Смешилка — это я! - Анатолий Георгиевич Алексин
Так я думал, пока не заметил в глазах у Наташи нечто иное. Я увидел в них ожидание и надежду. Как это было уже не раз в тот день. Она еще надеялась на меня!
И вновь началась цепная реакция: идеи одна за другой полезли мне в голову.
— А если добежать до соседней станции? Это далеко?
— Полчаса бега, — ответил Глеб. — Но районная почта здесь… А там нету будок…
— Воскресенье для всех воскресенье! — мрачно изрек Покойник. — Ты думаешь, что там уже начался понедельник?..
— Зачем же так? — неожиданно оборвал его Принц. — Зачем говорить под руку?
— Ну, если он будет думать рукой, наши родители обречены!
— Покойник, не трогай Алика! — сказал Принц так же грозно, как говорил раньше мне: «Не трогай Покойника!»
В его груди билось честное, благородное сердце!
Поддержка вдохновила меня.
— А куда ты, Глеб, вчера звонил по междугородной? Чтобы предупредить Племянника… Ну о том самом… о чем ты знаешь. Куда ты звонил?
— На дачу.
— Значит, там есть телефон?
— Да. Его дедушке… Он выступал на телефонной станции, и ему… Там даже табличка… на аппарате: «Гл. Бородаеву от благодарных читателей».
— По этому телефону ты, Наташа, и позвонишь! — провозгласил я с крыльца, как с трибуны. — А потом, если останется время, и мы позвоним.
— Нет, — сказал Глеб. — Ты не знаешь Григория. Он не позволит… Раз мы его…
Глеб еще не знал главного: он не читал моей надписи на столе: «Племянник! Передай привет своей тете!» А если Племянник, в отличие от Глеба, уже прочитал эти слова? Тогда он и подавно не пустит нас к телефону! А то еще и загонит обратно в подвал… Встречаться с ним страшно!
Так я думал, а вслух сказал:
— Что нам Племянник! Шестеро одного…
— Не ждут! — подсказала Миронова. И первый раз в жизни, подсказывая, не угадала.
— Не боятся! — поправил я ее. И повторил: — Шестеро одного не должны бояться!
— Ты не знаешь Григория, — опять сказал Глеб. — Он же сидел… А мы не сидели… Нам не справиться…
— Посмотрим! — воскликнул я. Но по-прежнему стоял на крыльце. Торопиться на старую дачу как-то не очень хотелось.
На выручку мне пришла цепная реакция: новая идея ярко вспыхнула средь рано спустившихся сумерек.
— Он нас пальцем не тронет!
— Пальцем, конечно-о! — заныл Покойник. — А ты видел, какой у него кулак?
— Не видел! И ни один из нас не увидит, — сказал я уверенно. — И самого Племянника вы не увидите!
— Разве это возможно? — продолжал сомневаться Покойник.
— Возможно!
— Разве Племянник исчез? Испарился?
От страха Покойник опять стал изъясняться вопросами.
— Когда вы войдете в дачу, она будет пуста, — сказал я. — Вы верите мне?
— Верим, — сказала Наташа.
— Бежим! — крикнул я.
И все опять побежали.
Если бы кто-нибудь в тот день наблюдал за нашими передвижениями со стороны, он бы решил, что происходит нечто весьма странное и подозрительное. Сперва мы мчались от дачи к лесу. Остановились, помахали руками вокруг Покойника и снова помчались. Потом остановились на платформе, снова помахали, посовещались и, обдавая друг друга брызгами грязи, устремились к почте. Опять остановились, опять помахали, посовещались и со всех ног помчались обратно к даче… Теперь уж я все время бежал впереди, как вожак, который обязательно есть в любой стае — птичьей, собачьей и всякой другой. Мне не нужна была теперь помощь Глеба: я сам знал дорогу.
По пути к даче мы несколько раз отдыхали. Каждый по-своему. Покойник сразу бухался на пень или на скамейку и дышал всеми частями своего тела: носом, ртом, животом и плечами. Принц Датский ходил, по-спортивному высоко поднимая ноги, вскидывая и опуская руки, глубоко и ровно дыша. Глеб начинал прогуливаться где-нибудь подальше от меня: он избегал моих глаз и вопросов. Он хотел, чтобы я позабыл о его существовании. И о расследовании, которое все еще не было закончено — у меня не хватало времени. Внезапно он поворачивал голову — за деревьями и за кустами его настигали мои мучительные сомнения: «Зачем ты, Глеб, это сделал? Зачем?!» Миронова, с трудом переводя дыхание, все же поднимала руку и спрашивала: «Надо отдыхать?» — давая понять, что, если потребуется, если будет отдано распоряжение, она тут же без остановки помчится дальше.
Но в общем-то у всех вид был потный, взъерошенный. Даже я еле заметным движением стирал со лба капли усталости. И только Наташе усталость была к лицу. Лишь по легкому, едва проступившему румянцу да по блеску больших серых глаз, которые меня ослепляли, можно было догадаться, что она утомлена. Я был уверен, что не существует в жизни таких ситуаций, которые бы застали Наташу врасплох и могли бы ей повредить. Все ей было к лицу, и от этого мне становилось страшно…
Когда показалась старая дача, которая вовсе не была старой, мои друзья решили вновь отдохнуть. Они боялись к ней приближаться. Да, острая наблюдательность подсказала мне, что они робели.
Глеб всегда чуть-чуть пригибался и любил изучать землю у себя под ногами. Раньше это было от скромности, а в тот день, как я уже говорил, он боялся встретиться взглядом со мной. Со мной, который многое понял, многое знал о нем, но кое-что еще недорасследовал… Однако на последнем привале Глеб подошел и сказал:
— Ты не знаешь Григория… Его все тут… как огня! Он ведь сидел… за драку… Сидел!
— И еще посидит! — сказал я.
— Где?
— Не там, где раньше, но посидит. Пока это тайна.
Остальные молча переминались с ноги на ногу, но глаза их старались остановить, удержать меня. «Умный в дачу не пойдет, умный дачу обойдет!» — говорили взгляды друзей. И хотя я в тот день убедился, как права народная мудрость, но на сей раз она меня не устраивала. Я вступал с ней в конфликт.
Наконец Принц Датский не выдержал и воскликнул:
— Ты смелый, Алик! Ты самый смелый из нас!
Он уважал чужую отвагу.
— Я знаю, что мои стихи не приносят никому особенной радости, — сказал он. — Но я никак не могу отвыкнуть…
— От чего?
— Высказывать свои чувства в стихах.
— Почему ты об этом заговорил?
— Потому что мне пришли на ум кое-какие строки. Пока мы бежали. Отойдем на минуту. И
