Святослав Сахарнов - Сказочные повести. Выпуск седьмой
— Горбуны ищут меня. Будьте на чики-чеку!
Гей опустил люк на место, встал на него.
— Девочка Лея, — сказал он. — Ты сейчас закроешь глаза и откроешь их, когда я скажу.
— Зачем? — улыбаясь, спросила Лея. — Станет темно. — Она подумала. — Но если вам так надо.
Она закрыла глаза, и в фонаре сразу стало темно, как под одеялом. Муравей быстро вырезал залепившую окно паутину, вылез наружу и принялся за работу. Гей стоял в люке и слышал, как по лестнице кто-то осторожно поднимается вверх.
— Мураш! — окликнул он друга. — Быстрее освобождай фонарь.
Снизу стали приподнимать крышку люка, но она, придавленная Геем, не поддалась. Тогда снизу чем-то ударили. От стука у Леи дрогнули веки, и яркий сноп света на секунду блеснул в башне.
А снизу уже колотили вовсю, и злые голоса грубов гулом наполнили башню. Им удалось приподнять крышку и просунуть в щель дубинку, но Гей подпрыгнул, и крышка снова захлопнулась. Гей присел и взял в руки дубинку. Снова приподнялась крышка, и он понял — лезут в щель и их много. Грубы тяжело сопели и ругались.
Гей поднял дубинку и с силой опустил ее на головы грубов.
Раздался вопль, и вслед за ним крышка люка хлопнула и плотно легла на свое место. А по винтовой лестнице кто-то из грубов катился вниз и не переставая орал.
— Все готово! — доложил муравей. — Фонарь свободен. Продержись здесь совсем немного. Скоро придет подмога.
С этими словами муравей сбежал вниз по стене каланчи и со всех ног бросился к выходу из города.
Лея сидела на полу, крепко зажмурив глаза, и вздрагивала от стука грубов. Девочка смутно догадывалась, что произошло что-то плохое, и сердце ее замирало от страха. Ей захотелось поскорее домой к дедушке Дату, но она помнила наказ мальчика и не вставала с места.
Между тем грубы все время пытались откинуть крышку люка и ворваться в башню. Гей отбивал их атаки одну за другой. И вот подошло время, когда он сказал:
— Теперь открой глаза и подойди к тому окошку, которое смотрит на площадь. Скорее!.. Ты разве не слышишь?
— Я уже открыла, — печально отозвалась из темноты Лея, и Гей уловил в ее голосе слезы.
— Не смей плакать! — закричал он, подпрыгивая на люке, который снова начали приподнимать грубы.
— А что такое — плакать? — спросила Лея.
Она встала на ноги и, вытянув руки, пошла на голос Гея.
— Ты где, мальчик?
Гей взял ее за руки и втащил к себе на крышку люка. Теперь ломившимся грубам стало совсем тяжело поднимать ее, и они о чем-то заспорили. Гей держал девочку за руку и недоумевал — куда же делся свет ее глаз. В темноте еле-еле мерцали какие-то желтые точки, и мальчик все понял: слезы застилали свет. И еще он увидел, как светлые капельки падали на пол и там ярко разбивались и гасли.
— Лея! — крикнул Гей. — Слезы воруют свет! Ты должна сейчас же засмеяться, слышишь?
— Но мне совсем не весело, — ответила девочка. — У меня даже сердце стало тихим-тихим. Я не хочу больше оставаться в этой башне.
Мальчик прижал ее голову к груди и заговорил:
— Я тоже не хочу оставаться в этой башне, но в городе темно, потому что в него пришла беда. Вытри слезы, улыбнись и выгляни в окно. Ты увидишь дедушку Дата. Он сидит на площади у бассейна и ждет.
— Беда, это пауки? — переспросила Лея. — Я теперь все знаю и выгляну!
Она спрыгнула с люка, и Гей заметил, как темнота стала рассеиваться.
Он отчетливо видел корзинку, оконные переплеты фонаря башни и Лею. Свет, еще не совсем прежний, но сиял в глазах девочки. Горбуны тут же начали приподнимать крышку, и Гей запрыгал на ней.
— Ты танцуешь, как Чики-Чик! — Лея улыбнулась, и глаза ее ярко засияли.
Золотистый свет наполнил фонарь, и темнота отхлынула от башни. Девочка встала на корзинку, высунулась в окно.
— Дедушка-а! — закричала она. — Я здесь!
Но тут в окно заглянул пучеглазый паук-крестовик, за ним другой, третий…
Как только из фонаря каланчи ударил сноп света и осветил площадь, бассейн, сидящих на земле мастеров и охраняющих их грубов, мудрый Лат поднялся. Грозен был вид старого мастера. Седые волосы из-под шапочки торчали в разные стороны, сквозь прорванную куртку виднелось исхудалое тело.
— Мо-олики! — загремел над площадью его голос. — Станьте смелыми и беспощадными! Над нами — солнце, перед нами — враг!
Молики вскочили на ноги и, потрясая сверкающими мечами, бросились на ослепших от яркого света грубов. Они быстро расправились с охраной и чуть было не добрались до самого Граба. Но перепуганная лягушка так понесла его прочь, что догнать его было невозможно. Воодушевленные молики потеснили растерявшихся захватчиков. Треск, крики и топот стоял над площадью. Уже дрогнули грубы и бросились вон из города, но подоспела королевская гвардия и отряды пауков-крестовиков. Они яростно набросились на мастеров и стали отбивать их назад к бассейну. А из фонаря пожарной каланчи ярко струился свет, и, глядя на него, молики дрались смело.
А что в это время делал муравей?
Он незаметно прошмыгнул мимо часовых, охраняющих город, и теперь карабкался вверх по спине Ашурбода, который вытаптывал огромными сапогами зеленую траву. Муравей, еще когда входил в город, заметил в отверстии головы великана своего врага Мохнобрюха и решил расправиться с ним. Он добрался до отверстия и заглянул внутрь. Мохнобрюх спокойно лежал на спине и, поглаживая брюхо, наблюдал за вращающимися шестеренками.
— Ну, берегись, главный палач! — крикнул муравей и прыгнул на паука.
Сцепившись, они стали кататься вокруг механизма. Мохнобрюх был очень силен и изворотлив, и, когда у муравья отломилась одна челюсть, он совсем насел на него.
— Раб! — шипел Мохнобрюх. — Я съем тебя!
Но муравей изловчился и из последних сил ударил его ногами в круглое брюхо. От удара Мохнобрюх попятился, запнулся и опрокинулся под шестеренки.
И как тогда, когда Мохнобрюх сунул кирпич под зубья шестеренок и механизм начал вращаться в обратную сторону, так и теперь, ударившись зубьями о Мохнобрюха, шестеренки закрутились в своем прежнем направлении. Как только это произошло, Ашурбод затряс головой и с испугом уставился на закрывшую город коробку. Потом перепачканными в глине руками так сдавил лицо, что по щекам поползли черные слезы.
— Что я наделал? — выкрикнул он и огромным сапогом пробил в стене дыру.
Еще не успела осесть пыль, как в пролом устремились стройные ряды кузнечиков с пиками в передних лапах. Впереди всех подпрыгивал в одном башмаке Чики-Чик и громко стучал в барабан. Муравей сбежал вниз и присоединился к ним.
Увидев подмогу, молики воспрянули духом и с двух сторон ударили по грубам. Ах, как заметались в кольце вислоносые захватчики! Они бросились спасаться в дома и подвалы, но их всюду доставали острые пики кузнечиков и светлые мечи мастеров. Сам Граб на своей лягушке не ускакал далеко. Лягушка прыгнула в бочку с позеленевшей водой и увлекла за собой Граба. От короля горбунов остался плавать на поверхности только завядший колокольчиковый колпак, вокруг которого всплывали и лопались грязные пузыри.
Увидя гибель короля, грубы начали отступать в другой угол, куда не доходил свет из каланчи и где было темно и сыро. Когда шум сражения отдалился, из бочки вынырнул Граб. Отфыркиваясь, он выбрался из нее и со всех ног бросился вон из города.
Лея видела бой и старалась удержать себя у окна. Ей было страшно вдвойне. Перед нею дрались на площади мастера с грубами, а рядом отбивался дубинкой от пауков мальчик.
— Там Чики-Чик! — вдруг крикнула Лея и протянула вперед руку.
— Молодец, Чик! — сказал Гей и оглушил дубинкой последнего паука.
Крестовик полетел вниз, ударился о крышу дома, подпрыгнул и шлепнулся на мостовую.
Мальчик выглянул в окно и заметил, как в темном углу города поднимается зарево. Отблески пожара плясали на стенах домов и по низкому потолку, нависшему над городом. Гей ничего не успел придумать, как мимо каланчи промчался черный великан.
Всю крышу вмиг порушу я, Добруша я, Добруша я!
Так кричал великан, пробегая по улицам, и скоро исчез там, где плескались языки пламени. Добруша расшатал один столб, и крыша, уже объятая пламенем, стала падать на город. Что бы произошло с Малявкинбургом, догадаться нетрудно, но Добруша уперся руками в крышу и удержал ее. Так, неся крышу над головой, он вышел за город, но там ноги его подогнулись под огромной тяжестью и он рухнул на землю. Столб пыли и дыма поднялся над великаном.
Сразу, как только не стало крыши, город наполнился солнечным светом. Ликующие молики гнали к лесу жалкие остатки войска грубов, и скоро ни одного завоевателя не осталось в Малявкинбурге. Израненные и усталые собрались молики у бассейна. Они уже знали, кому обязаны своим освобождением, и, когда из каланчи вышли Гей с Леей, радостно приветствовали их. Многие плакали и смеялись одновременно. Старый Лат обнял Лею и Гея.
