Будьте готовы, Ваше высочество! - Лев Абрамович Кассиль
Команда Ани Баратовой была сколочена еще за год до поступления Гешки в школу. Девочки сперва шли неохотно, стеснялись, говорили, что хоккей — это «мальчишья» игра. Но успехи школьной команды сделали ребят героями катка.
А зимами каток был центральным местом в городе. Каток устраивали на реке, огораживая флажками, вехами, а со стороны берега — легким временным палисадом участок замерзшего русла. И Аня Баратова добилась своего. Девочки, которые и прежде отлично катались на коньках, раздобыли теперь кустарные клюшки и вскоре стали такими же азартными игроками, как и мальчики.
Еще в прошлом году команда Ани Баратовой вышла на первое место среди девочек Северянска. Но все же мальчики относились к хоккеисткам пренебрежительно, считая, что «девчачий хоккей — это не игра, а один писк…».
Испытание
Однажды радио, а потом газеты принесли из Москвы весть, что Герой Советского Союза летчик майор Климентий Черемыш один отправился в новый неслыханный беспосадочный перелет Севастополь-Чукотка. Наискось через всю страну — из угла в угол! На одноместном скоростном самолете. Сквозь осенние ливни юга, напролом через туманные заморозки средней полосы и метели таежной зимы. Когда в школе узнали об этом, Климентий Черемыш летел уже над предгорьями Урала.
На большой карте красной ниткой, приколотой булавками, обозначили маршрут перелета. Вдоль нее передвигали флажок. Вечером пришло известие, что Черемыш летит над тайгой. Потом связь с летчиком оборвалась. Флажок на карте остался непередвинутым…
Утром Гешка пришел в класс осунувшийся и молчаливый. Ребята боялись взглянуть на него. Климентий Черемыш исчез в бездонных далях Восточной Сибири.
— Ты только, Геша, не волнуйся прежде всего, — говорила Аня. — Я вот почему-то уверена…
— Конечно, мало ли что, — начал толстый Плинтус. — Может быть, знаешь чего? Может, вдруг атмосфера не пропускает там радио. А потом пропустит, и мы узнаем.
— «Атмосфера, атмосфера»! — сказал Гешка. — В голове у тебя, видно, атмосфера!
Начались уроки. Но учителя и ребята то и дело поглядывали на крайнюю заднюю парту, где сидел, опустив голову, Гешка Черемыш, брат летчика, сгинувшего в безлюдной студеной глухомани Севера.
Учителя не вызывали в этот день Гешку. Перед письменной по математике сам директор справился, как он себя чувствует, не освободить ли его от работы. Но Гешка упрямо заявил, что хочет решить задачу, и наотрез отказался от поблажек.
Задачка была не очень трудная, хотя и запутанная. Решать ее нужно было осмотрительно, со вниманием. А Гешка никак не мог собрать свои мысли. И Званцев видел, что сосед его рисует на промокашке самолеты… Много самолетов… А на страничке раскрытой тетради по математике у Гешки по-прежнему ничего не было, кроме условия задачи. Званцев хотел подсказать Гешке решение, но тот зло отмахнулся.
Скоро почти все решили задачку. Сдав тетради учителю, ребята выходили из класса, оглядываясь на Гешку. Гешка по-прежнему сидел за партой, не подымая головы. Вот уже и Плинтус кончил. А Гешка все еще решал задачку в опустевшем классе.
— Ну, как Гешка там? — спрашивали ребята у Плинтуса, вышедшего в коридор.
Плинтус только рукой махнул.
— Не повезло сегодня братьям, — сказал остряк Лукашин, — и этот завяз… без вести пропал.
Его чуть не отколотили.
— Тебе что, смешно?
— Ну, уж пошутить нельзя…
— Нашел чем шутить!
Ребята теснились у дверей класса, заглядывали через замочную скважину — как там Гешка Черемыш… пытались даже подсказать ответ задачи. Не заметили, как подошел директор Кирилл Степанович.
— Это вы там кого через замочную скважину в науку вытягиваете? — раздался вдруг его низковатый голос, и все шарахнулись от двери.
А Кирилл Степанович подошел, плотнее прикрыл дверь в класс и, обернувшись к смущенным ребятам, продолжал:
— Говорят вам, говорят, что у нас двери в науку для всех широко раскрыты, а вы всё сквозь щелочку хотите знания подсовывать. Тесновата щелочка для науки. Пошли бы вы лучше погуляли, чем тут толкаться да шептаться.
Директор ушел в учительскую, а ребята, ненадолго отошедшие от двери, как только он скрылся, снова все, как один, не сговариваясь, слетелись к дверям. Каждого выходящего из класса сейчас же осаждали расспросами:
— Ну, как Гешка? Выходит у него?
А тот, легонько отдуваясь после усилий, потраченных на решение задачи, и сообщив, что Черемыш все еще решает, шепотом спрашивал в свою очередь:
— Икс чему равен? Тридцать два?
И, успокоенный тем, что ответ у него сошелся с другими, сам начинал заглядывать в класс, на Гешку.
Вышел Миша Сбруев, потный и взъерошенный… Вид у него был такой, что никто даже не спросил уже про Черемыша.
— Решил! — торжественно объявил Сбруев.
— А у тебя что получилось? — поинтересовалась Аня.
— У меня получилось, — отвечал Сбруев, — сто тринадцать да еще там с дробью…
Поднялся шум, приглушенный хохот у дверей. Аня, зажимая ладонью рот, махала на всех рукой. Но тут внезапно открылась дверь класса, и показался усталый Гешка. Все кинулись к нему:
— Решил?
Гешка только кивнул утомленно.
— У тебя чему икс равен? — не мог успокоиться Сбруев.
— Тридцать два, — сказал Гешка. — А что?
— Молодец, Гешка! Правильно!.. Верно решил! — обрадовались ребята.
У всех словно от сердца отлегло.
А перед четвертым уроком, когда уже был звонок и в классе все расселись по местам, появилась вдруг, не по расписанию, Евдокия Власьевна. Помолодев от волнения, придерживая падающую прическу, стремительно подошла она к парте, где сидел Гешка. И на парту упала ее шпилька.
— Ну, Черемыш, поздравляю! Брат благополучно сел на Чукотке. У него было повреждение радиостанции. Теперь с ним связались. Все в порядке. Новый рекорд!
— Что! Я ведь говорила! — закричала Аня и повисла на шее у Евдокии Власьевны.
— А я нет? — забасил Плинтус. — Я говорил, сквозь атмосферу не слышно…
И все в классе зааплодировали, закричали «ура» и стали хлопать друг друга по спинам, а Плинтус, надув свои румяные щеки, бил по ним, как по барабану. Евдокия Власьевна смеялась со всеми и затягивала на затылок узел волос.
А Гешка вдруг схватился руками за щеки и выбежал из класса в коридор.
Евдокия Власьевна нашла его через несколько минут в углу коридора, у окна. Он облокотился на подоконник и стоял, приплюснув нос к холодному стеклу.
— Ну, успокойся, Черемыш, — сказала Евдокия Власьевна, — чего уж сейчас-то… — И положила руку на его стриженую макушку. — Ведь все уже прошло, все уже в порядке. И прочее соответственно… как говорят
