Катерина Ракитина - Радуга (Птицы в пыльных облаках)
Лестница упиралась не в чердачную дверь, как можно было подумать, а в темную картину в тусклой раме, занимающую весь простенок. Выписана была картина в темно-синих и зеленых тонах, но от старости почернела и покрылась патиной, отчего невозможно было понять, что изображено. Гостю отчего-то подумалось, что средневековый город - с еще более узкими и извилистыми улицами, чем те, к которым он привык - возможно, именно так двести лет назад выглядела столица. Возле картины жутковато было находиться: возникало ощущение, что мир, где они живут, не единственный, что вот они - ворота, в прошлое или еще куда. Парень потряс головой.
- Это то самое? - спросил он у хозяина, разглядывая картину в упор и вдыхая странноватый запах - не то пыли, не то позолоты и красок, которые сами были сейчас почти пыль. - Как это у тебя вышло?
Хозяин, высокий молодой человек в белой рубашке и узких тувиях, заправленных в сапоги, пожал плечами. Плечи были широкие, небрежно отброшенные волосы - черные и густые. В нем вообще чувствовалась порода.
- Юрок, ну я правда не понимаю, - продолжал гость. - Ты дворянин, к тебе бы все прислушивались! А ты краски смешиваешь...
Радетель в недоумении запустил руку в пшеничного цвета гнездо, которое представляли его волосы. Похоже, гнезду этому не раз доставалось.
- Моя прачка пропала.
- Это причина для трагедии? - студиозус весело засмеялся.
- Ты ее не видел, Регин. Идем.
Не обращая внимания, следует ли за ним приятель, Юрий вошел на чердак, где из щелей между черепицами пробивались, плавали среди стропил косые и пыльные солнечные лучи. Отодвигал и переставлял повернутые лицевой стороной к стене холсты. Нашел то, что искал. Когда Регин пробрался через заполнившую чердак рухлядь, то оказался лицом к лицу с полотном, на которое как раз легло солнце - и остолбенел. Краски не яркие, но живые, обрисовывали кусочек берега, скользнувшего в воду, лозовую ветку, воздух... но женщина, стоящая вполоборота, отводя ото лба налипшую русую прядь... капельки пота на загорелом лице, улыбка - доверчивая, милая... Регин попятился.
- Ты колдун, Юрий. Черта... это для тебя слишком легкое наказание.
Черноволосый Юрий кивнул. Утвердительно. Крепенький дружок его резко повернулся, едва не заплакав; опрометью бросился с чердака. И прямо перед картиной на лестнице наткнулся на застывшую девчонку. Девчонка выглядела, как служанка: серое платьице, передник, аккуратно подобранные под чепчик волосы, но была годов восьми, не старше. Она стояла и сосредоточенно, не по-детски вглядывалась в полотно. Парень попытался понять, что же девчонка там увидела. Краски оставались такими же тусклыми, но почудилось, что улица изменилась, потянуло сыростью. Впрочем, в старом, неухоженном доме сквозняки всегда не редкость.
- Что ты здесь делаешь, Тильда? - строго спросил хозяин. Девочка молчала. Регин подумал, что она дурочка.
- Иди накрой к обеду.
Тильда молча присела и стала спускаться. Ступеньки отчаянно скрипели под деревянными башмаками.
Когда хозяин и гость потягивали вино, устроясь у камелька, Тильда вернулась наверх. Стемнело, и она сжимала в руке горящую свечу. Огонек подрагивал, а она молча, с бездумным выражением на личике пялилась в глубину картины - как в распахнутые двери. Ожидание не было напрасным. Девочка поймала и, примяв в ладони, разглядывала вылетевшего из картины белого мотылька. А потом, еще больше смяв, бросила назад и ушла, не оглядываясь.
Ноги по щиколотку проваливались в пыль и оставляли маленькие следы. Залы были огромны, высоко вверху, почти там, где небо, светилась единственным фитильком похожая на тележное колесо, обмотанная пыльной кисеей лампа. Свешивались фестоны паутины. В окнах отражалась ночь. Шаги глохли, увязали в пыли, не родившись, задохнулось эхо.
Лицо идущей было замотано черным платком по самые глаза: злые, сосредоточенные, как у старушки, невероятные для маленького тельца, для чепчика с оборками и серого посконного платьица. Сенная девочка. Вся аккуратная, выглаженная, как птичка, оставляющая такие же аккуратные следы, почти не подымающая пыли.
Девочка подошла к обширному письменному столу и остановилась, задрав личико. Ей было слегка неприятно, что сукно на столе пропылилось и паутиной затянут бронзовый письменный прибор. Но глаза ее не изменили выражения, а лицо... - лица не было видно.
Девочка слушала вопросы, наклоня к плечу головку, лобик сосредоточенно морщился. Иногда девочка кивала. Да, картина там, где ее ожидали найти. И вторая тоже. Нет, натурщица исчезла. Не совсем натурщица. Он писал ее на какой-то речке. Нет-нет, все совсем не так. Зачем ненавидеть? Да, она понимает, что он не такой. Да, готова. Всегда.
Она возвращалась по собственным следам, слегка оттянув платок, потому что задыхалась. Пот тек по вискам, губы сделались неприятно солеными. Море? Она слишком взрослая, чтобы верить в глупые сказки.
6.
- Так значит, наше предприятие лишено смыла?
Сашка развернулся, как степная сабля шамшир, кулаком врезав бедняге в зубы, и хотя Тумаш был тяжелее его ровно вдвое - отлетел и навзничь разлегся на земле.
- Ну ты недотумок! - Ястреб почти бережно помог ему подняться, предупреждая нежелательные порывы. Еще с города этот тип ныл, изводил и задавал провокационные вопросы. И имечко у него оказалось подходящее. Андрей, несмотря на боль в руке и поганство ситуации, засмеялся на "недотумка", оценил языковой изыск. Ястреб покосился, но промолчал.
С самого начала переходили они Черту в разных местах и малыми группами. В их группе было шестеро: Ястреб и худой Сашка, которые так загадочно поиздевались над Андреем, сам Андрей, Савва, Недотумок и женщина. Должен был появиться проводник. Но не появился, и они поперлись, как Бог на душу положит, потому что сидеть в раскаленных кристаллических песках... и вышли. Кажется, куда надо. Живые. Пятеро.
Сашка сидел над мертвой женщиной на самой границе: там, где песок обрывался ярчайшей, свежей травой. Смотрел в небо, молчал. Касался ладонью укрывающего лицо мертвой плаща. Ястреб стоял рядом на коленях.
Сашка, словно почувствовав взгляд, резко обернулся:
- Не дам ее зарывать.
Андрей отошел, баюкая ноющую руку, и увидел, как бежит к ним незнакомый седой человек. Ястреб вскочил:
- Лэти! Слава чурам. Нас не встретили.
Седой остановился. Андрей потрясенно вглядывался в его лицо: почти черное, словно до угля сожженное солнцем.
- Бокрин мертв.
- Да-а, - произнес Ястреб.
Лэти удивленно осмотрелся:
- А-а...
- Вот прошли. Здесь можно очень быстро сыскать ведьму?
Лэти увидел тело под плащом, Сашку.
- Есть. Прирожденная. Только не умеет ничего. Бокрин... ее жалел.
Ястреб плечом бережно отодвинул Сашку, подхватил на руки мертвую женщину.
- Лицо ей укройте! - рявкнул. Савва быстро исполнил приказ. - Веди.
Поселок с их приближением вымер еще больше, чем это казалось возможным, только сквозь щели в плетнях и ставнях следили темные, как омуты, испуганные глаза. Да слышались вздохи: не к ним, не за ними, пронесло. Почти бегом, не задыхаясь, пробежал Ястреб с ношей на руках по пыльной унавоженной улице, Лэти тычком растворил перед ним дверь.
- Сёрен! - громко позвал он.
Сёрен прибежала не одна, с высокой рыжей девкой, на руках у девки заливался хохотом младень. Увидев стольких мужчин, девка дернулась, откачнулась.
- Лэти! Лэти! - Сёрен кинулась пограничнику на шею.
- Это твоя ведьма? - спросил Ястреб.
В отклад пошли все разговоры, расспросы и объяснения. Потому как высокая сунула младеня в руки подружки и сказала гордо:
- Я - ведьма.
- Стол достаньте!
Все как-то незаметно стали при деле: добывали у прижимистых соседей стол, закрывали свеже разрисованными ставнями окна, затыкали щели, тетешкали мальчонку, рассыпали по углам и развешивали под матицей сухие бессмертники, Лэти щипал лучину, Сашка сидел под боком печи с мертвой на руках, а Ястреб успевал всюду и сразу, и синий тезка на его груди горел через рубаху.
Посреди избы расчесывала и заплетала в косы соломенные пряди гордая Сольвега. Лицо ее делалось отрешенным.
- Я помогу тебе, - сказала Сёрен.
- Нет. Возьмешь Микитку и пойдешь на огород, подальше. И вы тоже. Савва и Тумаш безропотно вышли. Больше всего им, бедным, досталось, несмотря на рассказы Ястреба.
- Не пойду! - уперлась Сёрен. - Меня Бокрин учил.
Сольвега пожала плечами.
- Кто из вас останется?
- Я останусь, - сказал Ястреб. Пропало куда-то веселое ехидство, и серьезность, прозвучавшая в голосе, заставила вздрогнуть.
- Про плату предупрежден?
Мужчина тряхнул головой:
- Дважды не помирать.
- Я останусь, - сказал Сашка. - Я ее ученик.
- Я проводник, я останусь, - повторил за ним Лэти.
Рука заныла, Андрей стиснул зубы.
- Я останусь, - неожиданно для себя сказал он. - Я пограничник.
На него взглянули с таким искренним изумлением, что стало холодно.
