Георгий Скребицкий - Лесной прадедушка (Рассказы о родной природе)
«Кто же внутри? — подумал я. — Наверное, белка».
Иван Иванович с силой тряхнул полуразломанное гнездо, и из него на траву вывалился тёмно-бурый зверёк гораздо крупнее белки.
— Куница! — воскликнул я.
— Она и есть, — весело подтвердил Иван Иванович. — Куница большая охотница до пчелиного мёда. Я ещё вчера по вашим рассказам понял, кто такой в дупле баловался. — Старичок кивнул головой на куницу. — Она и этой ночью опять в дупле побывала. Наелась мёду и отправилась в первое попавшееся гайно спать. Куницы всегда так делают. Только отдыхать-то ей долго не пришлось: Стрелка моя сразу её по следу разыскала, а ты её прямо в гнезде и уложил. Ну, а теперь, — добавил Иван Иванович, — идём из дупла мёд выгребать. Пчёлы всё равно уж помёрзли. Он им не нужен.
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!
Дед Семён был старый охотник, много побил на своём веку разной птицы и зверя, хаживал он и за медведем, только давно это было, а вот теперь остарел, стал любить охоту, какая поспокойнее. Больше всего пришлась ему по душе охота с манком за рябчиками. Для такой охоты самое время — конец сентября.
Хорошая это пора. Лес весь разукрашен в жёлтые, красные, золотистые краски осени. Воздух чистый, прохладный, и так славно попахивает грибами и опавшей жухлой листвой!
За рябчиками лучше всего охотиться на утренней зорьке, когда день обещает быть ясным, безветренным. В такую погоду задорный лесной петушок охотнее всего идёт на манок.
За долгие годы жизни в сторожке дед Семён уже привык вставать на заре. Вот и теперь он вышел из домика, огляделся и закурил трубочку.
Солнце ещё только вставало из-за верхушек леса. Его косые лучи прорывались сквозь поредевшие ветви старых берёз и освещали поляну перед сторожкой. Вся поляна была седая от сильного утреннего заморозка.
«Красный будет денёк, самый подходящий для рябца», — подумал дед. Он вернулся в дом, оделся, взял из угла ружьё, сумку с манками и отправился на охоту.
Тропинка вела сперва сквозь мелколесье. По сторонам толпились молодые берёзки, белые, с редкой позолотой ещё не облетевшей листвы. Огромные грибы подберёзовики, совсем разбрюзгшие от старости и осенних дождей, будто серые круглые блины, виднелись тут и там возле дороги.
На поляне, куда вышел дед, стояла рябинка, вся украшенная ярко-красными гроздьями ягод. Целая стая дроздов с громким трескучим криком слетела с дерева.
«Ишь ты, к отлёту готовятся!» — подумал старик.
В это время где-то над головой раздался протяжный, стонущий крик.
Старик поднял глаза, прищурился от яркого солнечного света и едва разглядел летящих птиц. «Ага, вот они».
Большой косяк журавлей, вытянувшись волнистой лентой, летел высоко в небе. Птицы держали путь на юг. Их печальный крик звучал, как последний прощальный привет родным местам.
«В тёплые страны направились, — подумал дед Семён. — Что ж, пора, вся перелётная птица теперь на юг подаётся, остаются в наших лесах рябцы, да тетери, да глухари-мошняки. Этим лететь не полагается, всю зиму у нас живут».
Старик миновал поляну. Дальше пошёл смешанный лес: осинки, местами березнячок, а среди этого чернолесья росли старые ели. Земля под ними была покрыта твёрдыми зеленоватыми листочками брусники и черники. Кое-где ещё уцелели последние ягоды.
«Ёлки, ягодничек, а рядом ручей, весь в кустах ольховника, тут-то рябцам и водиться, — подумал старик. — Нужно попробовать поманить». Он выбрал удобное место возле ёлок, уселся на пень и вынул из сумки манок, сделанный из зайчиной косточки.
Дед Семён взял его в рот и слегка подул. Раздался тонкий, протяжный свист: «Тю-ю-ю-ю-ю! Тю-ю-ю-ю-ю!..» И под конец задорный короткий перебор: «Тю-тюрю-рю». Так обычно свистит рябчик, подзывая другого.
Дед Семён поманил раз, второй и замолчал.
Не прошло и минуты, как невдалеке из чащи раздался ответный свист.
Подождав немного, старик ещё поманил. В ответ послышался громкий, трескучий шум крыльев: «Фр-р-р!» Это лесной петушок перелетел с ёлки на ёлку, а может быть, слетел на землю.
Теперь нужно сидеть неподвижно, иначе рябчик сразу заметит. Ведь он сейчас высматривает, ищет, где же сидит тот, другой, что первый подал свой голос, а потом замолчал.
Старик зорко вглядывался в тёмные ветви елей, не упуская из виду и всю полянку. Ведь рябчик частенько не летит на манок, а бежит по земле, как мышь. Иной раз подбежит совсем близко к охотнику, тот его и не заметит, зато рябчик уже разглядел человека. Неожиданно где-то сбоку раздаётся знакомое: «Фр-р-р-р!..» — и не успеет охотник даже вскинуть к плечу ружьё, рябчика уже и след простыл: мелькнул бурым пятном среди еловых веток и скрылся из глаз.
Никак нельзя прозевать юркого петушка, если даже он не летит на манок, а бежит по земле.
Вот между ёлками что-то шмыгнуло. Дед Семён приподнял ружьё. Вот опять мелькнуло — рябчик. «Ишь какой шустрый! Только покажется — и снова за ёлку, никак выстрелить не успеешь».
Действительно, рябчик, видно, попался бойкий. Побегав около ёлок и не найдя на земле своего собрата, он вдруг зашумел крыльями, взлетел и уселся на голый сук берёзы прямо перед охотником.
Раздался выстрел. Рябчик пёстрым комочком упал на землю.
«Один есть», — удовлетворённо подумал старик, положил дичь в сумку и пошёл дальше, всё так же осторожно, тихо.
Дед не ошибся: утро удалось на славу — яркое, тихое, самое рябчиное утро. Рябчики шли на манок безотказно, и дед Семён убил уже четыре штуки.
Обойдя знакомое место возле ручья, дед перебрался через него по шаткому настилу из брёвен и пошёл дальше в лесную чащу.
Вот и опять подходящее местечко: моховое болотце, по краям ягодник, густой березняк, а дальше ельник.
Старик вновь присел на пенёк среди кустов. «Точно в беседке», подумал он, оглядываясь по сторонам.
Невдалеке виднелась поляна. По сторонам от неё весело толпились молодые берёзки и ёлочки, только на самом краю лежала старая, поваленная бурей сосна. Хвоя на ней уже пожелтела, наполовину осыпалась. А огромные корни, облепленные землёй, нелепо торчали вверх, будто старались схватиться за что-то.
«Сколько лет росло это дерево! — подумал старик. — Сперва былиночкой из травы выбивалось, а как выбилось, поокрепло малость, стало быстрее расти, сил набираться. Прожило целый век, может, и больше, красовалось тут, белок, клестов да дятлов семенами кормило. И глухари тоже небось зимой сюда прилетали хвою пощипать. Всем пользу давало. А вот пришла пора, свалилось и будет гнить, и никому, знать, больше не нужно. Эх-хе-хе!» вздохнул дед Семён, взял маночек и начал манить.
Скоро в ельнике откликнулся рябчик. Но на этот раз дело совсем не заладилось: рябчик оказался «упрямый». Он охотно откликался на голос манка, отвечал, но не летел навстречу, а сам приглашал лететь к нему.
«Неправда, не выдержишь, прилетишь», — думал дед Семён.
Он терпеливо ждал, изредка подавая призывный свист.
Вдруг в ельнике послышался хруст сухих веток. Рябчик сразу замолк.
«Теперь пропало дело, — подумал старик. — Из деревни, верно, пришли, — собирать сухой хворост». Старик уже хотел встать, идти посмотреть, кто там хозяйничает в лесу, но тут он увидел, что ветки ёлок зашевелились, раздвинулись и из-за них не спеша выбрался совсем неожиданный гость — крупный бурый медведь.
Семён невольно поёжился: «Вот так дядя!» Бояться, собственно, было нечего — медведь без крайней нужды не бросается на человека, а в особенности осенью, когда он сыт-пересыт. Но всё-таки жутковато, когда видишь перед собой такую махину.
Однако через минуту старик уже вполне овладел собой и не испытывал никакого страха. Мигом вспомнились былые годы, когда он охотился за медведями, караулил их всю ночь на овсах или у привады. Теперь деду хотелось подольше полюбоваться мохнатым лесным хозяином.
Между тем зверь выбрался на поляну и начал бродить возле ёлочек, собирая с земли уцелевшие ягоды брусники и черники.
«Вот лакомка! — улыбнулся дед Семён. — Какой здоровенный, а не поленится нагнуться за каждой ягодкой».
Полакомившись ягодами, медведь не ушёл с полянки: видно, она ему чем-то понравилась. Он по-хозяйски осмотрелся и не спеша подошёл к поваленной бурей сосне. Её корни, облеплённые землёй, торчали косо вверх, образуя как бы навес. Медведь деловито заглянул под этот навес, потом залез под него и уселся там совсем как дед-лесовик. Посидев немного, он выбрался из своего убежища и начал сгребать с земли мох и опавшие листья. Сгребал и валил под выворотень.
Дед Семён, затаившись в кустах и не спуская глаз, наблюдал за тем, как четвероногий лесной обитатель готовит себе убежище под упавшей столетней сосной.
«Значит, и ты, старина, ещё пригодилась: самого Михаила Иваныча зимой приютишь, — подумал старик. — Ну что ж, добро пожаловать!»
