Роза и ее братья - Луиза Мэй Олкотт
Занятно было смотреть на лицо тети Сары, пока Роза оживленно произносила свою речь, самым дружелюбным образом положив руку скелету на плечо. Каждое сказанное доктором Алеком и Розой слово попадало этой славной даме в самое больное место – она смотрела и слушала, а перед глазами вставал длинный ряд пузырьков и коробочек с пилюлями, явственно упрекая ее за «невежество и недомыслие», каковые превратили ее в нервическую несчастную пожилую женщину, страдающую несварением желудка.
– Ну, даже не знаю, может, Алек, ты и прав, но я не стала бы заходить слишком далеко. Вряд ли женщины нуждаются в большом объеме подобных познаний, да и голова у них к такому не приспособлена. Я бы ни за что не решилась дотронуться до этого страшилища, а от разговоров про «органы» у меня мурашки по коже, – поведала тетя Сара, вздохнув и прижав ладонь к боку.
– А разве не проще стала бы ваша жизнь, когда бы вы знали, тетушка, что печень у вас расположена справа, а не слева? – поинтересовалась Роза с озорным блеском в глазах – она не так давно выяснила, что больная печень тети Сары находится совсем не там, где должна быть.
– Мир катится к закату, дитя, совершенно не важно, где и что у нас болит, рано или поздно все мы покинем эту юдоль и бесследно исчезнем, – оптимистично откликнулась тетя Сара.
– Ну, лично я все-таки предпочту узнать, что именно меня убивает, а пока мир еще не закатился, я хочу порадоваться жизни. Очень хочется, чтобы и вы тоже порадовались, так что приходите поучиться у дяди – я уверена, что вам это пойдет на пользу! – И Роза возобновила подсчет позвонков, причем с таким счастливым выражением на лице, что тете Саре не хватило духу погасить ее пыл очередным упреком.
– Может, и действительно лучше позволить ей делать, что хочется, она ведь у нас ненадолго. Вот только умоляю, Алек, будь с ней осторожнее, не дай ей перетрудиться! – прошептала тетушка, выходя.
– Именно это я и пытаюсь сделать, мадам, только оно мне пока не по плечу, – откликнулся дядя Алек, запирая дверь, ибо славные Розины тетушки иногда ему страшно мешали.
Через полчаса урок снова прервали – явился Мак и возвестил о своем появлении краткой, но изысканной фразой:
– Привет-приветик! Что за новая игра?
Роза все ему разъяснила, Мак удивленно присвистнул, потом обошел скелет по кругу и серьезно отметил:
– Экий у нас Братец Костяк бравый, а вот красавцем его не назовешь.
– Не смейся над ним, он у нас хороший, а ты без мяса будешь таким же уродом, – запальчивым тоном заявила Роза, вступившись за своего нового приятеля.
– Это верно, так что я не стану спешить расставаться со своим мясом. Ты у нас нынче занята, читать мне не будешь? – осведомился Мак: зрение его частично восстановилось, но читать он еще не мог.
– Давай лучше ты поучишься вместе со мной. Дядя нам все объяснит, а ты сможешь смотреть на картинки. Мы сегодня вместо костей займемся глазами, потому что это тебе интереснее, – добавила Роза, не заметив на лице кузена особого энтузиазма по поводу познаний в физиологии.
– Роза, нецелесообразно перескакивать с одного на другое… – начал было доктор Алек, но она торопливо прошептала, кивнув в сторону Мака, который с тоской устремил скрытые очками глаза в сторону запретных книг:
– Он сегодня в дурном настроении, нужно его развеселить; расскажи про глаза – ему это явно понравится. А мною потом займешься, дядя.
– Ну хорошо. Садитесь, пожалуйста, господа студенты. – И доктор звучно постучал пальцем по столу.
– Давай, дружок, устраивайся со мной рядом, тогда нам обоим будет видно картинки, а если головка устанет, можешь прилечь, – заворковала Роза, с присущей ей душевной щедростью открывая свой колледж для родственника и не забыв принять в расчет слабости, свойственные всему роду человеческому.
И вот, сидя бок о бок, они выслушали очень простое объяснение того, как устроен глаз; им оно показалось занимательнее любой сказки, ибо рассказ дополняли замечательные картинки, а чрезвычайно благорасположенный учитель пытался сделать урок как можно интереснее.
– Ух ты! Если бы я знал, как неаккуратно обращаюсь с таким хрупким механизмом, не стал бы читать у камина или подставлять книгу под яркое солнце, – произнес Мак, внимательно вглядываясь в увеличенное глазное яблоко, а потом, отпихнув картинку, он возмущенно добавил: – И почему человека не учат, из чего он состоит, как за этим следить? А ты потом поди разберись со всеми своими бедами! А как машинка испортилась, так и учить поздно: он уже сам все узнал и никому не скажет спасибо.
– Ах, Мак, я постоянно это твержу, только никто не слушает. Вам, молодежи, знания эти просто необходимы, и, по идее, сообщать их вам должны отцы и матери. Только они и сами ничего не знают, вот и бредем мы в потемках, как ты и сказал. Будь у меня сыновья, я бы не пичкал их греческим и латынью, а обучал бы законам здоровья. Математика вещь полезная, но мораль еще полезнее – и как же сильно мне хочется, чтобы это поняли и учителя, и родители.
– Некоторые-то понимают; тетя Джесси беседует со своими сыновьями о важных вещах, вот бы и нам так же! Но мама постоянно занята по хозяйству, папа на работе, на это времени и не остается, а если бы и оставалось, вряд ли бы из разговоров получилось что-то толковое, потому как мы к этому совсем не привыкли.
Тут бедолага Мак был совершенно прав и всего лишь высказал то, чего не хватает очень многим мальчикам и девочкам. Отцы и матери слишком заняты работой и домашним хозяйством, некогда им изучать своих детей, взращивать то прекрасное естественное доверие, которое лучше всего прочего охранит ребенка от бед, ибо в нем – самая надежная родительская сила. Вот юные души и носят в себе свои беды и искусы, пока не случится беда, – тут всех охватывает сожаление, вот только уже поздно. Большое счастье, если мальчик или девочка может, не таясь, делиться с родителями всеми своими тревогами и знает наверняка, что ответом станут сочувствие, помощь и прощение; еще большее счастье, когда родители, черпая из закромов собственного опыта и добродетели, способны наставить и воодушевить тех, за кого несут всю полноту ответственности.
Именно о таком доверии втайне мечтали Роза и Мак и, повинуясь безотказному чутью, обратились к доктору Алеку, поскольку в нашем непостижимом
