И. Ликстанов - Малышок

Картина, которую увидел Костя, была такой занятной, что он даже не успел рассердиться. Поджав ноги, Сева сидел на топчане и тянул чай из блюдечка. Вероятно, он занимался этим уже давно - его лицо блестело, глаза от удовольствия стали маленькими и туманными. На стене, прямо над Севой, как победное знамя, висела та самая «молния», которую ребята должны были доставить на филиал и вот не доставили.

Привет фронтовой бригаде Кости Малышева! -гласила «молния». - В последний день первомайского соревнования она выработала 250 процентов бригадной нормы.

- А ты куда пропал? - спросил Костя.

Оказалось, все получилось очень просто: Сева так обрадовался танкам, что забыл о Косте, побежал за танками, бежал долго, а когда опомнился - увидел какой-то пригород и какой-то завод. Это был Большой завод. Ему осталось только сесть в трамвай, а трамвай довез его чуть ли не до Земляного холма. Дома Сева узнал, что Нина Павловна и Катя еще не вернулись с торжественного собрания в клубе, и сел пить чай.

- «Молнию»-то на Северный Полюс не принесли, - сказал Костя.

- Чепуха, - ответил Сева. - Мингарей и без «молнии» узнает, сколько мы выработали… А эта «молния» пускай у нас висит… на память.

- А хотел Мингарею горячих надавать!

- Ну его, - мирно ответил Сева. - Будут у нас еще дела с Мингареем, успеем поговорить.

Только теперь Костя додумал мысль, которая занимала его с той самой минуты, когда он вошел в боковушку. Он прекрасно знал, что Сева в два дня расправился с сахаром, полученным в счет майской нормы, - сахара у него, как и у Кости, не было, и всё же…

- Ты чего не свистишь? - спросил он.

- Дурак я был свистеть, - ответил Сева, отхлебнул из блюдечка и сладко зажмурился. - Сам свисти, если хочешь… Давай кружку - налью!

Костя поднес кружку к губам и понял, что свистеть действительно было бы глупо. Никогда в жизни ему не приходилось пить такого сладкого чая, если можно было назвать чаем густой горячий сироп.

- Жирно живешь! - сказал он. - Где сахар взял?

- Не у тебя, кабысь-кабысь!

Все стало понятно. Стараясь не выдать своей радости, Костя, будто ничего не понял, упрекнул товарища:

- Запас тронул? А в синий туман с чем пойдешь?

- В какой синий туман? - хладнокровно спросил Сева.

- В такой какой… Ясно - за золотом.

- Без твоего золота обойдусь, - ответил Сева. - Хочешь еще чаю? Мне не жалко. - И он щедро долил кружки.

Странное дело: все это только обрадовало, но как-то не удивило Костю. Напротив, теперь было бы гораздо удивительнее, если бы Сева сказал: «Давай тамгу и письмо к румянцевским ребятам, я это заслужил». Уже давно Костя почти неосознанно ждал, что его товарищ под тем или другим предлогом откажется от похода в тайгу, и теперь почувствовал, как много уверенности было в этом ожидании. Костя припомнил все - стычку на Земляном холме, драку на Гималаях, историю с тупым гвоздиком - и усмехнулся, как усмехнулся бы взрослый человек, увидев короткие штанишки, которые он носил в детстве.

Танки! Конечно, танки сыграли свою роль, но не только встречей с танками объяснялся отказ Севы от экспедиции за золотом. Слишком много важного, решительного случилось в жизни мальчиков, большая сила была у нового ветра, который ворвался за колонны в первый день существования фронтовой бригады. Новый ветер прогнал синий туман далеко-далеко, и то, что еще недавно казалось простым, верным и важным, стало шатким и неверным, как полузабытая сказка, как хрупкое сновидение. Святое озеро, поющие рыбы, золотое дно… Разве могло сравниться все это с тем, что окружало мальчиков, что было их жизнью, их борьбой, их трудным и радостным делом? Может быть, об этом же думал и Сева, - он улыбкой ответил на улыбку Кости, не спрашивая его согласия, вылил в кружку все, что было в чайнике, и похлопал себя по животу.

- Спать надо, - сказал он. - Сахару еще на завтра хватит. А Нины Павловны и Кати нет. Наверное, концерт в красном уголке большой. Интересно было бы знать, на сколько сработала бригада Мингарея. А что, если двести пятьдесят пять, например?

- Тоже выдумаешь!

- Спать ложишься?

- Не… подожду…

Был теплый, совсем теплый вечер, и звезды мирно смотрели на землю. Они разыскали Костю, сидевшего на лавочке у ворот, и что-то спросили. Может быть, они спросили: «Почему ты киснешь?» А Костя и сам не понимал, чего ради ему вдруг взгрустнулось. Может быть, это произошло потому, что многое кончилось, развязалось и хотелось знать, как все пойдет дальше. Может быть, взгрустнулось и потому, что после этого тревожного дня со всеми его удивительными событиями все как-то замерло и он остался один на один с самим собой, вспомнил Румянцевку, вспомнил Митрия…

А может быть, виной всему была мысль, что Катя и Леночка слушают концерт, веселятся, а он чего-то ради по-глупому сидит у ворот да ждет их, хотя сон понемногу овладевает им и клонит его голову на плечо Шагистому, который уселся рядом на лавочке.

Шагистый насторожился, заскулил и судорожно зевнул.

Послышались быстрые легкие шаги по деревянному тротуару. Из темноты вылетела маленькая фигурка, Шагистый бросился ей навстречу. Катя - конечно, это была Катя - сказала:

- Не лезь, глупый пес! - разглядела Костю и обрадовалась: - Ты уже дома! И Сева? Уф, как сердце бьется! Мы так волновались! Где вы пропали? Понимаешь, только-только кончилось первое отделение концерта, а тут с филиала приехала Зиночка и сказала, что не видела тебя и Севу на филиале. Мы все так испугались… Думали, что вы в лесу заблудились.

- Ничего не заблудились, - усмехнулся Костя, очень обрадованный тем, что о нем думали, беспокоились. - А Мингарей на сколько сработал?

- На двести сорок пять… Он на митинге выступил и назвал нас молодцами.

- Хорошо!

- Очень, - засмеялась Катя и предложила: - Посидим здесь, подождем Нину и Леночку.

Они сели и долго молчали. Вдруг Катя шепнула:

- Вот все вижу, все слышу и совсем-совсем нисколько не верю, что все так и есть. Мы с Ниной сегодня вообще как сумасшедшие… На торжественном заседании Сергей Степанович доклад сделал. Он хвалил Нину, что она научилась калить «рюмку», а она ничего не поняла… И я не поняла, когда он нашу бригаду очень хвалил… Леночка потом нам все рассказала…

Счастье затопило ее сердечко, тонкие руки вдруг обхватили шею Кости, холодные, дрожащие губы коснулись его щеки.

- Братик мой родимый, вот я заплачу сейчас… - проговорила она со слезами и смехом в голосе. - Вот уже реву… У, глупая такая! Плакса-варакса…

- Глупая и есть, - ответил Костя и почувствовал, будто кровь Большого Митрия наполнила его сердце и сделала его способным творить чудеса ради Кати, ради своих товарищей, ради всех, кто был с ним заодно и в беде и в счастье, кто вместе с ним боролся и вместе с ним должен был победить врага силой своей души и искусством своих рук.

Послышались голоса. Это пришли Нина Павловна и Леночка. Они обрадовались, что Костя и Сева живы-здоровы, немного поговорили, и Нина Павловна приказала ребятам идти спать.

- Ой, совсем забыла! - спохватилась Леночка. - Малышок, Коля просил напомнить, чтобы ты написал удостоверение на фронт, что он стал хорошо работать. Напишешь?

- Ясно, напишу, - пообещал Костя.

Нина Павловна и Антонина Антоновна принялись варить и печь к завтрашнему званому обеду. Катя тоже хотела хозяйничать, но ее прогнали спать, а Костя попросил у Нины Павловны чернила, перо и бумагу и устроился на уголке стола писать обещанное удостоверение. Удостоверение пойдет на фронт, там его прочтет гвардии капитан Глухих и обрадуется, что его сын Николай уже справляется с двумя станками и вообще ничем не хуже других гвардейцев трудового фронта.

Но какое это ответственное и трудное дело - вести официальную переписку! Костя почувствовал себя таким серьезным и важным, что даже вспотел, но от этого удостоверение не подвинулось ни на шаг, потому что Костя не знал, как это делается…

Хорошо, что Нина Павловна пришла на помощь. Повязав голову чистым полотенцем и вымешивая тесто, она диктовала:

- Пиши: «Уважаемый тов (точка) Глухих (восклицательный знак)». Теперь пиши с новой строки: «От имени нашей фронтовой бригады поздравляю Вас (с большой буквы) с днем Первого мая и желаю боевых успехов (точка)». Пиши с новой строки: «Я рад сообщить Вам (с большой буквы), что Ваш (с большой буквы) сын Николай Глухих…»

Так она продиктовала все письмо, на что потребовалось немало времени, хотя Костя старался писать быстрее и, как говорится, закрыв глаза, решал грамматические загадки, встававшие перед ним в каждом слове. Из этого испытания он вышел покрасневший и разбитый. Конечно, ему было бы легче целую смену работать на всех «Бушах», включая и отделочный, чем вести деловую переписку.

Управившись с тестом, Нина Павловна вымыла руки и, вытирая их, бросила через плечо Кости взгляд на письмо.

- Надо признаться, что почерк у тебя не блестящий, - сказала она. - Странно, я почему-то думала, что ты пишешь лучше. Постой, постой! Что это такое? - Она прочитала письмо, всплеснула руками и воскликнула: - Какой ужас! В два раза больше ошибок, чем слов! Кошмар! - Она схватила перо и стала подчеркивать ошибки.