Владислав Крапивин - В глубине Великого Кристалла-2
Конечно, они не голодали. Но сказать, что у Юрки дома все благополучно, тоже было нельзя. Еще в седьмом классе, перед Новым годом, он зашел за Юлей, чтобы пойти в парк на лыжах, и вдруг вынул из оттопыренного кармана пачку трешек и пятерок.
- Спрячь куда-нибудь пока, а то потеряю.
Юля вытаращила глаза:
- У тебя откуда столько?
- У папаши получку забрал. - Юрка сказал это, как всегда, спокойно, только острые скулы его слегка затвердели. На секунду. Потом Юрка объяснил: - Он пришел и сразу - брык отсыпаться. Я и вынул. У него если деньги не забрать, может закеросинить с друзьями. А так проспится - и все в норме... Ты не думай, он не так уж часто этим балуется, только с получки. Его приятели подбивают. Понимаешь, он хороший мужик, но бесхарактерный.
Юля слушала, мигая от удивления и неловкости. До сих пор она с такими жизненными драмами не сталкивалась. Немыслимо было, чтобы ее папа вернулся домой пьяным.
Отец командовал большим строительным управлением, пропадал на своих "объектах", "мотал нервы" на работе и совершенно "не умел жить". Жить умела мама. Благодаря маме у них был "дом как у приличных людей". Именно она вовремя давала умные советы отцу: с кем знакомиться, где что говорить, что когда покупать и какие куда брать путевки. Отец отмахивался, но потом как-то незаметно соглашался. Это было проще, чем тратить время на споры. Несмотря на все различия с Юркиным отцом, папа тоже был "хороший, но бесхарактерный". На нем, по словам мамы, "ездили как хотели".
Но однажды Юля услышала, как отец взорвался. Во время телефонного разговора. Он кричал сбивчиво, хрипло, безудержно швыряя слова. Словно все вокруг рубил шашкой:
- ...Но, черт возьми, почему я в мирное время должен постоянно "бороться"?! Не выполнять план, а "бороться" за него! Бороться с бетонщиками из-за их бракованных плит, которые пускать в дело не имеют права, а вы заставляете! Бороться с Петряковым, который забрал у меня два крана, а требует сдачи корпуса к декабрю! Бороться с этим жуликом Сочневым, которого вы навязали мне в замы, а он крадет плитку для дач!.. Вы прекрасно знаете чьих!.. Нет, именно крадет!.. И с вашим собственным идиотизмом бороться надоело, потому что план планом, но в домах-то этих люди жить должны!..
Он швырнул трубку, прошел мимо бледной мамы и очень спокойно сел смотреть телевизор.
- Всё, - в тихой панике сказала мама. - Это конец. Завтра он пойдет в дворники.
Но отец не пошел в дворники ни завтра, ни в следующие дни, хотя все знали, что говорил он так с человеком, чье имя в городе произносили с почтительным придыханием. Ничего плохого не случилось, даже зама Сочнева куда-то перевели...
Но через месяц отца увезли на "скорой" со вторым инфарктом. И не спасли...
Это случилось в сентябре, когда Юля и Юрка начинали учиться в десятом.
Все переменилось. Постарела и сникла мама. Пустой и чужой какой-то сделалась квартира с холодными, как льдинки, люстрами и громоздким югославским гарнитуром. Пропали куда-то знакомые...
Одно только изменилось к лучшему, если можно говорить так после всего, что случилось: мама, которая раньше Юрку едва терпела, сейчас встречала его доброй и немного виноватой улыбкой.
Юрка в те дни все время был рядом - молчаливый, мягко-деловитый и ненавязчиво ласковый...
Той осенью Юля навсегда перестала писать стихи. Здесь не было прямой связи со смертью отца. Просто она стала гораздо взрослее и серьезнее, однажды перечитала все свои сонеты и баллады о дальних островах и влюбленных флибустьерах и поняла, какая это чушь. На свете и так полным-полно скверных стихов (даже напечатанных), зачем же еще увеличивать и без того несметное их количество? Зачем маяться над глупо-напыщенными своими строчками, когда другие люди написали столько замечательных стихотворений и поэм?!
И романов!
И рассказов!
И вообще всяких удивительных книжек!
Книги Юля полюбила в те дни еще больше. И теперь в споре с самой собой все сильнее склонялась к решению, что быть ей не географом, не бродягой-геологом, а тихим и усидчивым работником библиотеки (а потом, может, и ученым-библиографом). Потому что в походах любила она не открытия, не находки всякие, не выкапывание минералов, а просто пути-дороги. И красоту этих дорог, лесов, озер и скал. Костры на привалах. Чуткие переборы ночных гитар среди дремлющих палаток. Утреннее солнце над росами и хитроватую желтую луну, что сквозь черные ветки поглядывает на притихших у огонька ребят... Но ведь такое любование и бродяжничанье не сделаешь своей работой. А книги - это была целая жизнь. Надолго, навсегда. До самой старости. Потому что, когда ты с книгами, ты сразу с тысячами разных людей. А Юле были интересны все человеческие жизни, во все времена, хотя со стороны она казалась сдержанной и даже замкнутой. Не только с посторонними, а даже и с друзьями. В туристской секции Юлю Молчанову звали Молчулия, ловко соединив имя, фамилию и характер. А иногда и Гран-Молчулия - имея в виду ее рост и отличие от Пти-Молчулии - тоже очень сдержанной, но маленькой Юльки Карпенко...
Впрочем, сдержанность Юлина не была сумрачной. Иногда Гран-Молчулия на привалах дурачилась не хуже мальчишек-пятиклассников. И песни у костра пела вместе со всеми...
Библиотечную работу Юля не считала ни однообразной, ни малопрестижной. На чужие суждения о "книжных червях" и "библиотечных крысах" плевать она хотела. А что зарплата будет так себе, то здесь причин для тревоги она не видела. Проживет! Во-первых, при ее внешности лишние наряды все равно ни к чему. Во-вторых, несмотря на внешность, не будет же она до конца дней жить только с мамой...
А как она будет жить? Где?
Скорее всего, в каком-нибудь приморском городе. Лучше всего - на Дальнем Востоке. Светлая библиотека с застекленным фасадом будет стоять на склоне сопки - оттуда, с высоты, открывается вид на синюю бухту с белыми теплоходами, деловитыми буксирами и портовыми кранами. Конечно, среди множества судов Юля будет легко узнавать его корабль, когда он станет возвращаться из дальних рейсов... А пока он в рейсе, она будет ждать, грустить по вечерам, а днем выдавать неугомонным ребятишкам из соседних школ самые лучшие книги, проводить читательские конференции и... по выходным и во время отпуска опять же отправляться в походы по тамошним заповедным местам...
Помечтав так минут пять, Юля беспощадно обсмеивала себя за бестолково-детскую наивность, по-взрослому напоминала себе, что жизнь, скорее всего, окажется совершенно не такая: никаких библиотек над морем нет, мальчишки будут терять и рвать книги и курить потихоньку в библиотечном коридоре, времени на туристские развлечения не останется, а он...
Он между тем, как и хотел, поступил в Калининградское высшее морское училище рыболовного флота. И приезжал на каникулы, сверкая шевронами и якорями (от блеска которых растопыривали глаза и распускали губы все знакомые и незнакомые девицы). Приезжал он нечасто и ненадолго - осенью и зимой отпуска короткие, летом - практика. Переписывались они аккуратно, однако письма получались суховатые и все как-то о делах, а вовсе не о каких-то там чувствах. У нее - про училище и про то, где теперь бывшие одноклассники. У него - про занятия штурманскими науками и плавания. Но если в Юлиных письмах была скрытая неловкость и скомканность, то в Юркиных - спокойствие и краткая деловитость.
Ни о каких семейных планах Юрка не писал и не говорил. Даже в шутку. То ли считал прежние разговоры дурашливой болтовней (и думал, что Юля так же считает), то ли, наоборот, полагал, что все решено и нечего зря тратить слова. А может быть (Юля догадывалась об этом, все-таки она его характер-то изучила), он отчаянно стеснялся писать о главном. Несмотря на всю свою решительность, в каких-то вопросах он был до безобразия деликатен. Целоваться тогда полез, дубина такая, потому что вроде бы игра была, а потом, когда принес букет на день рождения, краснел, как эти самые розы.
В общем, поди разберись! Да и в чем разбираться? Откуда она взяла, что у Юрки есть к ней что-то, кроме обычного приятельского отношения? Если есть, мог бы сказать, в конце концов, а то чурка какая-то... И Юля прошлой осенью назло ему (а также потому, что любопытно и приятно) поддалась ухаживаниям длинного изящного "политехника" Бори Шуйского, знакомого по туристскому клубу "Азимут". Значит, не такая уж она уродина, если Боря что-то в ней нашел!
Они ходили в кино, на выставку местной живописи и в кафе-дискотеку. И завистливые бывшие одноклассницы шепотом удивлялись им вслед.
А Юрка, прилетев на Октябрьский праздник, два дня спокойно и снисходительно смотрел на это безобразие. На третий день он встретил Юлю и Бориса в скверике у городского театра, и в руке у него был прямой железный стержень.
Юля обомлела от страха - и за Бориса, и, главное, за Юрку: попадет балда в милицию
и прощай училище. Но все кончилось очень деликатно. Юрка улыбнулся, взял под козырек, потом под носом у слегка побелевшего Бори крепкими пальцами завязал на восьмимиллиметровой проволоке изящный узел, который на флоте называется "беседочный", а у туристов и альпинистов - "булинь". Затем он подарил стержень с железным узлом Боре на память, а Юлю взял под локоть и сказал:
