Николай Дубов - Сирота
— Погодите, — остановил их Викентий Павлович, продолжая разглядывать записку. — Кажется… Если я не ошибаюсь, это проще пареной репы… Одну минутку! — Он начал что-то писать, потом оставил и сказал Гаевскому: — Дайте-ка, пожалуйста, вон с того стола алфавитную книгу. — Он пронумеровал буквы алфавита и, сверяясь с ним, начал переводить записку. — Ну конечно! Самый наивный и примитивный шифр из всех существующих… Младенческий, можно сказать. Вот, пожалуйста! — И он протянул Нике Александровне перевод записки:
"В! 3! У! Д!
Чрезвычайный сбор членов «Ф» назначается в полдень воскресенья в сквере Надежд. Ф".
— Что это значит? — недоумевая, спросила Нина Александровна.
— Вот уж этого не знаю! — развел руками Викентий Павлович. -
Какие-нибудь «сыщики-разбойники»… Шифр детский, почерк тоже. Словом, пустяки, ребята забавляются… Пошли на урок, звонят.
Нина Александровна достала из кармана сложенную бумажку, расправила на столе и, придерживая, показала Лешке:
— Ты знаешь, что это такое. Горбачев?
Лешка, узнав Витькину записку, почувствовал замешательство, но тут же сообразил, что никто не видел у него записки, доказать ничего нельзя.
— Нет.
— Это не твоя записка?
— Я же говорю — нет. Если б моя, так я б знал…
— Так-таки ничего про эту записку и не знаешь?
Лешка отрицательно покачал головой.
— А зачем ты ее искал?
Лешке вспомнились открытые, ясные глаза Юрки Трыхно. Он перевел дух и, помрачнев, сказал:
— Откуда вы знаете, что я искал? Я вовсе не записку, а карандаш.
— Так… И что в ней написано, ты тоже не знаешь?
— Откуда я могу знать? Что, я ее писал?
— А кто ее написал?
— Что вы у меня спрашиваете? Не знаю я, и всё!
— Хватит дурака валять! — жестко сказал Гаевский. — Говори правду. Ну! — прикрикнул он.
Лешка посмотрел на него, и ему показалось, что там, где обычно у Гаевского прятались улыбающиеся, близко поставленные глаза, сидят маленькие острые колючки.
— Вот что, Горбачев, — не дождавшись ответа, сказал Гаевский, - мы знаем, что тут написано. Мы знаем больше, чем ты думаешь… Да, да! — подтвердил он, поймав Лешкин, исподлобья, взгляд. — Но мы хотим, чтобы ты сам рассказал обо всем. Если расскажешь, ни тебе, ни твоим товарищам ничего не будет. Ну, а если будешь запираться, отрицать, дело кончится плохо. Оч-чень плохо!.. В твоих интересах рассказать нам всю правду. Разве мы хотим тебе зла?
Гаевский переменил тон, старался говорить задушевно, колючки шарили по Лешкиному лицу, и тот не поверил задушевному тону.
— Что такое «Ф»? Кто ее члены?
Кончики Лешкиных ушей начали гореть.
— Да чего вы ко мне пристали? Не знаю я ни про какое "Ф"…
— Смотри, Горбачев! — угрожающе сказал Гаевский. — Говорить мы тебя заставим. Ты еще раскаешься и пожалеешь, только потом будет поздно…
— Чего мне каяться, если я ни в чем не виноват? — с вызовом посмотрел Лешка в сверлящие колючки Гаевского. — Я пойду в класс.
— Никуда не пойдешь!
— Подожди, Горбачев, — сказала Нина Александровна. — Зачем ты упрямишься? Расскажи нам все, что знаешь, тогда и пойдешь заниматься.
— Ничего я не знаю, нечего мне рассказывать, — сказал Лешка и нарочно стал смотреть в окно, чтобы они видели, что он ничего не боится.
— Пойдемте к Галине Федоровне, — сказал Гаевский. — Оставлять так нельзя.
Из-за дверей классов доносились неясные голоса учителей. За дверью Витькиного класса послышался смех и тотчас стих. Уборщица мела в коридоре пол. Она посторонилась, покачала головой, увидев, как между пионервожатым и учительницей идет на расправу к директору очередной баловник. Они прошли, уборщица опять стала мести.
Рыхлая, стареющая женщина в очках сидела за столом, читала какую-то бумагу и делала в ней пометки толстым красным карандашом.
— Можно к вам, Галина Федоровна? — спросила Нина Александровна, приоткрывая дверь.
Галина Федоровна зажала пальцем строку, подняла голову и сняла очки:
— Кто там? В чем дело?
Гаевский подошел к столу, положил перед директором Лешкину записку и перевод:
— Вот, посмотрите, чем наши школьники занимаются! Шифровочка!..
Галина Федоровна прочитала записку, подняла глаза на Гаевского.
— Шифр, условное место встречи, все как полагается… Вы понимаете, что это значит?..
Подбородок директора дрогнул.
— Вот он потерял, Горбачев, из шестого «Б»… Нам ни в чем не признается. Спросите его сами.
— Подойди, Горбачев. (Лешка подошел к столу.) Это твое? - протянула Галина Федоровна руку к записке, но не дотронулась, будто боялась обжечься. — Откуда это у тебя?.. Отвечай, когда спрашивают!
Она говорила строгим голосом, брови ее сердито хмурились, но.
Лешка видел, что в прыгающих глазах у нее не гнев, а страх.
— А что мне отвечать? Я ничего не знаю и не буду говорить…
— Нет, как вам это нравится?! — возмущенно воскликнула Галина Федоровна. — Он не будет говорить!
Она с негодованием посмотрела на Нину Александровну и Гаевского.
Нина Александровна тоже выразила на лице негодование, а Гаевский сидел с таким зловещим видом, что подбородок у директора затрясся.
— Сейчас же выкладывай все! Слышишь?
Лешка исподлобья посмотрел на нее, переступил с ноги на ногу и сказал:
— Что вы на меня кричите, если я ни в чем не виноват?
— Он еще будет… — начала Галина Федоровна и осеклась. — Хорошо, Горбачев, — сказала она, помолчав, — я первая буду рада, если ты не виноват, потому что это такое… такая… тень на школу, что… -
Голос ее дрогнул, она снова замолчала. — Если ты ни в чем не виноват, тебе нечего бояться и незачем скрывать то, что ты знаешь. Этим ты только навредишь себе, своим товарищам и школе… Я тебя не принуждаю, а прошу: помоги нам разобраться во всем для твоей же пользы. Иди сюда, садись и расскажи все, что ты знаешь об этой записке…
Лешка не сел и продолжал молчать.
— Может быть, тебе ее дали не в школе, а где-нибудь на стороне? - с надеждой в голосе спросила Галина Федоровна. — Неужели ты не любишь своих товарищей, тебе не дорога школа, ее честь? Ты хочешь подвести всех нас?
Галина Федоровна подождала ответа, потом сухо сказала:
— Иди на урок. И чтоб завтра твой отец пришел в школу!
— У него нет родителей, — сказала Нина Александровна. — Он из детдома.
— Тогда пусть придет директор. Напишите записку, Нина Александровна, я подпишу. И передайте через кого-нибудь другого.
— Шо там таке? — прошептал Тарас, когда Лешка вернулся в класс и сел на место.
Лешка не ответил Тарасу. Опершись скулами о сжатые кулаки, он смотрел на парту и думал, что теперь будет и что скажет Людмила Сергеевна.
Прозвенел звонок, ребята повскакали с мест:
— Что? Что такое, Горбачев? Зачем вызывали?
Лешка отодвинул их рукой и шагнул через проход к парте Юрки.
Трыхно. Тот очень сосредоточенно и старательно перекладывал в ящике парты тетради и книжки.
— Так ты ничего не находил? — спросил Лешка. — И записку не видел?
Юрка поднял на него большие, открытые глаза.
— Нет, ничего, — ответил он.
Юрка не покраснел, не смутился, но по тому, как еле уловимо дрогнули, покосились куда-то в сторону его глаза, Лешка понял, что выдал его он. Юрка тоже догадался, что Горбачев понял, и, не сводя с него глаз, начал отодвигаться, отстраняться от него. Лешка, не замахиваясь, коротко и резко ударил его по лицу раз и другой.
— Стой! Что ты? За что? — схватили его ребята и оттащили от Юрки.
По щекам Юрки торопливо побежали крупные слезы, они стекали в полуоткрытый трясущийся рот, и он торопливо слизывал их языком, не сводя с Лешки все таких же открытых и правдивых глаз.
Юрка не возмущался, не оправдывался, и потому, что он не делал ни того, ни другого, Лешка окончательно убедился, что записку подобрал и передал Юрка. И тут же он понял, что выдал себя. Прежде он мог все отрицать, отпираться от записки — никаких доказательств, что она принадлежала ему, не было. Сказанное Юркой можно было оспаривать и не признавать. Избив Юрку, он доказал свою виновность. Если он не знал о существовании записки, не имел к ней отношения, за что же тогда бить.
Трыхно?!
Лешка вырвался и выбежал из класса. Чтобы не отвечать на расспросы, он на улице дождался, пока позвонят на урок, и вошел в класс вместе с учителем. На перемене он хотел опять убежать, но Тарас, Сима и Жанна удержали его; подошел Яша и другие детдомовцы.
— За шо ты ударил Трыхно? — спросил Тарас. — Яка то была записка?
— А какое вам дело? — огрызнулся Лешка.
— Як то — какое дело? — сказал Тарас и оглянулся на товарищей.
Лешка увидел встревоженное лицо Киры. "Боится!" — презрительно подумал он и сказал вслух:
— Ничего я не скажу!
Митя оглянулся — их начала окружать толпа школьников.
