами!
На этот раз воевода готовил своих людей так, будто ему предстояло сражение с вражеским полчищем.
Стрельцы были созваны со всего города, вытащены из домов, из кружал, где они ели блины и пили вино.
Приказчики согнали на воеводский двор мужиков и горожан, что потрезвее. Вооружили их кольями, дубьём, рогатинами.
Один отряд двинулся за реку, в обход, чтобы перекрыть скоморошьей ватаге пути к отступлению.
Другой отряд, под началом самого воеводы, пошёл к баньке напрямик. Ярёмка бежал рядом с конём, на котором восседал воевода, — путь показывал.
Псари вели собак — чтобы затравить скоморохов, если будут удирать.
Ярёмка так тихо провёл отряд к баньке, что даже собаки во дворах не тявкнули.
— Вот здесь, — сказал он, показав на небольшую избёнку без окон, стоящую на отлёте.
Вместе с воеводой Ярёмка обежал вокруг баньки, — ни один след не выходил из неё.
— Все тут сидят! — радостно прошептал Ярёмка. — Никто носа наружу не высунул. Сюда, гляньте, следов сколько ведёт, а назад ни одного!
Воевода приказал окружить баньку, но дела не начинать — ждать второго отряда.
Когда он подошёл, то приказано было готовить крючья, чтобы баньку растащить по бревну.
— Как только видно станет воров, — приказал воевода, — стреляйте. Всё одно, как они мне попадутся — живыми или мёртвыми. С мёртвыми разговор сподручнее.
Мужики с кольями и рогатинами плотным кольцом окружили баньку. Крючники зацепили крючья за жерди крыши и ждали приказа, чтобы дёрнуть разом.
Дула ружей направлены были на баньку.
— Собак готовить! — приказал воевода псарям. — Рукой махну — тогда спускай!
— Где уж тут медведю, — хихикал угодливо Ярёмка, — воробью сквозь заслон не пролететь.
Несмотря на поздний час, толпы гуляющих прослышали о странных делах, творящихся на посаде, и позади кольца воеводских людей темнело уже на снегу кольцо любопытных.
— Ну, с богом! — махнул саблей воевода.
Ярёмка, стоявший возле стремени воеводского, истово перекрестился.
Крючники рванули изо всех сил, и крыша слетела, словно её сдуло бурей.
Облако пыли и соломенной трухи взлетело ввысь.
— Улю-лю-лю! — заорали стрельцы.
Крючники перехватили крючья, уцепили их за верхний венец брёвен открывшегося сруба, снова рванули.
Одна стена рухнула сразу, другая сперва покосилась, потом медленно, словно нехотя, упала.
— Ату, ату их!.. — вновь заорали стрельцы.
С той стороны, где стены ещё стояли, крючники дёрнули вдругорядь, и брёвна поползли в разные стороны.
Развалившаяся банька лежала на снегу.
Она была пуста.
У Ярёмки от ужаса глаза на лоб полезли, шапка наземь слетела.
— Не иначе, дело бесовское!
Воевода в ярости заскрипел зубами и наотмашь ударил саблей по Ярёмкиной плешивой голове.
Верный холоп замертво упал в снег.
Псари приняли взмах воеводский за знак и спустили собак. Те бросились к развалинам баньки, завертелись беспомощно, заскулили.
— Ищи!.. Ищи!.. — кричали псари.
Но скоморохов и след простыл.
Один
…По́лно тебе, скоморошек,
Во гусельки играть, во яровчаты.
(Из старой песни)Пять дней уходила ватага тайными тропами лесными от воеводы.
Днём поднимался ветер, метелило. Ночью морозы прохватывали до костей.
Даже брат Михайло притомился — кособочил, сбил лапу, вздыхал, как человек. А люди словно не чувствовали усталости, спешили как можно скорее подальше оказаться от края Полонского.
В бесследной пропаже скоморохов из баньки ничего чудесного не было. Помогли весёлым людям их друзья безвестные. Проследили за Ярёмкой, предупредили ватагу.
Потихоня удумал такую штуку: выйти из баньки-западни, шагая задом наперёд, ставя ногу точно в старый след. Так заяц в лесу делает, когда хочет следы запутать: словно один раз прошёл, попробуй-ка разберись.
Ловким скоморохам это было сделать нетрудно, но братец Михайло никак не мог понять, чего от него хотят. Так бы и провозились с ним до прихода воеводы, если бы Потихоня не взвалил медведя себе на плечи да не нёс его до самой разъезжей дороги.
Кто-то — даже неизвестно, как того человека кличут, — подогнал сани, скоморохов накрыли поскониной и вывезли их подальше от городских застав.
Хоть бодрился Потихоня и повторял любимое своё присловье: «В лесу каждый сугроб ночевать пустит», но зима — не лето, в лесу без укрытия не переночуешь, под кустом не отдохнёшь. Да и следы на снегу издали видно. Пришлось ватаге почти без отдыха шагать.
