Любовь Воронкова - Собрание сочинений в трех томах. Том 2. Село Городище. Федя и Данилка. Алтайская повесть: Повести

— Э, дочка приехала!.. И сынок приехал?.. Ученые люди приехали! Здравствуй, здравствуй, дочка!

Чечек принялась помогать отцу. Она таскала сено к денникам, но в денники входить боялась: жеребцы были строгие, беспокойные. Сейчас тут стояли только выездные и такие, которых обучали для бегов и скачек. Остальные ходили в тайге, с косяками маток.

Чечек поглядывала на лошадей сквозь деревянную решетку денника. Она узнавала их:

— А, это Инжир!.. Что, черный? Что, косматый? Как поживаешь?

Инжир глядел на нее огненным глазом из-под черной, как туча, косматой гривы.

— Отец, а ты не боишься? Гляди, он тебя зубом хватит!

— Не хватит, — спокойно отвечал отец, — лошадь никогда зря не хватит!

Чечек шла дальше. Вот темно-гнедой красавец Раскат. Ах, как умеет бегать этот Раскат, как он четко стучит копытами, а голову держит вверх и гриву гордо развевает по ветру!

Вот золотой кабардинец Богдыхан, нервный и тревожный. Он и в стойле не может стоять спокойно — переступает своими тонкими ногами и шевелит золотистыми ушами.

Вот молодой скакун Вальс. У него добрые, ясные глаза, и сам он весь словно бархатный. К нему Чечек, пожалуй, вошла бы, но он пуглив и сразу бьет копытом.

А вот еще одна скаковая лошадка — Кремень, ярко-рыжая, с белыми ножками. Чечек видела не раз, как Кремень берет препятствия и как тренер Николай Андреевич учит его ходить испанским шагом — вытягивая переднюю ногу. Это был шаг торжественный, церемониальный, но Кремень никак не мог научиться. А когда у него получалось, тренер давал ему сахару…

— Отец, а почему ты не боишься к ним входить? — спросила Чечек. — Я вот никаких лошадей не боюсь, а жеребцов боюсь — они злые! Смотри, смотри, как Богдыхан уши прижимает.

— Не боюсь я их потому, что они меня знают и я их знаю. Ведь к лошади тонкий подход нужен. К одной, например, надо войти, крикнуть на нее: «Стоять!» — она и замрет. Чувствует — хозяин пришел. А на другую так вот крикнешь — она повернется да и хватит тебя зубом. Значит, характер такой гордый. Ну, этой, может, надо сахару принести или овсеца. А третья любит ласку. Вот к Раскату войдешь и только скажешь ласково: «Раска-а-ат!» — и погладишь его, а уж он сейчас к тебе морду протянет и начнет тереться об руку или о плечо… Вот когда ты у меня будешь зоотехником или ветеринаром, то прежде каждую лошадь изучи и запомни: у этой такой характер, а у этой другой характер — ведь они у нас всякие бывают!

— Это Яжнай будет изучать… — тихо возразила Чечек.

В это время Яжнай вбежал в конюшню:

— Здравствуй, отец! Уже накормил? Ну, как лошади? Я дам овса Богдыхану… Смирно, Богдыхан! Ну!

Яжнай смело вошел в стойло к Богдыхану, который косился на него, прижав уши. Яжнай, не обращая внимания на его угрожающий взгляд, насыпал овса и положил руку на его крутую шею. Богдыхан затанцевал, но под рукой Яжная скоро притих и потянулся к овсу.

— Вот, дочка, видела?.. Яжнай будет хороший лошадник. Учись!

— Я не буду лошадником, — тихо сказала Чечек, — это Яжнай будет. А я — нет. Я буду совсем другое дело делать.

— О, совсем другое? А какое же это другое дело, дочка?

— Я буду сады сажать.

— Что?

— Я буду сады сажать, отец. Сады, сады! Я буду яблони сажать, чтобы у нас в горах тоже сладкие яблоки росли!..

Чечек в тот же день обежала весь поселок. Навестила соседей, повидалась с подружками, подралась с Петькой — ветеринаровым сыном: Петька щеголял перед ней на гнедом Ветерке и не дал прокатиться.

Пестрые, полные маленьких событий побежали дни. Чечек бегала вместе с Петькой и Катей, дочкой заведующего свинофермой, в дальние загоны, куда пригоняют на ночь свиней. Они смотрели, как шло по горам огромное стадо: и свиньи, и поросята, и большие свирепые хряки. Свиньи рыли землю, хрюкали, толкали друг друга толстыми боками…

Бегали и на овечью ферму, где в это время стригли овец. Смотрели, как рабочие электрической машинкой снимали с овец их пушистую шубу. После стрижки оголенная овца, жалкая и смешная, вскакивала на ноги и, жалобно блея, убегала в дальний угол загона, а на земле оставалась воздушная кучка белой шерсти.

И всем своим друзьям и всем знакомым Чечек без конца рассказывала о своей новой школе, о белом доме, который стоит у подножия Чейнеш-Кая, на берегу большой реки Катуни. И скоро уже на всем конном заводе знали, какой у них в школе строгий директор — строгий и добрый, и какая хорошая у них Марфа Петровна, и какие подруги у Чечек, и как долго Чечек думала, что Алешка Репейников — злыдня, а он и не злыдня вовсе, а даже хороший пионер…

Рассказывала она и о яблонях, которые цвели белым и розовым цветом, о садах, где созревают яблоки и груши, о своем школьном садике, зазеленевшем на берегу Катуни…

Но о чем бы ни рассказывала Чечек, она не забывала упомянуть о друге своего брата — Кенскине. И если верить словам Чечек, то не было на свете человека лучше, умнее и добрее, чем друг ее брата Кенскин Кандыков!

Июль уже отсчитал добрую половину своих дней, в Горно-Алтайске доцветали яблони и завязывались плоды, ребятишки гурьбой бегали купаться за город на реку Майму, а в горах люди ходили в овчинных шубах и в домах жарко топились печи. Дули ледяные ветры, и Чечек, плотно запахнув шубейку, долго смотрела, как на дальних вершинах крутилась снежная метель, оставляя среди зелени снежные сугробы.

Чечек стояла под серебристым дранковым навесом конюшни, смотрела, думала… Сколько гор у них на Алтае! Горы со всех сторон окружали поселок, а за горами еще горы — темно-зеленые, темно-синие, лиловые и самые далекие — голубые, тонкие, воздушные очертания голубых вершин — голубой Алтай.

А как будут расти здесь яблоньки, когда и летом по горам снег метет?..

Из конюшни вышел Петькин отец — ветеринар Павел Иванович. А по дороге от зернохранилища показался старый сторож Бадин-Яш.

— Холодно, Бадин-Яш! — сказал Павел Иванович. — Озяб ночью?

— Ничего, — добродушно улыбнулся Бадин-Яш, — еще мала-мала озябну!

— А ты скажи, Бадин-Яш, когда тепло будет? У людей лето, а у нас все ноябрь!

— Ишо мала-мала — и тепло будет. День, два, три — и тепло будет. Лето будет!

Чечек обрадовалась. Бадин-Яш сказал: скоро тепло будет, значит, и правда будет тепло. Бадин-Яш всегда все знает. Знает, когда кедровые орехи уродятся, а когда нет — еще зимой скажет. Все пастбища в тайге знает, тропки, ручьи. Директор конного завода, когда собирает совет насчет пастбищ, всегда и Бадин-Яша зовет. И больше всех слушает Бадин-Яша…

Чечек прибежала домой:

— Матушка, через два дня тепло будет! Поедем с тобою к бабушке Тарынчак!

— А как же я поеду, — сказала мать, — мы еще не кончила овец стричь! А потом на покос пойдем. Надо скоту к весне сена запасать — к весне скотина отощает, подкармливать будем. А то вдруг гололедица случится, снег льдом подернется — скотина снег раскопать не сможет, особенно овцы: у них копытца слабенькие, и будут ходить голодные… Вот тут опять сено нужно. Ну как же я, дочка, в горячую пору могу с фермы уехать? Я не могу, дочка. А ты, если хочешь, поезжай. Вот повезут продукты в бригаду, и ты поезжай.

— Ладно, поеду. Книжки возьму, бабушке читать буду.

— Э, бабушке читать! Бабушка русских книг не понимает.

— А я буду рассказывать!

— Ты будешь рассказывать, бабушка будет рассказывать — кто только у вас слушать будет? Обе рассказывать мастерицы! Ты вот мне почитай, я хоть послушаю, как ты читаешь.

Чечек взяла книгу, но, взглянув нечаянно в окно, вскочила:

— Легковая машина пришла! Вон, вон, около директорова дома остановилась! — и, схватив шубейку, выбежала на улицу.

Но минут через двадцать она вернулась:

— Так себе. Какие-то люди. Говорят — из Новосибирска. Хотели кино снимать, а не стали. Уехали… Давай я тебе почитаю.

Но мать уже собиралась на работу.

— А ты что ж, на них рассердилась? — улыбнулась мать.

— Конечно, — ответила Чечек, надув губы. — А что им у нас не понравилось? Уехали!.. А нам как хотелось посмотреть! Все ребятишки набежали. Мы же никогда не видели, как кино снимают.

— Еще увидишь, — сказала мать, — жизнь велика. Вымой посуду, дочка, а я в загон пойду.

Как сказал Бадин-Яш, так и случилось: два дня дул ледяной ветер, два дня лежали на конусах гор тяжелые облака, а на третий день люди проснулись и увидели ясную, тихую зарю, услышали птичий щебет. Солнце засияло по-летнему и сразу согрело долину.

В этот день Чечек на повозке с продуктами ехала к бабушке Тарынчак. Как давно она не была в этой тихой долине, где стояли старые аилы коннозаводской бригады! Сытые лошади шли не спеша. Молодой рабочий — широкоскулый Антон — напевал тихонько и не погонял лошадей: день хороший, солнце греет — куда торопиться? Дорога шла по большой долине, засеянной рожью. Чуть заметный ветерок волнами проходил по густой, невысокой, еще зеленой ржи.