Мама возвращается всегда - Мария Старец
— Ньюфаундленд, — поправляет Маша.
— Что?
— Правильно говорить не собака-водолаз, а ньюфаундленд. Так порода называется. И они черные должны быть и пушистые.
— Ну, а эта просто покрасилась, — тут же находится с ответом мама. — Сходила в салон красоты, покрасилась и постриглась. На чем же они у нас поплывут?
— Вот на этом, — Маша сует маме плоскую подушку, которую бабуля подкладывает себе под голову, когда смотрит телевизор.
— Точно!
Мама сажает малинового водолаза и мышонка-моряка на подушку, и они начинают свое полное опасностей приключение. Маша притаскивает из другой комнаты еще несколько игрушек. Теперь игра идет по-настоящему, и на какое-то время Маша уходит в нее с головой. Но тут с веранды доносится бабулин голос:
— До автобуса полчаса! Смотри не опоздай!
— Не опоздаю, у меня уже все собрано. Идти 15 минут, — отзывается мама.
Лицо Маши разом мрачнеет, но мама как будто этого не замечает и продолжает играть как ни в чем не бывало.
Мышонок и собачка давно сошли на берег, поссорились, помирились, нашли новых друзей, но только вот имена себе так и не выбрали.
— Элиза у нас самая большая выдумщица, — говорит маминым голосом тигр Терри. — Пусть она придумает вам имена.
— Отлично! — отзывается львица Элиза. — У меня как раз есть идея. Пусть мышонка зовут Юнг. Юнги — это такие помощники на корабле.
— Нет, — резко перебивает ее Маша.
— Почему нет? — спрашивает львица Элиза, заглядывая Маше в глаза.
— Потому что дурацкое имя.
Маша не смотрит ни на Элизу, ни на маму. Она вообще ни на кого не смотрит.
— Ну, придумай тогда сама подходящее имя, — говорит тигр Терри, прыгая к Маше на колени.
— Не хочу, — Маша спихивает тигра, а вместе с ним и мамину руку.
— Ну как же я буду без имени? Все меня засмеют, — жалобно пищит мышонок-моряк.
— Мне все равно, — бурчит Маша. — Я вообще не буду в него играть. Можешь обратно его увезти.
— Ну вот, — расстраивается мышонок. — Столько я пережил, так далеко заплыл, а теперь все напрасно. Никому я не нравлюсь, придется мне уезжать восвояси.
Подыгрывать маме Маша не хочет. Она вообще уже ничего не хочет.
— Ну и пусть уезжает, раз ему так хочется, — говорит она резко. — И ты сама уезжай!
На этот раз мышонок не отвечает.
С веранды опять доносится бабулин голос.
— Все, иду, — откликается мама и поднимается с кровати, забирая с собой мышонка.
Маша не двигается с места.
Мама выходит из комнаты. Слышно, как открывается и закрывается за ней дверь, ведущая на веранду. Маша сидит, скрестив руки на груди.
— Маша, — зовет ее бабуля. — А ты что, не пойдешь маму проводить?
— Оставь ее в покое, — слышен голос мамы. — Она не в духе.
Бабуля что-то отвечает, но Маша не может разобрать слов. Мама спускается по лестнице, и бабуля идет за ней следом. Вскоре голоса их смолкают, и в комнате становится совсем тихо.
Едва мама вышла из комнаты, Маша почувствовала, как к горлу подступает твердый комок. Она держалась до последнего, но теперь, когда ни мама, ни бабуля ее точно не услышат, она дает себе волю и начинает плакать, сначала чуть-чуть, а потом уже изо всех сил. Слезы стекают по щекам, затекают в рот, но ей все равно. Маша дрожит, раскачивается взад-вперед и долго не может успокоиться.
Пока Маша плачет, она ни о чем не думает. Но когда слезы заканчиваются и остаются только всхлипы и шмыганье носом, на Машу вдруг обрушивается огромная и страшная мысль — мама уехала!
Мама уехала и не вернется до следующих выходных, а может быть, и еще дольше. Ведь Маша сама ее прогнала.
Маша смотрит на разбросанные по кровати игрушки, на малиновую собачку, так и оставшуюся без имени. Слез больше нет, нет и комка в горле, но вместо него появляется какое-то ужасное чувство, которое все разрастается, жжет и давит изнутри. И это чувство будет жить в ней, пока мама не вернется. Оно будет расти, пока не разорвет Машу на части.
А что если мама не вернется вовсе? Ни через неделю, ни через две, никогда? Что если в автобус, в котором она поедет, врежется огромный грузовик? Такое ведь постоянно случается. Маша слышала об этом по радио. От этих мыслей Маше становится страшно, но ни о чем другом думать она не может.
Может быть, маму еще получится догнать, остановить? Маша вскакивает с постели, выбегает из комнаты, распахивает дверь на веранду и спускается по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. В саду — никого. Ну конечно, автобус давно уже уехал. Глупо было надеяться, что мама еще тут.
Растерянная Маша стоит на крыльце и вдруг слышит голоса за воротами. Бабулин, а потом еще один. Маша стоит как вкопанная, не решаясь пошевелиться. Скрипит калитка и из гаража выходит мама.
— Ты не уехала, — едва слышно произносит Маша.
— Нет, — улыбается мама. — Оказалось, что сын Тамары Петровны едет в город через час и может довезти меня прямо до дома — ему по пути. И я решила с ним поехать. Вот ходили договориться. А бабуля пошла к тете Гале, набрать для меня сливы.
— Значит, ты все-таки уедешь, — говорит Маша.
— Я бы с радостью осталась, но мне же завтра на работу, — отвечает мама.
Маша шмыгает носом и произносит, глядя себе под ноги:
— Ты все-таки оставь мне мышонка.
— Я его и не забирала, — говорит мама с улыбкой. — Он там, наверху, на столе. Ты разве не заметила?
Маша мотает головой и снова шмыгает.
— Ну пойдем, назовем его, наконец, — говорит мама, поднимаясь на крыльцо и сбрасывая с ног сандалии. — У нас еще целый час. Должны же мы за это время придумать ему имя, правда?
— Давай его будут звать Юнг, — предлагает Маша, поднимаясь вслед за мамой и вытирая нос рукой.
