Дмитрий Мищенко - Северяне
Под помост до самого верха укладывали просушенные солнцем дрока. Да клали так, чтоб была хорошая тяга, чтоб сильней разгорался костер и высокое пламя его охватило разом и сам помост и все, что будет на нем рядом с телом княжны.
Не успели мастера закончить свою работу, как распахнулись высокие ворота, и толпы северян высыпали за черниговские стены. Впереди везли украшенное цветами тело княжны. Потом потянулись возы с бочками меда, приготовленной в княжеских кухнях пищей, цветастыми коврами, на которых надо было разместить все, что запасено в княжеских погребах и что должно быть съедено и выпито на многолюдной тризне.
На похороны собрались не только градские жители, но и пахари из окрестных поселений. Смерть княжны поразила северян своей необычностью и геройством. Кто мог подумать, что в этом хрупком теле бьется сердце воина, что, изнеженная беззаботной жизнью, она явит такое мужество в борьбе за свою свободу, достоинство и честь! Отчаянная храбрость девушки высоко вознесла ее в глазах народа.
Тризну справляли вокруг помоста, на котором высилось тело княжны. Меж поредевших деревьев Черной рощи расположились северяне. Ждали, что скажет князь. Но он не мог вымолвить ни слова. Сознание неотвратимой и вечной разлуки свалило его с ног, рыдания душили, он глядел на дочь с немой отчаянной мольбой, и слезы непрестанно катились по его лицу.
Правил тризну почетный старейшина Чернигова.
– Братья! – обратился он к притихшим северянам. – Княжна наша была веселым и добрым детищем, отрадой своего отца. Пусть же будет такой и память о ней. Княжье съестное и княжьи вина – здесь для вас. Наполните кубки, братья, и просите усопшую, пусть станет она перед богом Сварогом и умолит его дать нам долгий век на земле нашей милой. Прогоните, братья, печаль от тела нашей княжны, а тем самым и от себя. Смерти – мертвое, а живым – живое!
Первый кубок вылили в огонь, чтобы княжна не печалилась, покидая этот мир. Другой упросили выпить князя. А потом старейшина призвал наполнить кубки всех, кто пришел сюда. Раздались возгласы одобрения, заскрипели возы, покатились меж ковров пузатые бочки, запенились, полились рекою хмельной мед, вина заморские. Заходили по рукам наполненные душистой живительной влагой кубки, веселыми огоньками заискрились глаза, прояснились лица. Как тень перед светом, отступала печаль перед хмелем, и с каждой чашей вина все заметней, все дальше. Молчание сменилось разговорами, разговоры – смехом, а там зазвучала и песня. Подхваченная десятками голосов, она заглушила и гомон мужей и визг женщин.
Молодые собирались уже в круг, то здесь, то там заводили пляски. Их окружали старшие, крепко били в ладоши, подбадривали резвых девушек, ловких молодцев. Веселые хороводы, крики, шутки могли, казалось, разбудить не только все вокруг, но даже спавшую вечным сном княжну.
Но были на тризне и такие, что не под силу было хмелю разогнать их лютую тоску. Олег и Черный сидели близ ярко пылавшего помоста, молчаливые, подавленные, не сводя с окутанной дымом княжны печальных глаз.
К ним приблизился дружинник. Князья и не взглянули на него: слишком тяжки были думы их, прикованные к умершей.
– Княже! – окликнул Черного глухой, но сильный голос. Князь повернул голову и в изумлении уставился на отрока.
– Всеволод? Ты?!
– Дозволь, княже, отправиться мне вслед за Черной, – с мрачным спокойствием проговорил витязь.
Но князь не слушал его.
– О боги! – простонал он. – Значит, ты жив? Куда же ты той ночью подевался? Ты удрал? Все погибли, защищая княжну, а ты бежал, предал?
Разгневанный князь пытался встать, но Олег удержал его.
– Успокойся, княже, какой он предатель? Он храбрый воин. Его послала гонцом ко мне княжна Черная!
– Он трус и изменник! – раздраженно воскликнул Черный. – Я оставил на него княжну, я полагался на его мужество и силу. А он позорно сбежал и теперь посмел явиться мне на глаза живым!
– Да пойми же, князь, – заступался Олег, – это тот витязь, который привез мне знак от княжны, чтобы спешил я к тебе на помощь. На ратном поле со мною рядом рубился он с хозарами!
– Какое дело мне до этого! – обезумев от гнева, кричал Черный. – Я оставил его охранять княжну! Он дружинник и должен был слушаться меня, а не ее!
На крик сбежались хмельные северяне. Тесным кругом обступили Всеволода отроки.
– Слышали, – передавали из уст в уста, – это тот витязь, что вызвал кагана на поединок! А ночью он испугался и удрал, оставив княжну беззащитной, когда на нее напали хозары!
– Какой позор! – кричали северяне. – Бежал с поля брани! А еще хвастался, что победит кагана!
Всеволод стоял перед князем, глядя на него умоляющими, полными слез глазами, и ждал, когда утихнет его гнев.
– Виноват я, княже, – заговорил он наконец – что послушал Черную. Коли бы знал, что может стрястись в ту ночь, когда скакал я в Ольжичи! Но теперь поздно каяться… Я люблю княжну и хочу умереть вместе с нею, быть ее слугой в загробном Вирае.
Олег ужаснулся, слушая Всеволода.
«Как? Всеволод любит княжну? И хочет вслед за нею умереть? Да это же позор! Все знают, что князь Олег любил Черную и вот-вот собирался взять ее в жены! А этот никому не ведомый дружинник хочет уйти с нею в небытие и доказать, что любит девушку больше, чем кто-либо другой на свете! Такого допустить нельзя… Олег, князь киевский, не волен уходить из жизни. За ним стоит великое дело единения славян. И никуда он от этого уйти не может. А Всеволоду нечего терять. Стоит князю Черному дать согласие, и он окажется хоть и в потустороннем мире, но с княжною вместе. Таков обычай: кто порешил уйти с усопшей в небытие, тому нельзя перечить. Тот, значит, любит больше всех…» Подумав, Олег наклонился к князю и что-то шепнул ему на ухо. Но Черный молчал, смотрел на убитого горем дружинника, потом закрыл ладонями лицо и горько заплакал.
Олег мгновенно воспользовался этим. Куда девалась благосклонность его к Всеволоду? Благодарность за спасение в бою с хозарами? За то, что сломя голову скакал через леса и долы, чтоб передать Олегу призыв княжны? Все позабыл князь. Подстрекаемый ревностью, он бросил суровый взгляд сначала на соперника, потом на отроков.
– Чего стоите? – властно крикнул им Олег. – Гоните его отсюда! Видите, до чего довел вашего князя!
Северяне и без того косо смотрели на Всеволода, а слова Олега подстегнули их возмущение и гнев.
– Вон отсюда, трус! – бросились они на юношу. – Вон! Убирайся прочь!
Всеволод не мог поверить, что его прогоняют, растерянно и удивленно озирался по сторонам. А отроки тем временем окружили его и стали бить наотмашь кулаками в грудь. Пошатнувшись, Всеволод вдруг понял, что северяне считают его виновным в гибели княжны. Он хотел объяснить, но не успел сказать и слова, как сбоку кто-то кинул в него камень, потом другой, третий… Охваченные яростью, вооруженные и безоружные люди толпой потянулись к нему, схватили цепкими, узловатыми руками. Передние злобно плевали ему в лицо, оскалившись, наносили удары, выкрикивали проклятья. А задние бросали камни, палки, подобранные с земли толстые сучья.
Страшны были в гневе охмелевшие люди, шум и гам стоял оглушительный. Всеволод понял: надо уходить, бежать, спасаться от разъяренной толпы. Присущие ему спокойствие и выдержка, недавний жертвенный порыв, с которым шел он к князю, готовый умереть вместе с Черной в пылающем костре, – все уступило место стремлению оторваться от наседающей толпы. Он медленно отступал, заслоняя окровавленное лицо и голову руками, с которых струилась кровь… Но дальше пятиться было уже невозможно: за спиной стоял густой лес. Тогда Всеволод вобрал голову в плечи, повернулся и, нагнувшись, бросился бежать в спасительную зеленую чащу.
Но это еще больше озлобило северян. Вместо камней сверкнуло оружие. С угрозами и проклятиями догоняли его дружинники, и наконец настиг его тупой удар тяжелого меча. Всеволод упал. Какое-то мгновение он еще слышал, словно из дальней дали, доносящиеся крики, потом уже не чувствовал ударов… Глубокая тишина окутала его мягкой пеленой. Он ничего не видел и не слышал…
XXXVI. НА РАССВЕТЕ
…И снова наступило лето. Высокий могильный холм за городской стеной порос буйной зеленью. Дубы успели сбросить прошлогодний, будто обгорелый на солнце лист и облачились в новую зеленую одежду. Между рвом и лесом пролегла за это время тропинка: и князь и подружки не забывали Черную, во все праздники навещали и украшали ее могилу цветами.
А завтра, в годовщину смерти, здесь снова будут править тризну. Черный объявил об этом повсеместно. Не только черниговцы – все подесняне званы на поминки. Вот почему так людно в эти дни на дорогах. Идут пахари из сел, держат путь в княжий град гудошники-музыканты, калики перехожие. Только по ночам стихает гомон: кто у близких, кто у друзей укладывается отдохнуть, а кто в лесу – в большом дупле могучего дуба.
