Николай Сладков - Лесные тайнички (Рассказы и сказки)
Я стал наблюдать.
Я находил их замёрзшими. Ловил обессиленных. Уж очень хотелось узнать тайну п е р в ы х.
Подробно разглядывал я этих птиц. Ощупывал крылья, дул под перо, измерял, описывал окраску. И потом сравнивал.
Нет, ничем эти п е р в ы е внешне не отличались от всех других. Такое же перо, та же окраска, те же размеры крыльев и клюва. Желудок только чаще бывал пуст. Да кожа под пером синеватая, без жира.
Так и не разгадал я тайну п е р в ы х. Так и не узнал, чем отличаются передовые от летящих позади. По виду они совсем такие же.
Значит, различие у них не снаружи, а внутри. Что ж, это очень похоже на истину. Пожалуй, это так и должно быть. У всех п е р в ы х что-то особое внутри, а не снаружи.
Только вот - что?
КРЫЛАТЫЕ ПЕСНИ
Небо сияет - глаз не поднять. И в этом сиянии, невидимо, летят с юга на север птичьи песни. Летят в одиночку и стайками; никому их не видно, но всем слышно.
Медленно тонут в набухшем снегу нагретые солнцем соринки, чешуйки и щепки. Синицы собирают на снегу оттаявших комаров и мух. Услышав летучие песни, синицы скачут вверх по стволу, с сучка на сучок, всё выше и выше, как по ступенькам винтовой лестницы. Вот и конец, вот еловый шпиль; дальше синее небо, белое сияние - ничего не видать. Разве песни увидишь?
А песни летят; песня за песней, одна за другой, журчащие, как ручейки.
Осенью птицы улетают молча: были - и нет. Или кричат унылыми прощальными голосами. А весной каждая пичужка звенит, песни летят наперегонки. Видно, торопятся песни домой. Не видя, их узнаешь. Вон та трясогузка, а эта - зорянка. А эта, что летит и журчит, - жаворонок. Близкая сердцу птица: песня и полёт!
Вот чибисы; кому не знакомо их тягучее "у-вы!" и "кувырк!" Но чибисов не видно, слышны только их голоса! Неужели, как в сказке, голоса обогнали хозяев и первыми прилетели домой? И так и не так.
Бегают по липкой пашне скворцы и кричат чибисиными голосами. Видно, устали чибисы в пути, и скворцы обогнали их. На лету подхватили чибисиные унылые крики и унесли их с собой. А может, налетела на чибисов беда, может, снежные вихри заломили им крылья и понесли по земле. Не долетела бы песня домой, если бы не скворцы.
Весна - вот и торопятся песни домой. Песни спешат наперегонки.
Песни летят как на крыльях!
ТЕТЕРЕВИНЫЕ НОТЫ
Ещё не поют в лесах тетерева. Ещё только ноты пишут.
Пишут они ноты так.
Слетает один с берёзы на белую поляну, надувает шею, как петух. И семенит ножками по снегу, семенит. Крылья полусогнутые волочит, бороздит крыльями снег - нотные строчки вычерчивает.
Второй тетерев слетит да за первым по снегу как припустит! Так точки ногами на нотных строчках и расставит:
"До-ре-ми-фа-соль-ля-си!"
Первый сразу в драку: не мешай, мол, сочинять! Чуфыкнет на второго да по его строчкам за ним:
"Си-ля-соль-фа-ми-ре-до!"
Прогонит, поднимет вверх голову, задумается. Побормочет, побормочет, повернётся туда-сюда и лапками на своих строчках своё бормотание запишет. Для памяти.
Потеха! Ходят, бегают - расчерчивают снег крыльями на нотные строчки. Бормочут, чуфыкают - сочиняют. Песни свои весенние сочиняют и ножками да крыльями их на снегу записывают.
Но скоро кончат тетерева песни сочинять - начнут разучивать.
Взлетят тогда на высокие берёзки - сверху-то хорошо ноты видно! - и запоют. Все одинаково запоют, ноты у всех одни и те же: бороздки да крестики, крестики да бороздки.
Все разучивают да разучивают, пока снег не сойдёт. А и сойдёт - не беда: по памяти поют. Днём поют. Утром и вечером поют.
Здорово поют, как по нотам!
ТЁПЛАЯ СТРУЙКА
Зима - тяжёлое время. Даже могучие звери прячутся в берлоги и норы. Трудно представить, что где-то сейчас, в тайничках под снегом, лежат окоченевшие бабочки. Бывало, чуть ветер, чуть дождь, а они уже сникли. И пыльца на крылышках сбилась и потускнела.
Но они есть, они ждут; ждут весну и тепло.
Бабочка-крапивница зимовала в стогу. Солнце нагрело стог, и заструилось от него тепло. К теплу, на припёк, и выползла неловкая и сонная бабочка. Подкрылышко одно отпало, другие оббились, стёрлась пыльца. Нелегко зимовать в стогу.
Крапивница отогрелась и затрепетала от нетерпения. Качнулся ветерок, она вспорхнула и понеслась.
И вдруг её обдало жгучим морозом; вокруг стога ещё лежали снега. Лес и луга в снегу; один стог оттаял и высох. Крапивница сникла и опустилась на снег.
Хорош мартовский снег: в гранях и блёстках, с весенней голубизной. И крапивница на нём как первый цветок.
Но кому красиво, а крапивнице - смерть. Уже окоченела совсем, когда тёплая струйка ветра от нагретого стога протянулась и к ней; она встрепенулась, вспорхнула и понеслась по тёплой струе, как по знакомой дорожке. Струйка-тропинка привела её к стогу.
Каждый солнечный день теперь вылетает крапивница полетать. Смело носится над заснеженным полем. Но далеко не улетает. Текут от стога нагретые струйки, колышутся за ним, как невидимые ленты. Крапивница чувствует их тепло, они для неё - как дорожки к жизни.
Всё выше солнце, всё жарче стог, всё длиннее тёплые струи-дорожки. Всё дальше и дальше отлетает по ним от стога крапивница. Пока однажды не долетит до первой большой проталины. Там и останется весну встречать.
ОВСЯНКИНЫ СОВЕТЫ
Песенку овсянки мы сначала и слушать не хотели: уж больно проста. Да и певица невидная: сидит неподвижно на ветке, прижмурив глаза, и поёт одним голосом: "Синь-синь-синь-си-инь!"
Но нам сказали, что хоть и одним голосом она поёт, да о разном.
- Вы только вслушайтесь, - сказали. - Слышите?
"Синь-синь-синь-си-инь!"
И верно, вокруг синь! Как мы раньше этого не заметили! И небо синее, дымка над лесом синяя, тени на снегу - как синие молнии. А если ещё и глаза прижмурить - всё станет синим.
Синий месяц март!
- Это ещё не всё, - сказали. - Послушайте-ка её в апреле.
В апреле овсянка песенкой своей давала советы. Увидит возчика в розвальнях на раскисшей дороге и запоёт: "Смени сани, возьми во-озз!"
В мае у овсянки песня та же, но совет другой. Увидит, что скотник сено коровам несёт, и сразу: "Неси, неси, неси, не тру-си-и!"
- Ишь ты! - усмехается скотник. - И откуда она знает, что сено у нас к концу?
Любит овсянка возле человеческого жилья петь. Одна у неё песенка, только каждый переводит её на свой лад.
МЕДВЕДЬ И СОЛНЦЕ
Просочилась в берлогу Вода - Медведю штаны промочила.
- Чтоб ты, слякоть, пересохла совсем! - заругался Медведь. - Вот я тебя сейчас!
Испугалась Вода, зажурчала тихим голосом:
- Не я, Медведушко, виновата. Снег во всём виноват. Начал таять, воду пустил. А моё дело водяное - теку под уклон.
- Ах, так это Снег виноват? Вот я его сейчас! - взревел Медведь.
Побелел Снег, испугался.
Заскрипел с перепугу:
- Не я виноват, Медведь, Солнце виновато. Так припекло, так прижгло растаешь тут!
- Ах, так это Солнце мне штаны промочило? - рявкнул Медведь. - Вот я его сейчас!
А что "сейчас"? Солнце ни зубами не схватить, ни лапой не достать. Сияет себе. Снег топит, воду в берлогу гонит. Медведю штаны мочит.
Делать нечего - убрался Медведь из берлоги. Поворчал, поворчал да и покосолапил. Штаны сушить. Весну встречать.
СНОГСШИБАТЕЛЬНЫЙ ДУШ
Простаки эти голуби!
Воробьи похитрее.
Голуби честно ищут корм, а воробьи-хитрюги за ними подглядывают. Как увидят, что голуби на подоконник слетелись, толкаться начали, так и мчат сразу, но не на подоконник, а на панель под окно.
Наверху толкотня, драка: зёрна и крошки сыплются вниз. Воробьи внизу не зевают: клюют себе с выбором. Вот пройдохи!
Но раз попали и воробьи впросак!
Видят как-то: собрались голуби, затеяли возню. Приседают, хвосты веером, хлопают крыльями. Встряхиваются, толкаются, воркуют. Но собрались они на этот раз не на подоконнике, как всегда, а внизу, на земле. Ничего не понять!
"Нас провести хотят!" - смекнули самые стреляные воробьи. И со всех сторон скорее в голубиную толчею: шмыг, порх, скок!
Но тут самому первому воробью по затылку - стук!
Да так, что он носом в снег.
Второму по спине - плюх!
Трах третьему по носу. Так брызги и полетели!
"Наших бьют!" - загалдели воробьи.
А кто бьёт?
Неизвестно. Голуби не бьют.
А первому снова - стук в голову!
Тут уж до воробья дошло - капли бьют!
Тяжеленные капли с сосулек под крышей.
Висят высоко голубые сосульки. И с них, как из краников, капли сыплются - целый душ!
Голубям что - они большие. Толкутся себе, вертятся, купаются - рады живой воде.
А воробьишкам душ не под силу: того и гляди, с ног сшибёт и покалечит.
Взлетели воробьи на ветки. Стали клювами пёрышки перебирать да пересчитывать: все ли целы?
Который по носу получил, нахохлился.
Но ненадолго. Чего хохлиться - весна идёт!
О ЧЁМ ПЕЛА СОРОКА?
Пригрелась сорока на мартовском солнце, глаза прижмурила, разомлела даже крылышки приспустила.
Сидела сорока и думала. Только вот о чём она думала? Поди угадай, если она птица, а ты человек!
