Любовь Воронкова - Собрание сочинений в трех томах (Том 1, Повести и рассказы)
- Дедушка, кто это? - спросила Валентинка. - Это соловей?
- Это не соловей, - ответил дед, - это самая наша крестьянская птичка. Всегда она с мужиком в поле. Мужик работает, а она над ним поёт, веселит его, радует. Это, Валентинка, жаворонок!
- Жаворонок?!
Тотчас вспомнились жаворонки, которых они лепили из теста. Какой же этот? Может, как Таискин - с широкими крыльями и гребешком на голове? Или такой, как был у неё, - с тремя перьями в хвосте? Какие у него перья: синие или красные?
Но нет! В толстой книге был нарисован жаворонок. Маленькая серая птичка с хохолком на голове. Такая же простая серая птица, как воробей.
Ну и пусть как воробей! Пусть совсем простая и совсем серенькая! Всё равно - это самая лучшая птичка на свете!
Среди улицы, подёрнутой яркой зеленью, одна за другой собирались бабы-колхозницы. Сначала две встретились, заговорили и остановились. Потом из соседних дворов подошли. Все поглядывали на тёплое небо, на талый, украшенный лужицами выгон, советовались о чём-то...
- Вроде как пора... Уж вон возле палисадника и крапива выскочила.
- Да, думается, пора... Чего ж томить, пусть прогуляются... Ванька, беги за пастухом!
Вышла мать за калитку:
- Что, бабы, скотину, что ли, выгонять?
- Да вот стоим думаем.
- А чего ж думать? Тепло, хорошо... Да вот председатель идёт... Эй, Василий Никитич, подойди к нам на совет!
Председатель колхоза, крепкий загорелый старик, подошёл к женщинам, снял шапку, поклонился:
- О чём совет идёт?
- О скотине совет. Выгонять не пора ли?
- Ну что ж, хорошо, - ответил Василий Никитич. - Давайте выгонять.
А потом обернулся к Дарье, спросил приветливо:
- Ну как, Дарья, твоя новая дочка: приживается?
- Приживается, - ответила мать.
- Ну, вот и добро, вот и добро! Расти ребятишек, Дарья. А в чём нужда будет - приди скажи. Колхоз поможет.
Мать несколько раз кивнула ему головой:
- Спасибо, Василий Никитич! Спасибо на добром слове!
Решив выгонять скотину, женщины разошлись по дворам.
Таиска выскочила на улицу:
- Валентинка, пойдём смотреть!
Пастух встал на краю деревни и хлопнул длинным кнутом. Словно выстрелил! Потом ещё раз и ещё...
По всей деревне начали открываться скрипучие ворота - впервые после того, как наглухо закрылись осенью. По всей деревне замычали коровы, заблеяли овцы... Вот-то гомон поднялся на улице!
Мать прежде всех выпустила корову Милку. Милка подняла голову, раздула ноздри и заревела, как в трубу затрубила. Сонные глаза её заблестели, будто внутри больших чёрных зрачков зажглось по фонарику.
- Ну иди, иди! - сказала мать, слегка стегая её пучком вербы (такой уж обычай - выгонять скотину в первый день вербой). - Иди и другим давай дорогу!
Милка медленно вышла на улицу и опять затрубила. Соседские коровы отвечали ей.
Мать открыла овчарник - и овцы высыпали всей гурьбой. Ягнята жались к овце и кричали как заведённые, и овца отвечала им. Белогрудый увидел Валентинку, хотел было подбежать к ней, но овцы шарахнулись в сторону, и он бросился за ними, поджав хвост.
Труднее всех было справиться с Огоньком. Он был в такой радости от солнца, от вольного воздуха, от необъятного простора, который вдруг открылся перед ним! Он рвался, бодался, подпрыгивал и бегал по двору того и гляди, расшибётся об изгородь или об стену. Мать пыталась его успокоить, уговорить. Валентинка тоже упрашивала:
- Ну тише ты, дуралей, ну тише! Ну что ты, сумасшедший, что ли?
Наконец они вдвоём с матерью вывели бычка на улицу. Дорогой он раза два лизнул Валентинку и успел уже намусолить край материного фартука. Но как только он увидел перед собой широкую улицу, так опять вырвался, макнул, бакнул, задрал хвост, разбежался и влетел прямо в пруд. Холодная вода заставила его опомниться. Он выскочил из пруда, покрутил головой. Но тут же, увидев других телят, помчался за ними.
- Вот чучело! - волнуясь, повторяла Валентинка. - Ну, смотрите, все свои белые чулки испачкал!
Скотина медленно проходила по улице. Хозяйки провожали своих коров и овец. Коровы останавливались и пробовали бодаться - надо было разгонять их. Овцы бросались то в один прогон, то в другой - надо было направлять их по дороге.
Открыли двор колхозной фермы. Породистые ярославские тёлочки, белые с чёрным, одна за другой выходили из стойла.
Таиска дёрнула Валентинку:
- Пойдём поближе, посмотрим!
- А забодают?
- Да не забодают - мы сзади.
Девочки вышли на середину улицы и тихонько пошли за стадом. Свежий ветерок, прилетевший из леса, веял в лицо. Глубокая тишина, полная затаённой радости, лежала на полях. Неподвижный, сквозной под солнцем, стоял лес. Он словно примолк, он словно прислушивался к чему-то. Что творилось там? Что происходило в его таинственной глубине?
Вдруг сзади, совсем близко, раздался негромкий, но грозный и протяжный рёв.
- Бык! - вскрикнула Таиска и бросилась к дому.
Валентинка оглянулась. Из ворот фермы вышел большой светло-рыжий бык. Он шёл, опустив лобастую голову, и ревел. Острые прямые рога торчали в стороны. Он прошёл несколько шагов, нагнулся и начал рыть рогом землю. Валентинка растерялась. Она стояла на месте и не могла отвести глаза от быка.
- Убегай! - кричала ей Таиска.
Валентинка увидела, как ребятишки бросились врассыпную. Вон и Романок, словно вспугнутый гусёнок, улепётывает к соседям на крыльцо.
Тогда и Валентинка наконец встрепенулась. Она побежала, а бык будто только этого и ждал. Он рявкнул, закрутил головой и двинулся вслед за ней.
Бык пробежал шагов пять и снова остановился. А Валентинка мчалась, охваченная ужасом. Она уже видела, как бык нагоняет её, она слышала прямо за собой его хриплый рёв, чувствовала его огромные рога... И Валентинка закричала, закричала отчаянно:
- Мама! Ма-ма!..
Она не знала, какую маму она звала на помощь. Может быть, ту, которая умерла. Но из-за коровьих спин выскочила худенькая светло-русая женщина, бросилась ей навстречу, протянула к ней руки:
- Я здесь, дочка! Ко мне, сюда!
Валентинка с размаху обхватила её за шею и крепко прижалась к ней. Опасность миновала. Как бы ни был страшен бык, разве он посмеет подойти к матери?
- Пусть подойдёт! - сказала мать. - А вот палка-то на что?
Стадо уходило за околицу. Самым последним прошёл бык. Он всё ещё ревел, нюхал землю и вертел головой - видно, крепкие весенние запахи дурманили его.
У матери в синих глазах светилась гордая радость. Её сегодня наконец-то назвали мамой! Разве тётка Марья или бабка Устинья не слышали, как чужая темноволосая девочка сегодня кричала ей на всю улицу: "Мама! Мама!.."
Валентинка знала, чему радуется мать. Только её ли она назвала мамой? Может, нет?
Может, и нет. Но всё равно, трудное слово сказано. А раз уж оно сказано, повторить его будет гораздо легче.
ПИСЬМО С ФРОНТА
Всё дальше отходил фронт. С тяжёлыми боями выбивала Красная Армия врагов со своей родной земли. По-прежнему каждый день колхозники поджидали почтальона. Нет ли письма из армии? Что в газетах: гонят ли немца, или опять упёрся?
Мать стала частенько задумываться. Нет и нет письма с фронта... Она сама стала выходить за ворота встречать почтальона. Но уже издали видела, что почтальон идёт по деревне и не собирается свернуть к их дому. И, понурив голову, тихонько возвращалась домой.
Молчаливая печаль незаметно поселилась в доме. Никто о ней не говорил, но все чувствовали её, знали о ней. Все, кроме Романка, который ни минуты не сомневался, что всё на свете очень хорошо и ничего плохого вообще не бывает.
Но вот однажды дед пришёл обедать в каком-то необычайном настроении. Во-первых, он весело хмыкал и покрякивал, во-вторых, был что-то очень разговорчив.
- Ну, как дела, пострелята? Как дела, мать? Какая у тебя похлёбка нынче?.. С грибами? Хорошо, лучше некуда!
И, садясь за стол, даже забурчал что-то похожее на песню.
Мать поглядела на него с улыбкой:
- Отец, да что с тобой сегодня? По займу, что ли, выиграл?
Дед хмыкнул:
- По займу? Подумаешь, по займу! Не по займу, а кое-что побольше...
- Так чего же побольше? Медаль, что ли, получил?
- Медаль не медаль, а кое-что получил!
И вдруг не выдержал, достал из кармана голубой конверт:
- Вон оно!
- Письмо! - вскрикнула мать.
- Письмо! - закричали ребятишки.
Груша, которая только что вошла в избу, увидев письмо, поспешно бросила свою сумку.
Мать хотела доставать из печки похлёбку, но забыла про неё и отставила ухват:
- Ну что это ты, отец! Читай же скорее!
Дед бережно вынул письмо из конверта и надел очки. Ребятишки окружили его. Только Валентинка не подошла, осталась там, где стояла.
Дед читал письмо с фронта. Отец писал, что он жив и здоров, что бьют они фашистов из тяжёлых орудий, а фашисты, как крысы, забились под дома, в подвалы, и нелегко выбивать их оттуда, проклятых.
Описывал отец, как был он в большом бою и как выгнали они врагов из нескольких населённых пунктов.
