Зинаида Шишова - Приключения Каспера Берната в Польше и других странах
- Ну, наедайтесь досыта! - сказал он, усердно кроша запасенную краюху хлеба и обильно посыпая кормом тропинку. И вдруг, замолчав, отшатнулся в сторону.
- Стой! - тут же раздался грозный окрик, и путь Збигневу преградил высокий человек с дубинкой.
Бакалавр был не из робких. Окинув внимательным взглядом встречного, юноша определил, что справиться с таким противником ничего не стоит, несмотря ни на его грозный окрик, ни на его суковатую дубинку. Истощенное, бледное лицо, до самых глаз заросшее лохматой бородой, изодранная одежда, сквозь дыры которой просвечивало худое грязное тело, тонкие, как палки, ноги, вместо лаптей кое-как завернутые в рогожу, вызывали жалость.
Неожиданным ударом Збигнев выбил дубинку из рук неудачливого разбойника и крепко схватил его за шиворот.
- Кто ты? Почему останавливаешь добрых людей, не причинивших тебе никакого вреда?
Бородатый, тяжело дыша, молча разглядывал своего победителя. И вдруг присвистнул.
- Ба! Да это никак пан студент, что гостил в замке Мандельштамм лет восемь назад? Я еще, если панич помнит, отвозил письмо панича в Лидзбарк... А потом обратно - иконку паничу от товарища... Не забыл, значит, меня господь, если послал на моем пути поляка...
- Стой-ка, стой! - произнес Збигнев, припоминая и голос этот и голубые эти глаза. Из осмотрительности, однако, он все еще не выпускал бородатого из рук. - Ты слуга Тешнера, так? Как тебя... Яцек, Янек, Мацек? Ах да, вспомнил: Франц! Почему же ты оброс бородой, как московит? Пан Тешнер, значит, по примеру своих тевтонских друзей, посылает хлопов грабить на большую дорогу? - добавил бакалавр презрительно.
- Да не грабитель я, - сказал Франц с жалкой улыбкой. - Как увидел я, что панич снегирям корм сыплет, у меня даже слюнки потекли... Четыре дня у меня и крошки во рту не было...
- Езус-Мария, святой Збигнев! - воскликнул юноша смущенно и протянул несчастному оставшуюся краюху. - Стало быть, пан Тешнер и не кормит своих слуг и, как я вижу, не одевает их? А дубинку эту ты для меня, что ли, припас?
- Уж дубинку-то я знаю, для кого припас! - сказал Франц с угрозой. Как увидел я, что идет лесом человек в рясе, вся кровь мне в голову кинулась! Хоть и ослабел я, от голода ноги не ходят, но душа не стерпела... А от пана Тешнера я уже несколько лет как сбежал...
- Как - сбежал? - спросил Збигнев испуганно. - Да он с собаками разыщет тебя, и знаешь...
- Сбежал... - повторил Франц. Он откусывал от краюхи огромные куски житняка и глотал их, не разжевывая. - Ушел тайком с тех самых пор, как в замке Мандельштамм убили этого профессора, а дочку его с моей Уршулой заточили в монастырь... Да Тешнер и не ищет меня... Боится! Панич не знает ведь, сколько сейчас народу по лесам прячется. Всех беглых искать - собак не хватит...
- Да брось ты о собаках! - перебил его Збигнев сердито. - Что ты за околесицу несешь? Кто убил профессора? Если ты говоришь о Ланге, так он со своей дочерью, паненкой Миттой, уехал в Орденскую Пруссию... И при чем тут твоя Уршула?
Хорошенькую быстроглазую Уршулу, которая так искусно умела сооружать "краковскую" прическу из золотых волос Митты, Збигнев помнил хорошо.
- Як бога кохам*, пан студент, я не вру! - оправдывался Франц. - Может, помнит панич студент, что профессор тот для новорожденного сыночка Мандельштаммов гороскоп составлял? Всяких благ ему сулил, долгой жизни, славы, богатства...
______________ * Любовью к господу клянусь (польск.).
Збигнев отлично помнил этот гороскоп, потому что он сам помогал Ланге его вычерчивать.
- А сыночек этот, значит, возьми да помри! - продолжал Франц. Прикончив краюху, он, старательно собрав в ладонь крошки, также отправил их в рот. Ну, а у рыцаря Мандельштамма нрав известный... - добавил он, разводя руками. - Огрел рыцарь профессора палкой по голове, а тот отдал богу душу... Тело его, пока он еще тепленький был, сам Мандельштамм и гости его - рыцарь фон Эльснер и патер Арнольд - взгромоздили на носилки, да и завезли подальше от тевтонских владений. А паненку Митту и Уршулу мою, чтобы не проболтались, в монастырь заточили... Вызвали сестру Мандельштамма, аббатису Целестину, и та силком девушек увезла...
- Что ты болтаешь! - сказал Збигнев с сердцем. - Ты сам-то был при этом? И как это возможно двух взрослых девиц среди бела дня силком увезти?!
- Франек, слуга Мандельштаммов, все это видел, - сказал Франц понуро. Только Христом богом заклинаю вас, не выдавайте его!.. Да панич, видно, не знает, что сейчас на тевтонской земле творится! - добавил он с горечью. Франек рассказывал: как вывели паненку Митту на крыльцо - она ни жива ни мертва стояла... Патер Арнольд все толкует ей, будто отец ее заболел и его в Крулевец отправили. И ее, мол, туда отправят... А моя Уршула - то ли умнее она чуть-чуть, то ли она знала, что профессора убили да к вармийской границе свезли, но она такой крик подняла, что хоть уши затыкай... Паненка видит, что такое дело, и сама в слезы... А патер Арнольд махал, махал на них крестом, а потом ка-ак даст этим самым крестом одной и другой по голове они, бедные, и обеспамятовали.... Свалили их в карету и увезли, куда и волк сослепу не забежит... Сколько лет искал я свою Уршулу и вот - только недавно нашел.
- А не врет этот твой Франек? - спросил Збигнев подозрительно. - Может, он злобу какую имеет на господ, а?
- Не врет... Старый человек, ему на тот свет пора, что ему врать? Он на муках господних клялся! А вот и писулька от Уршулы... Видно, паненка там в монастыре от скуки грамоте ее научила. А может, кто написал за нее. - И Франц протянул бакалавру грязный, измятый клочок бумаги. Збигнев стал разбирать неразборчивые каракули:
"И как же это ты нашел нас, Франичку?.."
Может, это сама Митта писала под диктовку Уршулы?
И дальше:
"Выручай нас, Франек, да поскорее, потому что паночка Митта уже совсем не в себе! Патер Арнольд, что ездит сюда, каждый раз ей какое-то зелье дает... Она уже и памяти и слов решилась, приезжай поскорее! Любящая тебя и верная тебе по гроб жизни Уршула".
Нет, это, конечно, писала не Митта... Збигнев почувствовал, как остановилось его сердце, а потом забилось так, точно хотело раздвинуть ребра и вырваться наружу.
"Бедная, бедная Митта! А пан профессор? Как жалко и безвестно закончилась его жизнь!.. А этот предатель и убийца - патер Арнольд!.. Правду он сказал: "Господь видит, как огорчает меня, Збигнев, твое неумение разбираться в людях!" Но, пан Арнольд, если уж я разберусь, то разберусь! Не поздоровится вам, ваше преподобие!"
- Слушай, Франц, - сказал Збигнев решительно, - девушка эта, Митта, дорога мне, как не знаю кто... Дороже жизни... Это невеста моего друга... Надо и ее и Уршулу вырвать из когтей этих монахов и монахинь! Пся крев, а еще служителями господними называются! - Тут юноша добавил словечко, совсем не подходящее ученому бакалавру. - Придется хорошенько обдумать, как нам дальше действовать... Скажи, где мне тебя увидеть, а об остальном договоримся. И еды я тебе целый куль притащу!
- Видите, следы ведут в лес? - показал рукой Франц. - А там, дальше, обрываются... Ступайте по этим следам, пройдете расщепленную ель, сугроб, дойдете до лесной прогалинки, а затем возвращайтесь к ели пятками вперед... Я эту хитрость от опытных людей знаю... Там, в сугробе под елью, я вырыл себе нору и живу в ней наподобие дикого зверя. Да вот весна идет, плохо, негде прятаться...
- Припрячем тебя, - сказал Збигнев уверенно и, попрощавшись, свернул к монастырю.
- Если бы панич раздобыл пару пистолетов да хорошую саблю, было бы неплохо! - крикнул Франц ему вдогонку.
Глава вторая
ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ
В полном смятении чувств возвращался Збигнев в обитель. У ворот ему встретился не менее смятенный Пшепрашем.
- Пан бакалавр, - сказал он испуганно, - пшепрашем, но отцу Флориану очень плохо... Умрет не сегодня - завтра...
- Что ты говоришь? Откуда ты это взял? Был у него врач?
- У него два часа подряд шла горлом кровь, - ответил дрожащим голосом Пшепрашем. - Я сам вынес два полных таза - точно борова кололи! Отец Клементий, опытный во врачевании, сказал, что отец Флориан выкашливает последнее легкое... Отец Клементий сказал еще, что отец Флориан родом из теплой Италии и что здесь жить ему вредно... Сейчас он все время глотает лед.
- Но ведь он давно уже кашляет кровью, - цепляясь за слабую надежду, возразил Збигнев. - Почему же вы решили, что не сегодня - завтра ему конец?
Пшепрашем осторожно огляделся по сторонам.
- Отец Арнольд сегодня собрался совсем от нас уезжать, но, как случилась эта беда, - зашептал он, - он остался... Он ведь будет давать последнее отпущение грехов отцу Флориану... Сейчас отец Арнольд со служкой отправился в женский монастырь, привезет оттуда монстранц*. Но монастырь далеко отсюда, и не знаю, вернется ли он вовремя... Я хочу сказать - при жизни отца Флориана...
______________ * Монстранц - сосуд, в котором хранилось последнее причастие.
Не задумываясь над тем, не побеспокоит ли он умирающего, Збигнев ворвался к нему в келью.
