С. Гроув - Золотое снадобье
Жители Пустошей и Нового Запада считают нас целителями, – разглядывая свои ладони, продолжала она. – А следовало бы – толкователями, толмачами. Ты ведь обращала внимание, что Эррол владеет как языком своего народа, живущего в Сокровенных империях, так и здешним?
– Да, – сказала София.
– Вот и я примерно тем же занимаюсь. Только я владею языками не разных людских племен, но разных существ.
Слушатели задумались, воображая при этом весьма несхожие вещи. Эррол невольно припомнил дивные народцы, что населяли бабушкины сказки: гоблинов, пикси, эльфов… София подумала о барсуках и медведях.
– Ты зверье имеешь в виду? – спросила она.
– И его тоже. Знаешь, я успела побеседовать с лошадьми, так они столько всего мне порассказали об ордене Золотого Креста… А Сенека, хоть натура и сдержанная, не удержался и вволю посплетничал о хозяине… – Она с улыбкой покосилась на Эррола, ерзавшего в гамаке. – В нашу эпоху, как и на протяжении всей истории до Великого Разделения, элодейцам был присущ дар владения языками. Нам это казалось естественным: а как же иначе?.. Лишь вплотную столкнувшись сперва с жителями Пустошей, потом с населением Индейских территорий и, наконец, встретив выходцев с Нового Запада, мы поняли: не все умеют общаться так же, как мы. Зачастую это приводит к столкновениям. О некоторых вам известно, о других – нет. Ваш мир полон существ, которых вы не понимаете и которые не понимают вас…
– Вроде волшебного мира фэйри, – встрял Эррол.
– Нет, я говорю не о мире волшебных созданий, хотя допускаю, что вы так называете кое-кого из тех, кого я имею в виду… Возьмем хотя бы явление, которое здесь именуют моровым поветрием, или лапеной. Да, это болезнь вроде сыпного тифа и двенадцати лихорадок, только лапена поражает самое сердце. Как и тиф, она причиняется возбудителями, незримыми глазу. Крохотные странники поселяются в людях, потому что их вынудили покинуть привычное обиталище. Как и откуда их выгнали, я еще не поняла. Только чувствую, что они весьма обеспокоены и несчастны, ведь их сорвали с корней. Они подселяются к людям в ложной попытке найти себе новый дом. Я начинаю говорить с ними, а цветы златопрута дают им хотя бы временную опору… как веревка тонущему. Они слышат меня, хватаются за веревку и выбираются из человека. К сожалению, жители Папских государств не в состоянии это понять. Они считают лапену то ли порчей, то ли вовсе проклятием и не замечают живых существ, вызывающих болезнь. Они вообще глухи и слепы очень ко многому…
Эрролу и Софии понадобилось время, чтобы переварить услышанное.
– Это не объясняет, как ты узнала, что делается впереди на дороге, – погодя возразил сокольничий. – Как и то, что сделала с пылью!
Златопрут смотрела в потолок, сложив руки на животе.
– Боюсь, большего открыть мне не позволено, – сказала она. – Я и так уже многовато наговорила.
София сделала еще попытку:
– Почему не позволено? Хоть это ты можешь нам объяснить?
– Так тебе скажу, – ответила Златопрут. – Некоторым наши способности кажутся ключом к власти. Вроде как все живые существа готовы плясать по одному нашему слову…
Голос Вещей прозвучал мрачновато.
– А элодеи правда так могут?.. – потрясенно выговорила София.
– Нет. По своей воле никто из нас даже и пытаться не будет. Но иные из тех, кто видел нас в деле, уже пробовали использовать нас в низменных целях.
– Ужас какой! Ты имеешь в виду… – София обдумала сказанное Вещей и сделала выводы. – Ты имеешь в виду, кто-то мог направить лапену? Указать маленьким существам, куда им двигаться и кого заражать?
– Да, – устало ответила Златопрут. – И поверь на слово: это еще цветочки по сравнению с тем кошмаром, который можно устроить!
Она спустила ноги с гамака на земляной пол.
– Пойду ночным воздухом подышу, благо хозяйка наша спать улеглась…
Пока Златопрут гуляла снаружи, а Эррол отдыхал в гамаке, София снова развернула карту Кабезы де Кабры. Ей потребовалось усилие, чтобы отвлечься от только что услышанного и вновь присоединиться к шерифу Муртии там, где она его оставила: за чтением карты, приведшей его в итоге к Жуткому морю.
После этого он вновь прошел через холмы, раз за разом выбирая срединную тропку. Достиг каменного моста и зашагал к Муртии, так больше никого и не встретив. Миновал ворота в стене – и скрылся из глаз за пределами бисерного поля.
София начала понимать, почему в этом поле так мало стеклянных бусин. Город Авзентиния «отвечал» за появление большинства металлических, но встречи с людьми, запавшие в память Кабезы де Кабры, были слишком разрозненными и нечастыми. Девочка вновь позволила растянуться внутреннему времени карты и стала ждать, не покидая наблюдательного пункта вне стен. Шли месяцы… Без сомнения, множество людей покидали деревню и вновь входили в нее, но Кабеза де Кабра оставался внутри. Он нес в Муртии полицейскую службу: присматривал за порядком, принимал доклады помощников… и так день за днем, оставаясь в тесных пределах деревенских стен.
Наконец промелькнуло краткое воспоминание, датированное ноябрем. Кабеза де Кабра вывел из ворот двоих человек. Арестантов. У мужчины, шедшего со связанными руками, были темно-русые волосы, всклокоченные и отросшие, и такая же борода. Помощник шерифа вел девочку, примерно ровесницу Софии. Она так кричала и отбивалась, что помощник, утратив терпение, попросту вскинул ее на плечо.
«Успокойся, Розмари, прошу тебя», – проговорил второй арестант по-английски, с безошибочно узнаваемым выговором Нового Запада.
У Софии заколотилось сердце.
«Это же Бруно! – сообразила она. – Бруно Касаветти! И девочка Розмари, что помогала ему. Кабеза де Кабра – он же шериф Муртии! Той самой!»
«Нет! – кричала Розмари. – Нет, нет! Он не виновен! Он не колдун!»
Помощник шерифа топнул ногой, подкинув девочку на плече, закованном в латы.
Софию захлестнула жалость… не ее – чужая. Это шериф Кабеза де Кабра пожалел девочку.
«Побережней с ней, – грубым голосом велел он помощнику. – Она всего лишь дитя».
«Прошу тебя, Розмари, угомонись, – сказал Бруно. – Будешь драться, только пострадаешь. Представь, как я огорчусь!»
Розмари притихла. Все четверо двинулись дальше… и вдруг пропали из виду. Карта снова оборвалась.
Некоторое время София маялась ожиданием, упрямо держа палец на том же месте. И точно – спустя несколько минут вновь возникли Кабеза де Кабра с помощником. Они возвращались в Муртию. Вдвоем…
В последующие недели шериф много раз проходил по недлинной дороге, по-видимому соединявшей деревню с тюрьмой. Иногда он ходил в одиночку, иногда – с помощником. Несколько раз его сопровождал невысокий толстяк, носивший увесистый золотой крест. София взяла на заметку, что орден Золотого Креста держал в Муртии своего клирика.
Наконец, уже в декабре, после очередного посещения узилища шериф вышел оттуда, ведя Розмари. Она была очень подавлена, но не сопротивлялась. Они с шерифом молча одолели часть дороги по направлению к деревне, но внутрь не пошли. Вместо этого Кабеза де Кабра провел девочку мимо – и София увидела перед собой фермерский домик, тот самый, где прежде слышала песенку о серой голубке. Только тут она поняла, что ее пела именно Розмари.
На пороге дома шериф остановился.
«Хотел бы я что-нибудь для него сделать, – сказал он. – Но не могу».
Розмари кивнула, не поднимая глаз.
«Он просил меня отослать письмо друзьям… Куда-то на Новый Запад… а я не знаю, как это делается. Вы мне не поможете?»
«Помогу. Только пускай он с этим не тянет, ведь теперь, когда Касаветти сознался, священник с приговором медлить не будет…»
«Я знаю, – ответила девочка. – Я сегодня же сбегаю к тюрьме и велю ему написать, а потом отнесу письмо вам».
«Договорились, – кивнул шериф. И со вздохом добавил: – Ты там поосторожнее, Розмари».
Она кивнула в ответ и скрылась в доме, а шериф Кабеза де Кабра пошел назад в Муртию. Медленно, тяжелой походкой…
Он вновь покинул деревню лишь через несколько дней, на сей раз – во главе небольшой толпы. Там были все его помощники, но не только они. Взрослые мужчины, несколько старух, даже дети. Они исчезли в направлении тюрьмы и вновь появились, ведя с собой Бруно. Отощавшего, неописуемо грязного…
Когда процессия проходила мимо фермерского домика, к толпе присоединилась Розмари, ожидавшая у порога, как часовой. Все вместе двинулись на север – к каменному мосту. София увидела, что пейзаж на той стороне разительно изменился. Там теперь кочками залег темно-фиолетовый мох, в нем стояли черные, обросшие острыми шипами деревья. Там и сям виднелись камни, возле них клочками торчала прежняя засохшая травка.
София никак не могла понять, почему так отчаянно колотилось сердце шерифа, почему у него тряслись руки, когда он развязывал узника… В чем дело? Что они собирались над ним сотворить?..
