Криминалистика по пятницам [litres] - Елена Валентиновна Топильская
— Слишком, — назло сказала я ему, обжегшись слишком горячим чаем.
Когда я сама завариваю и наливаю, такого не происходит. Ну что за день такой сегодня! Горчаков расстроился так, что теперь мне его стало жалко.
— Ну хочешь, я тебе найду хотя бы данные обвиняемого? — стал подлизываться он. — Не ходи больше в РУВД, ничего хорошего там нет. Я сам позвоню и все устрою.
— Ловлю на слове. Ладно, скажи мне, Горчаков, где взять информацию о серийных преступлениях…
— В сводках, — тут же выпалил он, не дослушав.
Я поморщилась.
— Может, дашь мне договорить? Где взять данные о серийных преступлениях, совершенных за границей? В других странах?
— В Интернете, — для приличия подумав пару секунд, ответил Горчаков. — В Интернете все есть.
— А где искать?
— Да набери в любой поисковой системе, что тебе нужно, и выскочит информация.
— Не надо считать меня чайником, — злобно сказала я. — Неужели ты думаешь, что я не пробовала? Ерунда какая-то выскакивает, а не информация.
— Тогда не представляю, чем тебе помочь. К сожалению, не существует всемирного информационного центра.
— Сама знаю, — огрызнулась я. Настроение было хуже некуда. — Звони давай, выясняй мне данные арестованного парня.
— А что ты собираешься делать? — осторожно спросил Горчаков, придвигая к себе телефон.
— Если нет доступа к уголовному делу, послушаю обвиняемого.
Горчаков неодобрительно покачал головой.
— И как ты его, интересно, послушаешь? Без допуска тебя к нему не пустят.
— Плевать. — Я совсем озверела. — Узнай, кто адвокат, а дальше я сама решу.
Горчаков посмотрел на меня как-то странно.
— Машка, скажи честно… Ты в адвокаты собралась?
— С чего ты взял? — Я искренне удивилась. — Даже и не думала.
— Врешь. — Он повесил буйну голову. — Небось уже втихаря мосты наводишь. А я как же? Я что, тут один останусь?
— Где? Где ты останешься один? Леша, ты же мне все время твердил, что не пойдешь в Следственный комитет! А до сентября уже всего ничего. А потом, даже если и так, если я и собралась в адвокатуру? Что, я тебя в тылу врага бросаю? Раненого, на снегу?
— Все равно, — надулся он.
— Знаешь что? Мне пока даже думать не хочется о Следственном комитете. Равно как и об адвокатуре. У меня пока что другие проблемы. Спасибо еще, что прокурор на нас плевать хотел и указявками не мучает. Звони давай.
Собрав чашки, я отправилась мыть посуду, а Горчаков засел за телефон. Задействовав какие-то тайные, одному ему известные каналы информации, он к моему возвращению выложил мне на стол бумажку с координатами следователя, обвиняемого и его адвоката. Прочитав их, я обрадовалась: защищал парня мой старый знакомый, Осинский, тот самый приличный адвокат, что обсуждал со мной высокий уровень коррупции правоохранительных органов. С ним не стыдно и поработать в связке.
Синцов пока не звонил, и я подумала, что вполне могу себе позволить слетать в следственный изолятор. Конечно, без допуска от лица, осуществляющего расследование, мне никто не выведет для беседы парня, арестованного за квартирный разбой на Хохрякова, но все можно устроить. За мной сидел милиционер-взяточник, у которого я, к стыду своему, давно не была. А если в изоляторе в то же самое время окажется адвокат Осинский и вызовет своего несовершеннолетнего подзащитного, я смогу тихо прокрасться к ним в следственный кабинет и задать интересующие меня вопросы.
Осинский удивился, когда я ему позвонила и сбивчиво попросила навестить сегодня своего подзащитного Жаркова. Удивился, однако сказал, что и так собирался к нему. Мы договорились встретиться в бюро пропусков следственного изолятора через сорок минут — за это время мы оба успеем туда добраться, изолятор очень удобно расположен возле метро.
Не представляю, что будет, когда построят новый СИЗО[9] в Борисовой Гриве; вот уж туда не наездишься. Если сейчас при необходимости можно метнуться к подследственному в середине дня, а потом вернуться в прокуратуру и еще поработать, то во Всеволожский район придется собираться на весь день. В прошлый раз, будучи в тюрьме, я забежала поздороваться к начальнику учреждения и завела разговор о том, что, когда построят новый изолятор, следователи вообще работать с обвиняемыми перестанут, будут ездить к ним только при крайней необходимости; неужели нельзя найти место для изолятора поближе? Начальник сидел грустный и, в свою очередь, пожаловался мне, что приходили с телевидения, он дал убийственное интервью о том, какое это недальновидное решение — переводить изолятор к черту на кулички. «Я такое им наговорил, так врезал, — качал он головой, — что Управление наше закачается. В общем, дал жесткое интервью, очень жесткое. Боюсь, что не дадут в эфир, порежут. И мне еще по шее надают». Вечером, придя домой и включив телевизор, я прослушала полное, явно без купюр, выступление начальника СИЗО, он, печально глядя в стол, говорил тихим голосом в стиле «если кто-то кое-где у нас порой» о том, что можно предположить, что отдельные следователи и адвокаты с некоторой долей критики относятся к идее перевода следственного изолятора во Всеволожский район…
Адвокат прибыл в тюрьму значительно раньше меня, несмотря на то, что ехал на машине, а я добиралась на метро. Видимо, он сразу после телефонного разговора со мной прыгнул в машину и помчался, обходя пробки огородами. Он уже нервно ходил вдоль тюремной стены, когда я появилась в перспективе бюро пропусков.
— Мария Сергеевна, вы мне дали надежду, — бросился он ко мне.
— Валерий Аскольдович, добрый день.
— Ой! — сказал он. — Конечно, здравствуйте! Я там очередь занял…
— Хорошо. Но не надейтесь на чудо. Я вам ничего не обещаю.
— Эх, Мария Сергеевна! Раз уж вы заинтересовались нашим делом, это шанс. Вы же не утопить его хотите еще больше?
— А почему вы так думаете?
— Тогда вам не надо было бы со мной встречаться в обстановке строгой секретности. Да? Вы бы отдали информацию нашему следователю, да и дело с концом.
Из бюро пропусков кто-то крикнул:
— Осинский! Очередь подходит!
И мы поспешили внутрь.
Глава 14
Наверху нам удалось выцарапать кабинеты рядышком. Пока нам вели наших арестантов, Осинский рассказывал про своего трудного клиента.
— Отец у парня сидит. К отцу он относится с пиететом. Мать — несчастное, забитое существо. И не слишком-то Дима ее жалел. Она для него, конечно, не авторитет никакой,
