По обе стороны огня - Валерий Дмитриевич Поволяев
— Не надо. Слишком стара.
— Хам, он везде хам, даже в читальном зале Ленинской библиотеки, — оскорбительно фыркнула барменша и посмотрела на Шаткова с новым выражением в глазах, с особым интересом, которого раньше не было, улыбнулась чему-то своему.
— Ленинской библиотеки давно уже не существует, переименовали, — сказал Шатков. — Это раньше была Ленинская библиотека… То время ушло от нас. Безвозвратно.
— Мне все равно. Я никогда книжек в ней не брала.
— Читать не умеешь? — невинно поинтересовался Шатков.
— Не умею? — снова фыркнула барменша. Собственно, какая из нее барменша? Сейчас принято всех посудомоек барменшами называть. Обыкновенная буфетчица она, довольно смазливая.
— И много у тебя в кармане звенит монет? Золотых дублонов…
— Больших золотых дублонов, — Шатков усмехнулся.
— А что, были малые?
— Не знаю, в те века я не жил.
— Пустой разговор, — неожиданно заявила барменша, интерес, появившийся у нее в глазах, пропал — крохотные золотые точечки, зажегшиеся внутри зрачков, истаяли, глаза сделались холодными. — Пустой! — повторила она со злыми нотками в голосе. — И вообще тебя надо прощупать: что ты за птица?
— Сегодня уже пытались это сделать.
— Ну и что?
— Ничего не вышло, — Шатков с неожиданно виноватой улыбкой развел руки в стороны. — Как видишь.
— Значит, не те взялись за дело.
— Ну и разговор у нас затеялся, — покачал головой Шатков, улыбнулся грустно, словно бы ему сделалось жаль и себя, и барменшу, и этих людей, — он покосился через плечо, — сидящих в задымленном, плохо проветриваемом зале. — Начали за здравие, кончаем за упокой. Надо бы переменить тему.
— Ты из какого города прикатил?
— Из Москвы, — не стал запираться Шатков.
— С неприглядного сырого севера на благословенный тихий юг, — произнесла барменша выспренно, в традициях выпускниц курсов благородных девиц конца девятнадцатого века.
— Это когда же ваши края стали тихими? — Шатков сощурился. — Разборка на разборке, стрельба на стрельбе. То татары с украинцами воюют, то украинцы с русскими, то лешие с чертями, то моряки с гражданскими. Ничего себе благословенный тихий юг! Жуть!
Барменша оставила речь Шаткова без внимания, лицо у нее приняло независимый вид, словно разборки эти ее не касались, «не царское это дело», — спросила коротко:
— Отдыхать, конечно, приехал?
— Отдыхать.
— И как же у тебя с «мани-мани»?
— Неприличный вопрос. И очень неосторожный. Но тебе я отвечу. Как у всякого отдыхающего. На девочек, считаю, хватит.
— А если не хватит?
— Что ж, и такое может быть. Выпишу из Москвы еще.
— Есть такая возможность? — барменша прощупывала Шаткова. Шатков пока не понял, зачем она это делает. Если хочет поставить качественных девочек и сомневается в кредитоспособности клиента — это одно, а если… — Ты богатый Буратино, выходит?
— Богатый, — Шатков согласно наклонил голову. — Хотя я не знаю ни одного богатого человека, который не хотел бы стать еще богаче.
— Поколотили тебя, значит, наши? — она взглядом указала на ссадину, которую Шатков тщательно припудрил, но барменша разглядела все, от нее трудно было что-либо скрыть.
— Ваши.
— Ладно, жди! — наконец закончив проверку, приказала ему барменша. — Сейчас я позвоню девочке, которая тебе обязательно понравится.
— А если не понравится?
— Исключено. Обязательно понравится.
Она скрылась за бамбуковой струистой занавеской, взялась за телефон, стоящий на темном деревянном столике — Шаткову это было видно сквозь редину занавески, набрала номер — по движению пальца по диску Шатков определил, что барменша набрала цифры 2, 4, 9, 6, 2, — шевельнул губами, запоминая их, прислушался к тому, что говорит барменша, но ничего, кроме имени «Нэлка», произнесенного дважды, не разобрал. Барменша вернулась, пощелкала пальцами:
— Ну, теперь, царь Гвидон, жди…
— …когда лягушка прискачет, — закончил вместо нее Шатков.
— Сам ты лягушка! — обиделась барменша. — Посмотри на себя в зеркало! Я лучшую девушку Крымского полуострова высвистала, а он… Тьфу! — барменша с презрением глянула на него. — Валил бы отсюда!
У Шаткова внутри возникло ощущение, что он стоит на правильном пути — через эту барменшу, через Нэлку, через других выйдет и на настоящего царя Гвидона… или как его там величают? — раскопает то, что до него не могли раскопать другие. Все, счетчик включен, он пошел по лезвию ножа.
— Я, конечно, могу свалить отсюда, но…
— Клоун! — не выдержав, перебила его барменша. — Ох и клоун!
«Что верно, то верно, — устало подумал Шатков, — не будь я клоуном, разговор был бы совсем другой».
— А Нэлка? — спросил он и недовольно поморщился: ох и глупый же вопрос задал он.
— Нэлку я высвистела, но это не означает, что она достанется тебе. Клиенты у нас и без тебя, ободранного, есть. — Барменша подняла указательный палец. На этот строгий учительский жест нельзя было не обратить внимания. — Понял?
— Понял, чем дед бабку донял, — засмеялся Шатков. — А Нэлка твоя, если она действительно хороша, все равно достанется мне. Понятно?
Он вернулся к столу, допил остатки коктейля, оглядел зал — ничего стоящего в кафе не появилось, нацепил сумку на плечо и вновь подошел к стойке.
— Чего кошелек свой подхватил? — насмешливо поинтересовалась барменша. — Обиделся, что ли? Или испугался за деньги?
— Какой кошелек?
— Ну на плечо ты что повесил? Кошелек ведь…
«Сюжет развивается вяло. И почему-то вкривь, — подумал Шатков. — Кононенко пропал, с моря туман наползает, холодно становится, ночевать негде… Придется у Нэлки. Если она, конечно, появится».
— Что, и в туалет уже нельзя сходить? — он усмехнулся.
— С сумкой?
— Я все свое ношу с собою. В том числе и предметы личной гигиены.
— Ага, зубную щетку для чесания подмышек. Ну иди, только унитаз не сверни! — лицо у барменши сделалось грубым, мужским, подбородок упрямо выпятился, будто у кулачного бойца. — Дорогу знаешь?
— Знаю.
Туалет находился на этом же этаже, по ту сторону лестничной площадки. На лестнице было темно, тусклая лампочка едва пробивала вязкий сумрак, в ней даже не были видны ступеньки лестницы.
Снизу шли люди, мелькнули две женские головы на повороте, — хоть и темно было, а Шатков разглядел лица девушек — впереди шла рослая блондинка с резковато-красивыми чертами лица и огромными светлыми глазами, сзади брюнетка — тоже очень броская, с точеным лицом и высокой шеей, их сопровождали двое парней в джинсовых варенках. У Шаткова невольно сжалось сердце: опять варенки… Парень, шедший последним, был из тех, кто нападал на него. Шатков стремительно расстегнул молнию на сумке, выдернул из нее модную джинсовую шляпку в виде бесформенного гриба — такие шляпки любят носить отдыхающие, — не шляпа, а шапокляк, шляпокак — по имени хулиганистой старухи из старого кукольного фильма, Шатков уже забыл, как ее точно величали, — такая шляпа-гриб делает человека совершенно неузнаваемым, словно шапка-невидимка.
— Не спеши, Нэлк, — попросил парень, замыкающий строй, — сердце вываливается.
